В мировой культуре присутствует ряд "проклятых" вопросов. Скажем, каким способом клинический импотент Гитлер вёл обильную "половую" жизнь? Почему миллионы женщин объяснялись ему в страстной любви? Почему столь многие авторы оболгали супружескую жизнь Льва Толстого, в сущности, оплевав великого писателя? Почему так мало известно об интимной жизни Сталина? Какие стороны своей жизни во все века скрывают экстрасенсы-целители, скажем, тот же Гришка Распутин? Есть ли у человека половинка , как её встретить и распознать? В чём принципиальное отличие половинки от партнёра ?
Оригинальный, поражающий воображение своими результатами метод психотерапии помогает найти ответы на эти и другие вопросы. Метод прост, доступен каждому и упоминается даже в Библии (у пророка Даниила).
В книге доступно изложен психоанализ половинок (П. и его Возлюбленной) - принципиально новые результаты психологической науки.
Книга увлекательна, написана хорошим языком. Она адресована широкому кругу читателей: от старшеклассников до профессиональных психотерапевтов. Но главные её читатели - те, кто ещё не успел совершить непоправимых ошибок в своей семейной жизни.
Содержание:
Вводная глава - И в горах тоже! 1
Часть первая - Пространство психокатарсиса 5
Часть вторая - Метод Толстого 62
Часть третья - Из практики психокатарсиса. - Случай половинки. Она 86
Часть четвёртая - История любви. - Чудо психокатарсического знакомства 157
Часть пятая - Из практики психокатарсиса. - Случай половинки. Он 165
Глава пятьдесят седьмая, заключительная - Письмо 180
Словарь - (Глава, крайне необходимая для повторения введённых в книге понятий и содержащая также некоторые новые сведения) 183
Выходные данные 185
Примечания 185
Алексей Меняйлов
Катарсис
Подноготная любви
Психоаналитическая эпопея
Издание 3-е, слегка исправленное и чуть-чуть дополненное
М. "Крафт+", 2005
ISBN 5-93675-099-X
УДК 882-3
ББК 84(2Рос=Рус)6-4
М50
(Первое издание книги вышло в 1997 году в издательстве "КРОН-ПРЕСС". ISBN 5-232-00518-9)
Посвящается Гале
Половая близость никогда не приносит пользы; довольно того, если она не повредит.
Эпикур
Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой - мне; он пасёт между лилиями… О, как прекрасны ноги твои… округление бёдр твоих… живот твой… чрево твоё… два сосца твои… Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоей миловидностью!.. И груди твои… груди твои…
Библия, Песнь Песней 6:3; 7:2-9
Я предпочёл бы найти одно причинное объяснение, нежели приобрести себе персидский престол.
Демокрит
Вводная глава
И в горах тоже!
Женщину - изнасиловать , что, казалось бы, с точки зрения обычного человека, может быть естественнее для бандита?!
Но нет. Здесь, в этой части Средней Азии, бандиты поступали не так. Изнасиловать? Отрезать груди и бросить собакам - вот что здесь предпочитали делать.
С мужчинами, в силу физиологических особенностей, естественно, поступали иначе, но непременно - с вывертами.
Но Ал об этом не задумывался, - а не напрасно ли? - когда ночью на одной из азиатских станций ждал поезд на Самарканд - древнейший во всей Средней Азии город. Тамерлан, жестокий и кровавый завоеватель средневековой Азии, Железный Хромой (его так называли потому, что одна нога у него была железная), как и Наполеон, Гитлер или Сталин, мечтал покорить весь мир и потому заново отстроил уже тогда древний Самарканд под будущую столицу. Город, судя по сохранившимся мечетям, медресе и дворцам, строился так, чтобы ошеломлять своей грандиозностью всякого в него входящего, даже много повидавшего на своём пути путника. Такие циклопические постройки во все века воздвигались на костях погибших от истощения строителей, но Восток жалости, похоже, не знал никогда.
