2. Насилие и общественный договор
Физическое обладание экономическимиблагами, что в экономическом плане образуетсущество отношений собственности, могло статьвладением только в результате захвата. Посколькусобственность не является чем-то независимым отволи и действий человека, невозможно представитьсебе иного способа возникновения собственности,как присвоение ничьих благ. Однаждыустановившись, собственность длится, пока неисчезнет ее объект, пока его либо уступятдобровольно, либо он покинет своего владельцапротив его воли. Первое случается, когда владелецдобровольно уступает свою собственность, второе-- когда он расстается с ней вынужденно, например,когда стадо разбежится, либо если кто-нибудьсилой отнимет собственность.
Вся собственность имеет начало в захвате инасилии. Когда мы рассматриваем природныесоставляющие благ, не принимая во вниманиевходящий в них труд, и когда мы прослеживаемназад во времени юридические права, мы снеобходимостью приходим к моменту, в который этоправо возникло из захвата чего-либо, к чемудоступ имели все. И до этого момента мы можемобнаружить насильственную экспроприацию упредыдущего владельца, право которого можнопроследить до еще более раннего присвоения илиграбежа. Перед лицом тех, кто отрицаетсобственность из соображений естественногоправа, мы можем спокойно признать, что все праваимеют своим первоисточником насилие, что всясобственность есть наследие присвоения илиграбежа. Но отсюда вовсе не следует, чтоустранение собственности есть дело необходимое,разумное и морально оправданное.
Натуральная собственность не нуждается впризнании других. Ее терпят фактически только дотех пор, пока нет силы, которая разрушит ее, и онане способна пережить момент, когда более сильныйчеловек решит взять все себе. Созданнаяпроизвольной силой, она обречена всегдастрашиться более могущественной силы. Именнотакое положение дел доктрина естественногоправа назвала войной всех против всех. [42] Войнапрекращается, когда существующие отношенияполучают признание как нечто стоящее сохранения.Из насилия возникает право.
Доктрина естественного права ошибочно сочлаэто великое изменение, которое подняло человекаиз состояния дикости к цивилизации, результатомсознательного процесса, результатом такойдеятельности, когда человек полностью осознаетсвои мотивы, свои цели и пути их достижения.Предполагалось, что именно так был заключенобщественный договор, в результате которогопоявились государство, общество и правовойпорядок. Рационализм не мог найти никакогодругого объяснения после отказа от прежней веры,которая возводила общественные установления кбожественным источникам или, по крайней мере, козарению, посещавшему человека по божественномувдохновению. [27*] Поскольку результатомстало существующее положение вещей, людирассматривали развитие общественной жизни каксовершенно целесообразное и разумное. Как бы ещемогло совершиться все это развитие, если непосредством сознательного выбора, признаваемогоцелесообразным и разумным? Сегодня у нас естьдругие теории для объяснения всего этого. Мыговорим о естественном отборе в борьбе засуществование и о сохранении приобретенныхсвойств, хотя все это на самом деле не приближаетнас к пониманию конечных загадок ближе, чемобъяснения теологические или рационалистские.Мы можем "объяснить" возникновение иразвитие общественных установлении тем, что онибыли полезны в борьбе за существование, сказавши,что те, кто их принял и развил наилучшим образом,оказались лучше подготовленными к опасностямжизни, чем те, кто отстал в этом. Обращатьвнимание на неудовлетворительность такогообъяснения сегодня -- все равно, что носить сов вАфины. [44] Времена, когда ононас удовлетворяло и когда мы выдвигали его какконечное решение всех проблем бытия истановления, давно прошли. Здесь та точка, вкоторой усилия отдельных наук соединяются, вкоторой начинаются великие философские проблемы-- и в которой кончается вся наша мудрость.
Не нужно большого разума, чтобы показать, чтозакон и государство не могут быть возведены кобщественному договору. Нет нужды привлекатьутонченный аппарат исторической школы, чтобыпоказать, что никакой общественный договорникогда в истории не мог быть заключен. Научныйреализм, несомненно, превосходил рационализм XVIIи XVIII веков [45] в знании того, что можноизвлечь из текстов на пергаменте и надписей, ноего социологическая проницательность была кудаслабее. Как бы мы ни оценивали социальнуюфилософию рационализма, нельзя отрицать, что ондостиг непреходящих результатов в раскрытиироли общественных установлении. Именнорационализму, прежде всего, мы обязаны нашимипервыми знаниями о функциональной значимостиправового порядка и государства.
