Трудно даже представить себе, как много в этой истории про "норму" связано не с содержанием, то есть не с мыслью как таковой, а с формой ее предъявления миру. Чтобы быть квалифицированной как умная, мысль должна быть и скроена, и сшита у хорошего мужского портного. Именно поэтому умной чаще называют женщину с мужским набором черт - и со всеми вытекающими отсюда последствиями. Например, многим женщинам тяжело участвовать в так называемых "умных" разговорах вовсе не потому, что они не понимают их предмета: на их взгляд, настоящей пружиной взаимодействия часто бывает вовсе не поиск истины, а неявная силовая борьба между собеседниками. В компании могут недолюбливать "умных" девушек - именно за то, что они усвоили мужскую соревновательную манеру разговора, тем самым производя впечатление задиристых и недоброжелательных. Женщинам же больше свойственно искать и находить общее во взглядах и высказываниях собеседника, больше слушать и подкреплять своим поведением желание другого человека высказаться: говорите, я с вами. А это сплошь и рядом квалифицируется как пассивность, зависимость и отсутствие своего мнения. Похоже, что наша резкая и решительная дама оказалась в плену у одного из кривых зеркал гендерных стереотипов, только выбрала в качестве образца не "глупую жертву", а "умного агрессора". Это ли независимость, самостоятельность мышления?
"...Хорошо известно как из непосредственных наблюдений в естественных условиях, так и из эмпирических исследований, что в ситуациях переживания страха или плохого обращения люди пытаются овладеть своим страхом и страданием, перенимая качества мучителей. "Я не беспомощная жертва; я сам наношу удары и я могущественен", - людей неосознанно влечет к подобной защите"*.
Этот механизм психологической защиты так и называется - "идентификация с агрессором". Надо сказать, что в женских группах "железная воительница" появляется очень редко - она не любит женщин и не представляет себе, "что эти курицы могут такого интересного сказать". Ей мучительно трудно обращаться за какой бы то ни было поддержкой или помощью - может быть, как раз потому, что "разоруженное" состояние прочно связано в памяти со страхом и страданием. Да, она вроде бы разрешила тот самый внутренний конфликт, "комплекса Золушки" как будто бы не видно - уж скорее просматриваются Мачехины черты. Но как жмут доспехи, которые и снять-то не отваживаешься! Как велика цена и как драматичен сделанный выбор - возможно, потому, что он сделан слишком рано и неосознанно.
"Маленькие дети вбирают в себя всевозможные позиции, аффекты и формы поведения значимых в их жизни людей. Процесс этот столь тонкий, что кажется таинственным. Однако если его замечаешь, ошибиться невозможно. Задолго до того, как ребенок становится способным принимать субъективное волевое решение быть таким, как мама или папа, он уже "проглотил" их в некоем примитивном смысле"*.
Задумывались ли вы, что стало бы с маленькой Золушкой, если бы Феи-крестной вообще не было, а папа-лесничий в один прекрасный день с горя запил и показал бы "всем этим бабам кузькину мать"? Впору было бы не хрустальный башмачок примерять, а бронежилет. И подаваться в разбойницы, начальницы или бизнес-леди. А возможно, в радикальные феминистки...
Что поделать, все мы "родом из детства". Другое дело, что даже при самых неблагоприятных обстоятельствах начала жизни никогда не поздно их хотя бы попытаться понять, "перебрать" свое семейное наследие, принять новые решения, отказаться от той части своего "сценария", которая когда-то была "проглочена" и связана с проблемами предыдущего поколения, а то и с более далеким прошлым семьи. Иногда эта работа делается вместе с психотерапевтом, иногда - в одиноких размышлениях, самостоятельно. К счастью, мы обладаем огромным потенциалом самоисцеления: жизнь не только наносит, но и залечивает раны, нужно только ей помочь.
Более того, как трудное детство не обязательно предполагает несчастливую судьбу, так и благоприятный расклад в начале еще не гарантирует расцвета всех способностей и успеха в будущем. Хотя, конечно, лучше детству быть счастливым, родителям - любящими друг друга, детей и свою работу, временам - мирными, обществу - терпимым и свободным... Лучше. Но получается так не всегда. Конечно, для становления личности и мышления девочки важно и ее согласие с собственным полом - то есть нужна мама, которой нравится быть женщиной и матерью, - и разрешение не следовать традиционным ограничениям, "отцовское благословение" - то есть поддержка со стороны отца ее любопытства, смелости, физической свободы как нормальных и желательных для маленькой девочки.