Прежде, всего несколько лет назад, в этих местах было многолюдно от туристов, но сейчас, в смутное время то затухающих, то вновь разгорающихся гражданских войн, когда даже брат убивал брата, обеспечить безопасность приезжего с европейской внешностью стало невозможно, и теперь человек, по внешнему виду и по поведению в этих краях чужой, - явление не только редчайшее, но, главное, привлекающее к себе пристальное внимание.
Ал, той самой европейской внешности человек, сидел в гулком, с высокими потолками, зале ожидания вокзала. Очертания рядов изломанных сидений казались ещё более причудливыми от сумрака: с некоторых пор перегоревшие лампы здесь заменять перестали, а может быть, просто, после того как начали останавливаться заводы, ламп больше купить было негде. Поезд, если расписание здесь ещё что-то значило, должен был отправиться далеко за полночь, оставалось ещё часа два, и поэтому Ал, чтобы скоротать время, достал из рюкзака книгу и, сев в самом освещённом месте, пытался читать. Но гулкая тишина тревожила, и на всякий необычный звук он подымал голову.
Одевались здесь люди неразличимо, и, прежде всего, одинаковыми у них были шапочки - чёрные, шитые белым узором тюбетейки. Поэтому Ал сразу же обратил внимание на человека с костистым лицом, на котором тюбетейка была тёмно-зелёная, бархатная и без шитья. Да и одежда у него была более облегающая, чем у других обитателей ночного вокзала.
"Горец", - почему-то решил Ал. Так впоследствии и оказалось: да, с Кавказа, из тех, кого сюда, в Азию, депортировал Сталин. Ал опустил глаза и вновь попытался сосредоточиться на книге. Гулкие шаги человека в тёмно-зелёной тюбетейке то приближались, то удалялись, потом приблизились вновь - и неожиданно стихли. Ал поднял голову и увидел надвинувшееся на него костистое лицо, лишённое, казалось, не только глаз, но и самой жизни. Ал непроизвольно подобрался так, как его учили на тренировках по каратэ.
- Вы, случайно, спортом не занимались? - на неожиданно чистом русском языке спросил незнакомец, по-прежнему взглядом не встречаясь с Алом.
- Занимался, - кивнул Ал и медленно уложил книгу в клапан рюкзака, чтобы полностью освободить руки, единственное, как ему в тот момент казалось, его оружие. - Да, занимался.
- Каким? - незнакомец как будто высматривал что-то за его спиной. Алу очень хотелось обернуться, но он сдержался: этот приём он знал.
- Борьбой, - и Ал характерным для борцов движением повёл плечами. - Потом немножко каратэ. Но бросил: после борьбы каратэ скучновато. А вот борьба - совсем другое дело.
- Заметно, - с хлёсткой, как удар, ноткой уважительной лести в голосе сказал незнакомец. - С первого взгляда.
По костистому мертвенно-неподвижному лицу незнакомца неуловимо скользнуло некое подобие улыбки: он не столько увидел, сколько почувствовал, что Ал удар лести не заблокировал, пропустил - расслабился.
- Почему? - спросил Ал, улыбнувшись: всякий раз ему было приятно слышать восхищённую оценку ширины своих борцовских плеч.
- Плечи. Да - плечи. И вообще… Вы ещё, верно, и офицер?
- Запаса. А вы?
Ал присматривался к незнакомцу, стараясь угадать, чем тот занимается. Он был ровесник Ала, лет ему, наверное, было около тридцати пяти, может, несколько меньше.
- Прапорщик, - сказал человек с костистым лицом.
- Сверхсрочник?
- Да. Войска особого назначения. И куда нас только не десантировали! Были и такие места, о которых газетчики до сих пор ещё не вынюхали.
- Теперь мне понятно, почему вы так чисто говорите по-русски. Армия. Очень интересно, - надеясь услышать больше, ободрил незнакомца Ал.