Экономическая деятельность нуждается встабильных условиях. Протяженный во временипроцесс производства бывает тем успешнее, чемдольше длится тот период, к условиям которого онприноровлен. Он требует непрерывности, и еенельзя нарушать, не рискуя самыми серьезнымипотерями. Это означает, что экономическаядеятельность нуждается в мире, в исключениинасилия. Мир, говорят рационалисты, являетсяцелью и задачей всех правовых установлении; мыпредполагаем, что мир является их результатом, ихфункцией [28*].Закон, говорят рационалисты, возник из договора;мы говорим, что закон есть урегулирование и конецраздора, избежание раздора. Насилие и закон,война и мир есть два полюса общественной жизни.Но содержанием этой жизни являетсяэкономическая деятельность.
Все насилие направлено на собственностьдругих. Личность -- ее жизнь и здоровье --становится объектом атаки постольку, посколькуона препятствует приобретению собственности.(Садистские эксцессы, кровавые выходки,совершаемые только ради жестокости, -- этоисключительные явления. Для их предотвращения ненужна вся система права. Сегодня врач, а не судьярассматривается как подходящий борец с этимиявлениями.) И потому не случайно, что именно вделе защиты собственности закон с наибольшейясностью раскрывает свой характер миротворца. Вдвунаправленной системе защиты владения приразличении собственности и имущества особенноживо видно существо закона как миротворца -- да,миротворца любой ценой. Имущество защищается,даже если оно, как говорят юристы, не имеет титуласобственности. [46]Не только честные, но и бесчестные владельцы,даже воры и грабители, могут прибегнуть к законудля защиты своего имущества [29*].
Некоторые полагают, что собственность, как онапроявляется в распределении имуществ во всякийданный момент, может быть атакована с техпозиций, что она образовалась незаконно, врезультате произвольного присвоения инасильственного ограбления. Согласно этомупониманию все законные права есть не что иное,как облагороженное временем беззаконие.Поскольку такое положение не согласуется свечной, неизменной идеей справедливости,существующий законный порядок следуетотвергнуть и на его месте утвердить новый,который будет согласовываться с этим идеаломсправедливости. Задачей государства не долженбыть "только учет сложившегося распределенияимущества, не исследующий законности егоисточников". Скорее, "назначениегосударства состоит, прежде всего, в том, чтобыдать каждому свое, ввести его во владение егособственностью, а потом уже начать ееохранять" [30*]. Притаком понимании приходится либо постулироватьвечно действенную идею справедливости, которуюгосударство должно распознать и реализовать,либо признать источником истинного закона --вполне в духе теории договора -- общественныйдоговор, каковой может возникнуть только врезультате единодушного согласия индивидуумовотказаться в его пользу от части своихестественных прав. В основе обеих гипотез лежитпредставление естественного права о"прирожденных правах". Либо мы должны вестисебя в соответствии с ними, как гласит перваяточка зрения, либо согласно второй точке зрениянам следует отказаться от части своих прав всоответствии с условиями договора,запечатленного существующей системой права. Чтоже касается источника абсолютнойсправедливости, то он истолковывается инымспособом. Согласно одному подходу это дарПровидения человечеству. Согласно другому --человек создал это понятие собственным разумом.Оба подхода совпадают в том, что способностьчеловека отличать справедливость отнесправедливости и есть то, что отделяетчеловека от животного; его "моральнаяприрода".
Сегодня мы больше не можем принять эти взгляды,ибо предпосылки подхода к проблемам изменились.Для нас представление о природе человека какфундаментально отличной от природы всех другихсозданий кажется странным; мы больше непредставляем себе человека существом, котороеизначально носит в себе идею справедливости. Но,быть может, если мы не отвечаем больше на вопрос опроисхождении закона, нам следует прояснить, чтоон не мог возникнуть законным образом. Закон неможет породить себя из себя же. Его истоки лежатвне сферы закона. Те, кто сокрушается о том, чтозакон есть не что иное, как узаконеннаянесправедливость, не сознают, что иначе могло быбыть лишь в том случае, если бы закон существовализначально. Если же предположить, что законнекогда возник, тогда то, что стало законом, немогло быть им до этого. Требовать, чтобы законвозник законно, -- требовать невозможного.Поступающие так пытаются применить к тому, чтонаходится вне рамок законного порядка,концепции, действительные только в рамках этогопорядка.
Мы, способные видеть лишь результат закона,призванного устанавливать мир, должны осознать,что он мог возникнуть только из признаниясложившегося порядка, как бы этот порядок ниобразовался. Попытки иного подхода служили бытолько обновлению и продлению вражды. Мир можетприйти, только когда мы защищаем сложившеесяположение дел от насильственных беспорядков иставим каждое будущее изменение в зависимость отсогласия всех участников. В этом реальноезначение защиты существующих прав, что исоставляет сердцевину всего закона.
