– Едва ли не единственный аргумент в решении о том, чтобы выйти замуж на иностранца, простой: "А у меня к нему такое сильное чувство!"
– Чувства как раз являются основной помехой в таком серьезном вопросе, как создание семьи. Потому что хорошо, когда чувства сочетаются с разумом. Только в таком случае возможна правильная оценка ситуации. Это очень важный вопрос, и подходить к нему нужно, не теряя рассудка в пылу своих чувств и не торопясь. При желании можно просто заставить себя не любить человека, который тебе явно не подходит, и для этого всегда отыщется масса каких-то аргументов. Так же, как и можно найти аргументы и причины для того, чтобы полюбить человека, к которому ответными чувствами ты пока не воспылал.
– Мы понимаем, что в большинстве случаев на добрачной стадии не так много любви в спектре наших чувств. В основном это влюбленность, страсть – вещи непрочные.
– Успешность брака зависит от его начальной точки, и в ней все уже "закодировано". Очень важно, какой мы выбор совершим, это настолько ответственно! Неудачные браки случаются, потому что люди делают неправильный выбор. "Я чувствую, что меня "заносит", я не могу с собой совладать, мы любим друг друга!"
Свои чувства надо проверять: будут ли они устойчивы спустя какое-то время или пропадут. Они проверяются временем через "контрольные вопросы", касающиеся всех составляющих будущей совместной жизни, которые молодые должны задавать друг другу. Тогда будет понятно, правильный это выбор или неправильный, а в том числе и как эти отношения будут развиваться в дальнейшем. Со своей эмоциональностью нужно иногда бороться.
Истории
Замуж за араба
Как легко в юности мы зачастую отбрасываем традиции прочь, если они мешают нам "жить свободно"! Это, наверное, особая болезнь последних поколений – не задумываться над тем, что все-таки не зря предки говорили о том, что каждый человек, выбирая себе половинку из чужой страны, чужой культуры и веры, обрекает себя на удвоенную порцию трудностей. Я тоже хотела жить свободно, мир казался эдакой площадкой, где разворачивались яркие события, сулящие непременно интересные и безоблачные приключения. А раз так – значит, ошибки не может быть.
Скучно учиться в месте, где ничего яркого не происходит. Вроде поступала и знала – вот оно, мое призвание, научусь петь правильно и обязательно сделаю карьеру. Музыкальное училище, одно из лучших в стране, отделение академического пения, следом маячила консерватория, дающая зеленый свет на мировую сцену. Может, так бы и вышло. Но второй курс уже был скучным – учеба, учеба. Успехи в классе у рояля, казалось, незначительны, училка строгая. А хотелось славы уже. Ну, или хотя бы ярких огней сцены. Я всегда ее любила. Родилась и заплакала таким звонким голосом, что акушерка среагировала: "О, певицей будет!" Смешно, но именно певицей я и захотела стать. А тут эта нудная учеба.
И вот словно кто-то меня услышал: позвали меня в далекий и прекрасный Бахрейн – маленький райский остров в Персидском заливе. Маленькая арабская жемчужина, исповедующая ислам и одновременно являющаяся неким подобием большого развлекательного центра, усеянная шикарными отелями и роскошными ночными барами, где пели и танцевали сотни русских девушек, украинок, белорусок. И зарабатывали большие деньги – богатая страна платит экзотическим красавицам-славянкам суммы, не сравнимые со скудными зарплатами на родине. Но при этом скромные по сравнению со средней зарплатой любого араба-бахрейнца. Туда я и устремилась с группой единомышленниц. А нудная учеба осталась дома.
Отработав двухмесячный контракт и почувствовав вкус денег, я устремилась на второй, полугодовой, срок. Летела с абсолютно рабочим настроем – я еду работать и зарабатывать деньги. Дома оставался любимый парень, который так не хотел меня отпускать. Но я была уверена, что все будет отлично и мы воссоединимся после моего возвращения, счастливые и довольные, и на заработанные деньги будем продвигать наши таланты вперед, к славе. Помню, как однажды, уже сидя с группой в одном из арабских кафетериев, наблюдала за женскими фигурами в черных одеяниях и вслух со смаком разглагольствовала о том, какой надо быть "идиоткой, чтобы выйти за араба и согласиться носить ЭТУ ЧЕРНУЮ ТРЯПКУ". Знала бы я, как жизнь заставит меня ответить за все мои самоуверенные мысли и слова!