У Туве Янссон в той же "Дочери скульптора" есть новелла о том, как во время невиданного, небывалого снегопада она и мама оказываются отрезанными от мира в пустом доме: мама, книжный иллюстратор, работает, девочке понемногу становится все тревожней:
"Утром снег валил так же, как вчера. Мама включилась в работу и радовалась. Ей не надо было топить печь и готовить еду и о ком-то беспокоиться. Я ничего не говорила. Я пошла в ту самую комнату, что была дальше всех, и стала караулить снег. Я ощущала большую ответственность, и мне следовало выяснить, что он делает. [...] Она не понимала, как серьезно все обстоит на самом деле. Когда я рассказала ей, что случилось в действительности, она серьезно задумалась. "Ты права, - через некоторое время
произнесла мама, - вот мы и погрузились в зимнюю спячку в берлоге. Никому теперь сюда не войти, и никому отсюда не выйти!" Я пристально посмотрела на нее и поняла, что мы спасены. Наконец-то мы в абсолютной надежности и сохранности, наконец-то защищены. [...] Меня охватило чувство невероятного облегчения, и я закричала маме: "Я люблю тебя!" Я хватала все подушки по очереди и бросала их в маму, я смеялась и кричала, а мама кидала их обратно. В конце концов мы обе лежали уже на ковре и только смеялись".
Мама-художница не встревожена снегопадом, но - обратите внимание! - несмотря на свое рабочее настроение, внимательно выслушивает дочку и схватывает главное: девочке кажется, что происходит нечто грозное, опасное. "Спячка в берлоге" - это образ защищенности, отсюда и восторг облегчения. (Тревожная, неуверенная мать повела бы себя не так: она бы бесконечно выглядывала в окно, озабоченно хмурясь, бесконечно выспрашивала дочь, не страшно ли той и нормально ли она себя чувствует, прислушивалась бы к каждому шороху, а в ответ на высказанные опасения девочки наверняка бы ответила ей, что о них уже тревожатся другие люди и скоро-скоро их спасут.) Неудивительно, что дочь этой мамы может встать до света и отправиться на многочасовую прогулку, о которой речь шла раньше: ни темнота, ни отсутствие людей, ни силы природы не воспринимаются как исключительно враждебные; "быть вместе" не означает "цепляться друг за друга", а любовь и взаимопонимание надежны.
А вот относительно того, как справляться с проблемами, как решать технические задачи, "работает" папина ролевая модель, его отношение к делу:
"Я вспоминаю, как мы с папой шли по лесу со штормовым фонарем в руках, чтобы забрать домой корзины с грибами. Днем вся наша семья собирала грибы. [...] Ночью бывает иначе. Мы с папой несем домой те корзины, которые не смогли унести днем. Тогда должно быть темно. Нам не нужно экономить керосин, мы просто швыряемся деньгами. И папа всегда находит дорогу. Иногда дует ветер и деревья скрипят друг на друга, издавая ужасающие звуки. Папа находит дорогу. Корзины с грибами стоят там, где их оставили, и он говорит: "Черт побери! Смотри, там они и стоят!" Самые красивые грибы лежат сверху. Папа подбирает их по цвету и форме, потому что грибы - это его букеты. Такие же букеты он составляет из рыбы".
Много ли проку от маленькой девочки, когда нужно таскать корзины? Так ли уж необходимо вести ребенка ночью в лес? Но в том-то и дело, что для этого папы дочь - не игрушка, а младший партнер, ситуация вполне рабочая, лишь чуть-чуть игровая, но при этом надежная: "папа всегда находит дорогу". В обоих отрывках есть еще одно важное "сообщение", которое выходит за рамки семейных отношений: с трудностями и опасностями мира можно справиться - терпением, умением, знанием. Более того, в суровой прозе жизни можно находить - или создавать - красоту.
Немногим из нас столь важные уроки были даны самыми главными людьми нашего детства. К счастью, кроме родителей - как бы они ни были хороши или плохи - на пути своего взросления мы встречаем множество других людей. Некоторые из них способны научить нас тому, чему самые близкие не могли - чаще всего потому, что сами не умели. Многим из нас повезло вовремя найти "среду обитания", в которой ум и самостоятельность не считались чем-то вредным и неестественным для женщины. И разговаривая с теми, кто состоялся - по-человечески, по-женски, по самому строгому профессиональному счету, - не устаешь удивляться, сколько из них в свой час были буквально спасены каким-нибудь кружком юных натуралистов, школьным литературным семинаром, не уставшей от жизни учительницей, "умными разговорами" компании старшего брата, уроками верховой езды... Никогда не известно заранее, какими путями приходят к нам люди, встречи с которыми по-настоящему освобождают нас, дают "разрешение на взлет". Но очень важно помнить их с благодарностью и знать, что и на более поздних поворотах дороги они существуют, настоящие учителя. Те, которые уважают способности учениц и при этом сами не стремятся самоутверждаться за их счет - потому что в этом виде самоутверждения не нуждаются.