Закон не возникает как нечто совершенное изаконченное. Он развивался тысячелетиями и всееще продолжает свое развитие. Эпоха его зрелости-- эпоха нерушимого мира -- может никогда ненаступить. Напрасно систематизаторы правадогматически стремятся сохранить давнишнееразличие между частным и публичным правом,доставшееся нам от прошлого и понимаемое напрактике далеко не однозначно. Неудача такихпопыток, склонившая многих отказаться отуказанного различия, не должна удивлять нас. Эторазличие -- догма, а не реальная действительность;система права однородна и не поддерживает его.Различие это исторично, оно -- результатпостепенной эволюции и совершенствования идеиправа. Идея права была, прежде всего, реализованав той сфере, где поддержание мира было всегонужней для обеспечения целостности экономики, --в отношениях между индивидуумами. Только длядальнейшего развития цивилизации, котораявырастает на этом фундаменте, становитсясущественным установление мира в более высокихсферах. Этой цели и служит публичное право.Формально оно не отличается от частного права, ноощущается как нечто отличное. И это потому, чтооно только позднее достигает того же развития,что частное право ранее. В публичном правепринцип защиты существующих прав еще не развитстоль же сильно, как в частном праве. [31*] С чисто внешней сторонынезрелость публичного права легче всего узретьиз того факта, что оно менее систематизировано,чем частное право. Международное право все ещенеразвито. Во взаимоотношениях между народамивсе еще признается произвольное насилие какрешение, приемлемое при некоторых условиях. В тоже время в других областях, которые регулируютсяпубличным правом, произвольное насилие в формереволюции находится вне закона, хотя и нетусредств для эффективного предотвращения такогонасилия. В сфере частного права насилиесовершенно вне закона, за исключением случаевнеобходимой обороны, когда особыеобстоятельства допускают его как действиезаконной защиты.
Тот факт, что нечто ныне являющееся правом, былоизначально несправедливостью или, точнее говоря,было вне сферы права, не свидетельствует обущербности правового порядка. Так можетвоспринимать ситуацию тот, кто пытается найтиобоснование правопорядка в морали исправедливости. Но этот факт никоим образом несвидетельствует о необходимости или полезностиотказа от системы собственности или ееизменения. Попытка доказать, что этот фактузаконивает требование уничтожения отношенийсобственности, -- это абсурд.
3. Теория насилия и теория общественного договора
Торжество идеи права было медленным и трудным.Медленно и с трудом она вытесняла принципнасилия. Вновь и вновь одолевало старое; вновь ивновь история права начиналась сызнова. Одревних германцах Тацит [47]сообщает: "Pigrum quin immo et iners videtur sudore adquirere quod possissanguine parare" [32*]. Этивзгляды безмерно далеки от тех, которыегосподствуют в современной хозяйственной жизни.
Такая противоположность взглядов выходит запределы проблемы собственности и охватывает всенаше отношение к жизни. Это противоположностьмежду феодальным и буржуазным способамимышления. Первый подход выражен в романтическойпоэзии, красота которой восхищает нас, хотяпредлагаемое ею видение жизни может увлечь настолько на миг, пока поэтическое впечатление ещесвежо. [33*] Второйподход развит социальной философией либерализмав великую систему, в сооружении которойсотрудничали лучшие умы всех времен. Ее величиеотражено в классической литературе. Влиберализме человечество приходит к осознаниюсил, которые направляют его развитие. Тьма,покрывающая историческое прошлое, рассеивается.Человек начинает понимать общественную жизнь ивносит в ее развитие сознание.
Феодальный подход не достиг сходного уровняпостроения законченной системы. Было простоневозможно домыслить до конца, до логическойзавершенности теорию насилия. Попытайтесьполностью реализовать, хотя бы мысленно, принципнасилия, и его антиобщественный характер будетразоблачен. Он ведет к хаосу, к войне всех противвсех. Никакими ухищрениями не избежать этого. Всеантилиберальные теории общества снеобходимостью остаются фрагментарными иливедут к самым абсурдным заключениям. Когда ониупрекают либерализм в приземленности, впренебрежении ради мелочных заботповседневности всем высшим, они просто ломятся воткрытую дверь. Ибо либерализм никогда непретендовал ни на что большее, чем бытьфилософией повседневности. Он учит только тому,как действовать и воздерживаться от действий вземных делах. Он никогда не претендовал на то, чтоспособен раскрыть Последнюю из Величайших ТайнЧеловека. Антилиберальные учения обещают все.Они обещают счастье и духовный мир, как если бычеловек мог получить благословение свыше. Лишьодно вполне определенно -- в их идеальнойобщественной системе производство материальныхблаг уменьшится очень основательно. Что жекасается ценности того, что предлагается взамен,мнения, по крайней мере, разделяются [34*].