И тут появился он. Буквально на второй день после прилета. Он увидел меня первым и наблюдал так искусно, что я даже этого не заметила. Мы сидели перед работой в кафетерии на нижнем этаже отеля, здесь же был бильярдный стол, вокруг которого расхаживали арабы и, возбужденно что-то крича на своем языке, размахивали киями. Я только один раз посмотрела туда и увидела молодого щеголя, одетого с шиком. Видя его лицо, рассеянно оценила: хлыщ, похоже. А на другой день в наш номер, где жили три девушки из нашего коллектива, включая меня, позвонили и позвали к телефону… меня. Английский я тогда знала очень плохо. Но разговор таки состоялся. Голос парня, называющего меня по имени, попросил мой номер мобильного. Я ответила: "Встреть нас перед дверями в бар, где мы работаем, хоть посмотреть, как ты выглядишь". "Приключения начинаются", – говорил мне мой разум.
Я порхала, как бабочка, было все так интересно и забавно. Он встретил нас, и я узнала в нем парня из бильярдной. По условиям контракта нам было запрещено заводить какие-либо отношения с кем бы то ни было. Это касалось и ситуаций, когда ты просто с кем-то, кроме своей группы, мило пообщаешься на виду у всех. Наши номера запирались на ключ с внешней стороны охранниками, которые сопровождали нас во всех направлениях, ведущих от входной двери в наши апартаменты и обратно. А тут парень, вроде и симпатичный. Мы перемигнулись с ним, и вся группа зашикала на меня.
Наш рабочий день заканчивался в три часа ночи. В четыре мне позвонил этот парень и заявил, что женится на мне. Мне стало смешно, я чувствовала себя польщенной. Но он стал звонить постоянно, чувствуя, что мне нравится с ним общаться. Молодость, экзотическая страна, экзотический влюбленный незнакомец. Многие ли смогли бы устоять и не соблазниться? Много ли девушек слышало столько же признаний и клятв?..
Он знал все номера телефонов в отеле – в номере, в кафе, где мы обычно питались, в баре, где работали и репетировали, он всегда звонил туда, где я нахожусь. Группа забеспокоилась, ведь это было нарушением – такое активное общение с посторонним. А мне в это время активно "прочищал мозг" мой странный арабский знакомый. Это можно сравнить с некой формой гипноза: он так часто звонил, что у меня не было времени на осмысление происходящего. Я уставала на работе, но, когда я приходила в номер, начинались звонки, длящиеся часами, до рассвета. Я выслушивала клятвы в вечной любви, обещание райских взаимоотношений, подробные описания прекрасной будущей нашей семейной жизни.
Я никогда не встречала человека, так легко обещающего такие очень серьезные вещи: любить, защищать, "показать мир, красоту жизни", "как хороши будут наши прекрасные дети, радующие своих родителей". Это было мастерское подавление моей воли – воли девочки, воспитанной в строгом духе и без лишних ласк. Психолог от природы, он хитро находил мои слабые струнки и умело играл на них, и я не знала, как ему сопротивляться. Он выпросил номер телефона моих родителей и позвонил им, расписав, как счастлива будет их дочь с ним. Родители остались в таком же очаровании и оцепенении.
Я вообще, на самом деле, не помышляла ни о браке, ни о ком-то, кроме моего парня! Но тут мне как будто вложили в мозг чужие мысли, и я захотела всего того, что он наобещал. Я просто верила ему, не смея ни сбрасывать звонки в четыре утра, ни говорить ему: "Нет, у меня есть парень". А еще он говорил мне, что моя работа постыдна, что он не хочет, чтобы его будущая жена тут работала, что я должна ради него ее оставить. Звонки ежедневно: до работы, после, иногда во время нее. Потоки обещаний, которых я не просила, стали чередоваться с угрозами: "Если ты мне не ответишь, я приду в ваш номер и устрою разгром". Это сейчас кажется со стороны: неужели ты такая дурочка, что просто не могла прекратить все это? Не могла! Меня будто подменили, подчинили, манипулируя, как марионеткой.