Один мой старинный знакомый, как раз принадлежащий к редкой породе таких учителей, обронил однажды в разговоре: "По-настоящему умная женщина не бывает обычно ни безумно счастлива, ни отчаянно несчастна, разве что моментами. Как и всякий умный человек, она стремится осознавать, понимать то, что происходит - с нею самой, с другими. В печали это утешает, а в радости убавляет радужных красок. Ей, возможно, тяжелее в молодости, но в зрелые годы все складывается, и складывается прекрасно, да... Часто совершенно неожиданным для всех образом". И на мой осторожный вопрос: "А много ли Вы знаете таких женщин?" - удивленное: "Голубчик мой, да их куда больше, чем принято считать, на них же мир держится!"
И я почти не могу припомнить женской группы, где не прозвучало бы слов любви и признательности по адресу вот этих, как сказал бы психоаналитик, "отцовских фигур". Дед, научивший не очень-то интересную собственному папе девочку обращаться со словарями, играть в шахматы, плавать. Учитель биологии, предложивший вроде бы не блиставшей способностями девочке провести небольшой эксперимент и самостоятельно проанализировать его результаты. Отец, рано ушедший из семьи, но приходивший к дочери - под неодобрительное ворчание матери и отчима насчет "забивания ребенку головы всякой чушью" - с теми книгами, которые были интересны ему самому. Инструктор по вождению, терпеливо превращающий ученицу из нервной "дамочки за рулем" в уверенного и умелого водителя. Руководитель спецкурса, услышавший в бесхитростных вопросах студентки способность к оригинальному видению предмета и - вместо иронии с позиции превосходства - подробно и уважительно отвечающий на эти вопросы. Научный руководитель. Духовник. Коллега. Издатель. И снова - дедушка, давно умерший дядя, отец... Их основное "сообщение" иногда совсем просто - и необходимо, как хлеб и вода: "Ты можешь". В подтексте: пробуй, рискуй, увеличивай нагрузки, я готов порадоваться твоим успехам, мне интересно твое мнение, у тебя есть будущее, ищи свое и учись тому, чему могу научить я... Ты можешь.
Когда получается и когда не получается, когда спутники следующих периодов жизни говорят и делают противоположное, когда от необходимости слишком многое делать хорошо впадаешь в отчаяние, когда разонравится то, что казалось достижением вчера или еще сегодня утром, когда пропадает в тартарары труд и надежда нескольких лет жизни, когда велико искушение больше ничему не учиться и смирно жить на "проценты", - эти голоса все равно звучат в нас. Даже если - и особенно в этом случае - нам не было дано таких встреч в реальности. Тогда мы выращиваем, "расколдовываем" свое "ты можешь" из себя самих, из книг, из опыта других участниц группы. И продолжаем путь со штормовым фонарем. Потому что даже если у нас не было отца, который "всегда находит дорогу", жизненно важно знать, что у кого-то он был.
ТЕНЕВАЯ СОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ, ИЛИ "ЖЕНЩИНЫ НОЧИ"
Господи, дай списать,
якоже я давала
всем, даже нахалу
Камоше!.. "Десятова, пять!" -
скажет Марьпетра, журнал
захлопывая со злобой,
прекрасно зная (еще бы!),
кто у кого списал.
Вера Павлова
А вот и еще один распространенный выбор: одолжить свой интеллект, стать "серой кардинальшей" брата, мужа, друга. Мне известно несколько подлинных историй сестер, годами делавших уроки за братьев, потому что так было удобнее всем. И немало вокруг умнейших жен-советчиц, "боевых подруг", остающихся в тени и годами "делающих уроки" за дорогих им людей. В чем-то лестно. Дает немалые возможности знать, понимать, разбираться - и не надо ни с кем бороться, ничего никому доказывать. "Вторичная выгода" такого "нелегального положения" совершенно очевидна: можно не получать оценок во внешнем мире - то есть не быть отвергнутой. Можно наслаждаться тайной зависимостью от тебя того, за кого "делаешь уроки" - и при этом оставаться хорошей, помощницей, в чем-то немного чеховской "душечкой". Можно время от времени ненавязчиво намекать понимающим наблюдателям, что, мол, и от тебя кое-что зависит. А уж что точно можно - это под настроение чувствовать и считать себя несправедливо обиженной, недооцененной, тихонечко "вести счет". Но заслужить одобрение и благодарность все равно не удается. И более того, неприятные проблемы в отношениях гарантированы.