Действительно, всякий человек - это интересно. Кроме того, тот, кто рассказывает о себе, начинает видеть в собеседнике человека , нечто отличающееся от вещи, которую можно по своему произволу только употреблять, начинает видеть нечто значимое, а потому рассказывающий менее опасен. Ал слушал про подвиги человека с костистым лицом, но - странное дело! - доверчивее становился сам - и напрасно. Хотя, как могло быть иначе: негде ему было прежде изучить азиатскую душу.
- Но всё это в прошлом, - криво усмехнулся собеседник, и Алу на мгновение открылись чёрные провалы зрачков незнакомца.
- А теперь чем занимаетесь? После того, как уволились из армии?
- Я? - лицо незнакомца стало и вовсе недвижимым, и он, очевидно, желая сменить тему, представился: - Джамшед.
- Очень приятно. Ал.
- Откуда?
- Из Москвы.
- Ого! Так издалека? Какие-нибудь дела? В наше время гость оттуда - большая редкость. Люди сейчас боятся, всего боятся, значит, только дела - и серьёзные - могут… - Джамшед, не договорив, многозначительно замолчал.
- Да нет, никаких дел. Всё проще. Как раз именно потому, что - редкость, я и приехал. Тут у вас, судя по газетам, творится такое, что не сегодня-завтра границы перекроют - и навсегда, и со Средней Азией уже не познакомишься. А мне в ваших местах бывать не приходилось. Вот и решил приехать. Посмотреть. А что касается до дел, то я… Я - писатель, и…
Джамшед непроизвольно поднял руку, как бы останавливая Ала: он явно не поверил. Дескать, не надо сочинять - правила игры я знаю…
Некоторое время Джамшед молчал, опять как будто что-то высматривая за спиной Ала. Наконец, лицо его исказила ехидная усмешка.
- Значит, любите путешествовать?
Ал пожал плечами.
Когда писатель (а так ли уж важно, что до публикации первой книги Ала тогда оставалось ещё шестнадцать месяцев?) переезжает с места на место, он развлекается или что делает? Как объяснить далёкому от творчества человеку, что если хотя бы раз впасть в соблазн и не последовать внутреннему движению души, пусть порой странному, то душа черствеет, и ничего ст`оящего на бумаге уже не получается? Путешествуя, в какой из плоскостей реальности находится писатель? И когда он поймёт, зачем так поступил? И чем обогатился? Но Ал всего этого объяснять не стал даже и пытаться, а начал рассказывать, что иной раз просто полезно поменять место работы, поменять окружение, остаться одному, чтобы не было рядом знакомых и, главное, всех тех, кто почему-то возомнил себя в его жизни советчиком… И вообще, смутные времена - благословение в смысле неожиданных ситуаций. И, соответственно, прозрений… Что, собственно, единственно интересно. Действительно, что в этой жизни может быть интересней, чем прозрение?.. Да, Джамшед, в этих местах нет никого… Нет, жены нет… Почему?.. (Почему? Ну не рассказывать же ему, едрёна корень, что одна жена предала и развелась, вторая, на удивление, поступила так же, хотя повода для развода он ни малейшего не подавал. И чего им, бабам, только не хватает?) Почему? Наверное, невеста моя ещё не родилась… Нет, здесь нет не только родственников, но и знакомых… Опасно?.. Я не боюсь… Почему? Так… Нет, не секрет… Серьёзно, не боюсь - и всё!..
- А вообще-то, - закончил Ал, - ищу такое место для работы, чтобы было тихо, чтобы никто не мешал, над головой не топали. Я уже жил так - в здешних горах. Но теперь решил сменить место. Сколько жил? Месяц. Один жил. В брошенном лесничестве. Дом - две комнаты. Даже стёкла в окнах сохранились. В получасе ходьбы медведь жил… В пещере. Нормально… Теперь вот потянуло ещё куда-нибудь… Какое-нибудь тихое место…
- Есть такое место! - на костистом лице профессионального убийцы появилось выражение, которое он бы хотел, чтобы воспринимали как улыбку. - Такое место есть.