Скоро я узнала, что он был сыном владельца этого отеля. Его слушался весь персонал, а он хитрил, подговаривая то одного, то второго, чтобы ему дали возможность перекинуться со мной парой слов лично; делал звонки от имени менеджера отеля, требуя всю группу на ковер – кроме меня, чтобы прийти ко мне в номер на пару минут и "зазомбировать" меня очередным обещанием или угрозой. Это было похоже на манию.
В день, когда меня вызвали к его отцу в кабинет и сообщили, что меня высылают из страны за нарушение контракта, я восприняла это с облегчением. Первая мысль была о том, что весь этот прессинг наконец-то кончится. Но по дороге в аэропорт машина, где были только водитель-индус и я, вдруг свернула в трущобы. Была ночь, и мне стало страшно: куда и зачем меня везут? В свете фар остановившегося автомобиля я увидела своего "арабского принца". Он доехал с нами до аэропорта, молча держа меня за руку и, влюбленно глядя мне в глаза, надел увесистое кольцо из чистейшего золота на мой безымянный палец. Каково, а? Разве у меня могли остаться еще хоть какие-то сомнения? Ну а прессинг – это борьба за меня, видимо. Так я его оправдывала.
В аэропорту он пробыл со мной до самого рейса. Опять кормил обещаниями: "Я прилечу в твою страну. Отец против нашего брака, но мы поженимся, и он смирится с этим. Ты должна меня ждать". О нем я и думала всю дорогу домой. Парню своему я заявила, что выхожу замуж, но поскольку это было предательство с моей стороны, то лично встретиться с ним я не нашла в себе сил. Позже я узнала, что он очень страдал. Переживает и не может забыть до сих пор.
А что же "принц"? Он звонил мне чуть ли не каждый день почти два месяца, а потом приехал в Москву. Туда же выехала и я, мы расписались. Зомбирование было то же, но теперь уже уверенней и наглей. Угрозы вперемешку с клятвами в вечной любви.
Вскоре я поняла, что беременна. Он был очень рад, и я уже не задумывалась над тем, что что-то может быть не так. Он вернулся в Бахрейн, я – к себе домой. Он обещал, что будет работать и обеспечивать меня с ребенком, а когда влиятельный папаша смирится, он заберет нас в Бахрейн. Ах, Бахрейн! Я так и не поняла, в кого или во что я была влюблена больше – в своего принца или в эту чудесную страну.
Шло время. Звонки каждый день и регулярные денежные переводы. Слова любви и параллельные указания вроде: "Не разговаривай с другими мужчинами"; "Не носи такую-то одежду"; "Если я узнаю, что ты меня обманула, ты очень пожалеешь об этом", а также подробные выведывания, куда и во сколько я ходила, с кем общалась. При малейшей заминке с моей стороны он начинал кричать: "Ты сделала что-то плохое? Ты нарушила обещания своему мужу? Если я узнаю что-то о тебе плохое, я приеду и устрою разгром (убью тебя, уничтожу твою волю, заставлю тебя плакать да конца жизни)". Угрозы и расспросы резко чередовались со словами: "Запомни: ты – моя навечно!"