Последним прибежищем критиков либеральногоидеала общества является попытка разрушить этотидеал его же собственным оружием. Они стремятсядоказать, что он служит и намерен служитьинтересам одного-единственного класса; что мир, ккоторому стремится либерализм, благоприятентолько для ограниченного круга и вредоносен длявсех остальных. Даже общественный порядок,достигаемый в современном конституционномгосударстве, основан на насилии. Его претензия нато, что в основании этого порядка -- свободныедоговорные отношения, которые в реальности,говорят они, представляют собой только условиямира, продиктованные победителями побежденным, иусловия этого мира действительны лишь до тех пор,пока сохраняется их установившая власть, и недольше. Вся собственность основана на насилии иподдерживается насилием. Свободные рабочиелиберального общества суть то же, чтонесвободные феодальной эпохи. Предпринимательэксплуатирует их так же, как феодальныйвластитель -- своих крепостных, как плантатор --своих рабов. Что такие и им подобные возражениявозможны и что им верят, показывает, сколь низкоупало понимание либеральных теорий. Но этивозражения никоим образом не возмещаютотсутствие у антилиберальных движенийсистематизированных теорий.
Либеральная концепция общественной жизнисоздала экономическую систему, основанную напринципах разделения труда. Наиболее типичнымвыражением экономики обмена являются городскиепоселения, которые возможны только в такойэкономике. В городах учение либерализма былоразвито в законченную систему, и здесь оно нашлобольшинство своих сторонников. Но чем сильнее ибыстрее возрастало богатство, чеммногочисленнее были переселенцы из деревни вгород, тем ожесточеннее были нападки налиберализм под знаменем принципа насилия.Переселенцы быстро находили свое место вгородской жизни, они быстро усваивали (чистовнешне) городские манеры и мнения, но еще долгооставались чужими городскому образу мыслей.Социальную философию нельзя усвоить столь желегко, как умение носить костюм. Она должна бытьзаработана -- оплачена усилием мысли. Потому то мыи обнаруживаем в истории опять и опять, что эпохироста и распространения мира либеральной мысли,когда богатство увеличивается вместе сразвитием разделения труда, перемежаютсяэпохами, в которые господствует принцип насилия,а богатство сокращается из-за упадка системыразделения труда. Рост городов и городской жизнибыл чрезмерно быстрым. Этот рост был скорееэкстенсивным, чем интенсивным. Новые жителигородов изменились только поверхностно, они несменили строй мысли, не стали настоящимигражданами. Об эту скалу разбивались все эпохикультуры, исполненные буржуазным духомлиберализма; на этом же подводном камне, похоже,разлетится и наша собственная буржуазнаякультура, наиболее поразительная в человеческойистории. Более опасными, чем варвары, штурмующиестены извне, являются находящиеся внутри оградымнимые горожане -- горожане по внешнему виду, ноне по своему мышлению.
Недавние поколения были свидетелями мощноговозрождения принципа насилия. Современныйимпериализм, доведший мир до мировой войны совсеми ее ужасными последствиями, развиваетстарые идеи защитников принципа насилия, лишьслегка их замаскировав. Но, конечно же,империализм не в состоянии выдвинуть впротивоположность либеральной теориисобственную завершенную систему. Несомненно, чтотеория, согласно которой борьба есть движущаясила роста общества, никоим образом не можетвылиться в теорию сотрудничества, а такой должнабыть любая теория общества. Теория современногоимпериализма характеризуется использованиемнекоторых естественнонаучных выражений, таких,как "учение о борьбе за существование" и"концепция расы". С этим багажом оказалосьвозможным отчеканить множество лозунгов,доказавших свою пропагандистскую эффективность,но ничего более. Все эти идеи, выставляемыесовременным империализмом, давным-давно былиразоблачены либералами как ложные доктрины.
Один из империалистических аргументов,возможно, сильнейший, вытекает из полногонепонимания существа собственности на средствапроизводства в обществе с разделением труда.Важнейшей задачей считается обеспечение нациисобственными шахтами, собственными источникамисырья, собственным флотом и портами. Ясно, чтоэтот аргумент порожден представлением, чтонатуральная собственность на эти средствапроизводства неделима и что она приносит выгодутолько тем, кто физически владеет ею. И неосознается, что такой взгляд ведет логически ксоциалистическому учению о характересобственности на средства производства. Ибо еслиплохо то, что Германия не имеет собственных,германских хлопковых плантаций, то почемутерпимо положение, когда каждый отдельный немецне имеет собственной шахты, собственнойпрядильной фабрики? Может ли немец счестьЛотарингские железные копи более своими втом случае, когда их владелец -- немец, чем когдаих владелец -- гражданин Франции?