- Правда? - восторженно улыбнулся Ал. - Где?
- Тоже в горах. Я как раз туда. Хотите вместе поедем?
- Едем, - взялся за лямки рюкзака Ал.
Селение, по-местному - кишлак, действительно, было в горах, причём, как впоследствии выяснилось, всего в нескольких километрах от границы с соседней республикой, в которой взаимная резня между коммунистами и националистами достигла такого ожесточения, что поражала даже истомлённое воображение газетчиков. Вырезали целые семьи, детей в том числе, только за то, что человек был не свой, пусть даже ни во что не вмешивающимся обывателем.
В горах граница прозрачна, для всякого рода банд - в особенности. Ал про это свойство гор знал и, возможно, никогда бы не согласился поехать к границе так близко, если бы знал, куда его везли… Если бы знал.
Но почему он, казалось бы, опытный и неглупый человек, так легко доверился?..
Из окна машины Ал смотрел на приближающиеся, всё выше вздымающиеся горы и время от времени поглядывал на шофёра, пытаясь понять, почему тот так дорого с них запросил. И почему Джамшед даже не стал торговаться? Почему водитель не хотел ехать в эту сторону?
- Настанет лето - всё выгорит, - обернулся к Алу Джамшед.
- Жаль…
- А сейчас - весна. Красиво.
Трава на склонах была того особенно приятного цвета, который бывает только в горах и притом только ранней весной, когда множество красных маков в предгорьях уже отцвели, а в горах целые поля их издалека кажутся красивыми, как бы в дымке, красноватыми пятнами.
- Жаль - не жаль, - сказал Джамшед, - а сгорит. В этой жизни всем рано или поздно приходится сгорать…
Есть люди, правильней сказать, индивиды, рядом с которыми другие начинают чахнуть, обезволиваться, трава и та, кажется, начинает вянуть. Они, эти индивиды, о насилии, смерти, трупах не просто говорят - разлагающейся плотью они галлюцинируют. Бессознательно. Это их глубинное стремление к смерти как зараза передаётся другим, причём скрыто, как сейчас порой говорят, психоэнергетически. Среди прочего, эта их способность влиять на окружающих проявляется в том, что у оказавшихся рядом отключается критическое мышление, отключается настолько, что жертвы даже не замечают, что уже попали под чужое влияние. Эти убийцы всего живого порой таковыми себя не осознают, потому что это в их подсознании. Они искренне удивляются своему "успеху" и тому, что люди выполняют их желания, часто даже невысказанные. Этих властителей умов можно распознать по всему: по манере держаться и интонациям речи, по выбираемым словам, по мечтам и желаниям, роду занятий, но, прежде всего, по доверчивому поведению оказавшихся с ними рядом. Их, этих индивидов, в разных системах знаний называют по-разному: подавляющими индивидами, антисоциальными личностями, некрофилами. Последнее слово греческое: некрос - мёртвый, филео - любить. Поскольку этот термин уже "занят" другими исследователями, то к более полному определению его содержания мы позднее ещё вернёмся.
- Выгорит. Живого не останется ничего. Всё будет серое и коричневое, как те камни… Мёртвое и серое… И только ночью из-под кустов миндаля будут выползать кобры… Поохотиться. Видите, как много кустов? И под каждым - нора. В этих местах очень много кобр. Вам надо об этом написать.
- В тех горах, откуда я сейчас, - сказал Ал, - кобр не было. Были гюрзы. И гремучие змеи. Но гремучек было мало. Ближайшая жила от меня далеко - шагах в тридцати. Да и то - через ручей.
- Сай гремучке не помеха, - одними губами сказал Джамшед.
Кишлак, к которому они подъехали, теснился в небольшой долине между горами, а нужный дом стоял с краю, от сая (горной речки) метрах в двадцати.