Несмотря на угрозы, я запомнила это время как счастливый период моей жизни. Я верила в любовь и готова была отказаться от певческой карьеры (на которую, кстати, он сразу наложил табу), от всего. Он был мусульманином, и я хотела скорее стать мусульманкой – ведь он рассказывал, как это прекрасно читать Коран и жить в мире ислама, который так уважает женщин. Я стала с презрением относиться к землякам, он успешно подогревал мои негативные чувства к славянским мужчинам – они, мол, и пьют, и изменяют, и грубят. "А вот мусульманин никогда…"
Иллюзия счастья начала рушиться месяц спустя после рождения нашего сына. Однажды он позвонил пьяный и хамски стал намекать: "Вообще-то у меня могут быть девушки. Я думаю, у тебя не будет с этим проблем". И я начала разрушаться. Его непогрешимый образ, который он сам так искусно выстроил в моей голове, оказался иллюзией. Или нет? Ведь он после этого разговора много раз потом убеждал, что просто был пьян и не в духе. Я и хотела верить, и понимала, что здесь что-то не так.
Наш малыш подрастал. Вскоре я восстановилась в учебе. Поскольку идеализированный мной брак дал трещину, я снова начала желать карьеры. Но он говорил, чтобы я и думать забыла о "ремесле шлюхи", следом шли угрозы, уже более смелые и гадкие. А родители твердили: "Раз родила – никакой консерватории не будет, воспитывай сама". И я смирилась.
Когда сыну исполнилось полтора года, нам пришел вызов. О, Бахрейн! Я лечу к тебе. Все прекрасно. Даже недавние сомнения как-то приутихли. И я полетела в свой недавний рай. Муж встретил нас, вроде все были рады. А спустя три дня я окончательно стала взрослой реалисткой: он признался, что совсем недавно развелся с арабкой и что отнял у нее сына, которого сейчас воспитывает его мать. Было чувство, что меня раскрошили. Боль за себя, за моего малыша. За надежды и иллюзии. Как он мог! После всего! После своих клятв! Мой разум отказывался это признавать. Несколько дней я находилась в состоянии плача с небольшими перерывами. Муж, испытывавший вину сразу после признания, уже злобно покрикивал: "Прекрати, дура! Меня заставили, и я не виноват, поняла? Будешь реветь – я тебя побью!"…
После знакомства с его родителями, ради которого мы поехали в Сирию, остались вполне определенные впечатления. Вся родня уговаривала меня простить его, ведь та девушка оказалась "плохой, недостойной, и вообще, ее уже тут нет", "что поделаешь, отец заставил". Отец действительно его заставил. А у него не хватило духу рассказать обо мне, о том, что у него уже есть жена, его любимая из России. Все в родне ждали, что я приму ребенка, но я так и не смогла даже взять его на руки – я физически не могла принять как норму то, что он вообще появился на этот свет, РЕБЕНОК МОЕГО МУЖА, НО НЕ МОЙ. Осознание и принятие этого факта пришло только через несколько лет. За это время у меня стали появляться седые волосы, частые боли в сердце и мигрени – в 23-то годочка. Пока мы жили у его родителей, они, не спрашивая меня, сделали моему малышу обрезание. Я плакала, меняла окровавленные памперсы своему истощенному антибиотиками и неприятием незнакомой арабской пищи ребенку, тоже плачущему от ужаса и боли. Я до сих пор помню его тонкие дрожащие ножки, когда он пытался идти и не мог от боли это сделать. Господи, думаю я, вспоминая это зрелище, если бы наши молодые мамочки, выступающие в защиту нового "заворота" – обрезания своих детей, представляли себе, какие страдания приходится переносить ребенку! И ради чего!
Муж почти все время проводил со своими сестрами и остальной родней. Был Рамадан, они просто спали весь световой день и ели и орали все ночи до рассвета. Я старалась изо всех сил сохранить режим своего сына: спать ночью и бодрствовать днем. Муж презрительно фыркал в ответ на мои замечания о том, что ребенку нужна прежняя жизнь. Особенно он озлобился, когда понял, что я не воспылала любовью к другому его ребенку, – он постоянно шипел мне: "Запомни, для меня самые важные люди на свете – это мои родители, сестры и мой маленький брошенный сын".