Как-то раз в пестрой куче любовных романчиков попалась мне на лотке книжка, явно изданная в серии "Купидон" по ошибке. Называлась она "Женщина ночи" - вероятно, на названии "Купидон" и прокололся. Как попалась, так и канула: ни имени автора, ни года издания, ничего. По правде сказать, и в "Купидоне"-то я не уверена - может, это была "Страсть". А то и вовсе "Соблазн". Один черт, к этой книжке они все отношения не имели. Рассказываю сюжет - как могу, по памяти. Некая дама, мать довольно больших уже детей и жена совершенно сумасшедшего мужа - не в романтическом, а в клиническом смысле слова - пишет под его именем романы. Для заработка и просто потому, что у нее это хорошо получается. Пишет, разумеется, ночью - днем надо заниматься детьми, навещать мужа в очередной психушке и все такое прочее. Романы начинают пользоваться успехом, а сумасшествие мужа тем временем прогрессирует, он уже, как пишут в историях болезни, "неопрятен мочой и калом", полностью дезориентирован и практически не покидает клинику. А вскоре и совсем умирает.
У героини сложные чувства: это был когда-то близкий человек со своими надеждами и амбициями, все ли она сделала, что могла, чтобы помочь? С другой стороны - больше не надо скрывать его болезнь, жить в постоянном страхе обострения, видеть все убыстряющийся распад. Облегчение, что уж там...
А потом возникают трудности: одна-две вещи еще как-то могли заваляться в столе писателя и быть поэтому изданы женой, но что дальше? Героиня в полной растерянности: писать-то она может, но все остальное - все, что между письменным столом и практическим результатом этого труда, - для нее полнейшая загадка. Ее начинает дергать издатель, чующий здесь кое-какие возможности и готовый придумать ей новую "легенду", за ней хвостом ходят литературоведы, пишущие о ее "гениальном муже" и желающие поживиться воспоминаниями его скромной подруги жизни - за одного из них она даже ненадолго выходит сдуру замуж. Вранья становится не меньше, а больше. Если раньше она работала в полной изоляции, ни на что не надеясь для себя, то теперь испытывает колоссальное искушение признаться. Да что признаться - заорать: я, все это писала я, все ваши комплименты и критика - это мне!
Она "зависает" между острым желанием так и поступить и сильнейшим страхом. Вокруг нее полно людей, для которых эта правда губительна. В общем, за миллиметр от серьезных неприятностей она все-таки делает на какой-то литературной конференции соответствующее сообщение. Кажется, и на конференции-то она оказывается просто как жена своего мужа-исследователя, своего рода его "вещдок". Ну вот, признание становится литературной сенсацией, героиня уже совершенно не понимает, кто она такая, и от нервного срыва ее спасает только то, что ее взрослые дети говорят ей: "Да ладно, мам, мы давно все знали: ты - это ты". Она уезжает в длительное путешествие. Все. Хэппи-энд ли это? Соберет ли она себя по кусочкам? А самое главное - сможет ли дальше писать и как?
На мой взгляд, этот незатейливый сюжет интересен не сам по себе - сюжеты, безусловно, бывают и более увлекательные, - а как метафора того компромиссного пути, о котором речь. Если вынести за скобки некоторые чрезмерно яркие детали вроде душевной болезни мужа или коммерческого успеха "его" романов, картинка получается вполне знакомая: все та же "теневая состоятельность", которую так высоко оценил мой знакомый профессор психологии.
Не он один, впрочем. Его похвала "успешно скрывающим свой ум" женщинам - тоже не самостоятельный сюжет, а часть социальных ожиданий. Банальная, возможно, но весьма действенная. Колетт Даулинг, например, пишет о том, что у женщин потребность в привязанности и одобрении со стороны окружающих выражена сильнее, чем у мужчин. Не ново, но смотрите, что получается в контексте нашей темы: эта потребность плюс рано возникающие у девочек сомнения в собственной компетентности дают в результате скрытую уверенность в том, что для выживания необходимо спрятаться, пригнуться, "погасить свет". Вот как это бывает в Америке:
"Мы, которых преподаватели так хвалили за серьезность, исполнительность и ответственный подход, продолжаем полагаться на эти добродетели. И обнаруживаем, что в профессиональном мире с нами обращаются как с детьми. Милыми и ответственными, возможно. Но - детьми. Нас не обязательно принимать всерьез. Мы сами готовы слегка обесценить любое свое достижение и не принимать его всерьез. Мы сами не используем свои возможности - не "разгоняемся", ползем на второй передаче, даже не узнав возможностей двигателя... Большинство женщин занимает положение, не соответствующее их способностям и подготовке, в силу внутренних ограничений".
О том, как это бывает у нас, мы знаем немало. Вот две истории на эту тему. Возможно, они прольют некоторый свет на механизмы компромиссного пути "реализации потихоньку".