Джамшеда ждали, и неприметного вида хозяин дома оказал ему всё возможное на Востоке почтение. Напряжённая, как после удара, красивая хозяйка лет тридцати быстро расстелила на полу дастархан и, поставив посередине блюдо с пловом, стала раскладывать вокруг него лепёшки. Один за другим стали появляться мужчины, которые после ритуала приветствия молча садились на ковры вокруг расстеленного дастархана. Чем больше собиралось этих внешне неразличимых людей, тем больше происходящее начинало Алу не нравиться. В особенности не нравилось ему их раболепное отношение к хозяину дома.
Перед тем как все опустили руки в общее блюдо с пловом, Джамшед прочёл на арабском суру из Корана. "Бис милла", - эхом отозвались все и начали есть. Молча, запивая плов водкой. После еды один из неразличимых, заливаясь идиотическим, болезненным смешком, достал пластину прессованной сушёной травы ядовито-зелёного цвета.
- А теперь покурим, - усмехнувшись, посмотрел на Ала Джамшед. Он раскрошил кусок поданной ему пластины, достал две сигареты, вытряхнул из них табак и стал набивать оставшиеся трубочки папиросной бумаги ядовито-зелёным крошевом.
Ал не понял, удивился, но вида не подал.
- Табачок, - усмехнулся Джамшед. - Хороший. Тот, что Сталин любил. "Герцеговина Флор", - и подмигнул.
Тот, с идиотическим смешком (учитель местной школы, как его чуть позднее очень и очень почтительно представили Алу), захихикал. Тень скользнула по лицам и остальных. По-русски здесь явно понимали все.
Все, кроме Ала и главаря (хозяина дома), как по команде, тоже стали готовить себе "сигареты".
- Я не курю, - твёрдо отказался Ал. - И не надо упрашивать - бесполезно. Да это и не "Герцеговина Флор".
Когда задымила первая "сигарета", Ал пересел поближе к приоткрытому окну. И даже, делая вдох, наклонялся к проёму. На такого рода сборище он оказался впервые, поэтому, даже не пытаясь скрыть своё всё возрастающее удивление, он между вдохами всё время оборачивался на меняющихся на глазах людей. Они становились хуже чем пьяные - как будто расползались бесформенными кучами, превращаясь в нелюдей, в совершенное ничто. И это им, похоже, нравилось.
Дымки от сигарет тянулись вверх и, закручиваясь под потолком гаденькими жгутиками, втягивались в верхнюю часть раскрытой створки окна. Навстречу в нижнюю часть тянуло свежим воздухом, которым и пытался дышать Ал. Но, несмотря на эту предосторожность, ему вдруг стало казаться, что ковров в комнате стало как будто больше и что они как будто стали ярче, а потом даже и воздух в комнате стал закручиваться. Всё нехорошо и опасно поплыло…
То ли снаружи дома, то ли внутри кто-то визжал… Какие-то непонятные голоса то вплывали, то выплывали из сознания. А рядом в ухо гнусаво бубнили, путая падежи и вместо "она" всё время говоря "он" про какую-то "чёрненькую", которой много, сколько хочешь, и что сбыть можно замечательно и очень выгодно… Да, бубнил голос, всё надёжно, всё куплено, сбои в цепочке невозможны, а госбезопасность - а госбезопасность и в спокойные-то времена в эти места не рисковала сунуться, а сейчас тем более… Да и товар сейчас уже не как прежде на теле, в мешочках да тайком, а отправляют в любые концы фурами, под овощами, а там сотни килограммов - выгодно!.. Так что он, Ал, не ошибся, значит, судьба: попал в самое то место, самое ему нужное. Ищущий находит. И хорошо, что сам не курит, - их главный тоже нет, - птицу видно по полёту, а потому и связь, которую он ищет, будет особенно крепкой и выгодной. Связь… Хорошо-о-о… О?.. О-о-о-о…
- Брось прикидываться, - отчётливо услышал Ал. - Я тебя сразу раскусил. Ещё на вокзале. Да ты такой же, как я!..