Когда я общалась с его сестрами, узнала многое. Они охотно, но под большим секретом, рассказывали мне, как их брат – мой муж – был жесток по отношению к своей бывшей жене, как он, поскольку женился на ней по принуждению, целый год срывал на ней, беременной, свою злость, унижал и периодически бил в присутствии его матери, отчего ребенок родился слабым и болезненным – за что он, кстати, вины своей не чувствует. Как он в конце концов вынудил ее сделать какой-то посторонний звонок и вменил ей в вину, что она ему "решила изменить", и тем самым добился развода. Она же, узнав, что наконец-то освобождается из этого ада, даже согласилась отдать ребенка, только бы уехать. Так же он был жесток по отношению и к ним. То есть он в разговорах с посторонними всячески возносил и хвалился ими, но с ними лично обращался плохо. Я еще подумала – неужели хуже, чем со мной?..
Жизнь их родни – и, видимо, всего их сословия – проходила в какой-то сплошной лжи. Врали все, всегда и во всем. Можно было сказать одно, сделать другое и с невинными глазами потом утверждать, что именно так они и говорили. Любимая фраза, оправдывающая абсолютно любые неблаговидные поступки: "Я ничего не могу с собой поделать – таким меня сотворил Аллах".
Сестры месяцами сидели дома и жирели с малых лет от изобильной пищи, бесконечного сидения перед телевизором и недостатка движения. Сестер у него четыре – и все они жили в одной комнатке, в два раза меньшей, чем комната их брата. Это несмотря на то, что отец их очень богат и мог позволить себе выстроить по отдельной светлице для каждой дочки. Все женщины из его родни – тетки, сестры – жили с какой-то безусловной смиренностью перед участью существ, с которыми можно обращаться плохо. Если у мужа все плохо – виновата жена. Если пришла беда в дом – виновата жена. Или сестра, смотря кто оказался рядом. Если брат считает нужным побить сестру, мать не имеет права заступиться. И это образ жизни, который никто не собирается менять. Уже тогда это мне не нравилось, и я стала задумываться: а нужен ли мне тот ислам, который мне так терпеливо навязывают?
Вскоре заканчивалась моя виза, я собиралась вернуться домой, чтобы доучиться. Но свекор вдруг стал возражать. Трения длились несколько дней, пока свекровь – спасибо ей огромное за все хорошее, женщина действительно добрая – не обработала своего муженька в лучших традициях дипломата. Я улетела с исхудавшим сыном домой.
Долго я приходила в себя от пережитого, доучиваясь и думая, что делать дальше. Ради нашего сына и клятв мужа в вечной любви и верности после всего решила сохранить семью. Он прилетел, когда я получала диплом. Постоянные скандалы, угрозы и поношение моей учебы, когда я не выполняла беспрекословно его требования, даже мелкие и незначительные. Поливал грязью моих родителей, меня, громил мебель, игрушки, орал до глубокой ночи. Пришлось даже однажды вызывать милицию, до того разошелся. Он постоянно орал, как он любит своего сына, но никогда не играл с ним, постоянно возмущался тем, что ребенок мешает ему спать, что он непослушен, и я плохая мать, раз его так плохо воспитываю. Наш сын очень подвижный мальчик, и это часто приводило его в бешенство.
Ревность мужа просто зашкаливала. Позже, когда я снова уехала с ребенком к нему в Бахрейн, имел место такой случай: он мог отсутствовать всю ночь, заявиться под утро и, ничего не объясняя, завалиться спать до вечера. В один из таких дней он заявился рано утром "под градусом" и стал по обыкновению просматривать мой мобильный – не звонила ли его жена куда не надо. А в это утро какому-то абоненту захотелось ошибиться номером и оставить пропущенный звонок на моем телефоне. Он в бешенстве подскочил ко мне с громким ревом "вставай, сука" и, стащив меня за ноги на пол, стал хлестать по лицу. По исламу женщину желательно бить, но так, чтобы потом можно было пользоваться ее телом, – это я прочла спустя несколько лет. Я так и не доказала ему, что это случайность. Он просто предпочел орать до тех пор, пока не пропал боевой настрой и пока я не изревелась до опухшего красного лица. Когда я начинала плакать, он смягчался и даже начинал снисходительно-великодушно меня жалеть.