"Что? - сквозь полузабытьё вяло выстраивалась мысль Ала. - Кажется, он меня на вокзале за кого-то другого принял. За "гонца"?.. Или рангом повыше? А может, по плечам, за рэкетира не у дел?.. Что же делать? А? Плохо-то как… Пло-охо-о-о-о… О?.. О-о-о-о-о…"
- А хочешь, мы тебе из города бабу - городскую! - привезём? Какую хочешь? Хочешь вашу, русскую? А хочешь - нашу? Из кишлака? Тебе какую нужно? Чтобы что делала?.. Или тебе, такому мощному, одной мало? Ты скажи - мы сделаем! Мы всё можем!
- Наши, точно, лучше, - вплыл в сознание другой голос. - Русские говорят, что наши грязные, потому что не моются. Не так. Наоборот. Это русские грязные, поэтому им приходится всё время мыться. А нам не надо. И наши - лучше. Это чувствовать надо. Чувствовать! Как запах. Попробуй нашу! Хочешь?!
В это время за окном раздался истошный вопль, напоминающий не то предсмертный крик, не то истерические взвизгивания бездарной актриски, взявшейся изображать страстную близость.
- А!.. И-а!.. Иа!.. а!.. а!.. а! - была весна, и это был ишак.
- Можно и такую, - голос был совершенно серьёзен, - и так будет орать, и как хочешь будет орать. Что скажем, то и будет делать.
Ал, наверное, отказывался, но что говорил, он сам не понимал или не слышал. Потом, как-то вдруг, из ниоткуда, надвинулся глаз человека с костистым лицом:
- Рустам-ака, - сказал он, видимо, указывая на главаря, - всё может. Рустам-ака - это всё. Или ты ещё не понял?
Но Ал уже понял всё. И если что ещё оставалось непонятным, так это то, каким образом отсюда ему удастся выбраться. Живым. Он один, а этих - вон сколько. Но самое опасное - совсем трезвый, полностью себя контролирующий, главарь…
Голова у Ала вдруг разом прояснилась, и сквозь плывущий и как бы мерцающий воздух он будто заглянул в душу человека с костистым лицом, будто проник в него - и понял, почему тот так старательно прятал глаза свои от Ала: расползшаяся по душе смерть пыталась остаться незаметной. Смерть всегда пытается остаться незаметной, в особенности для тех, кто хотел бы понять чт`о есть что в этой жизни. Впрочем, незаметной лишь до времени…
Неожиданно Джамшед откинулся назад, на спину, глаза его обессмыслились и нос заострился, как у трупа.
- Не выключай свет, Ал! - одними бескровными губами просипел он. - Не выключай свет! Не выключай, я тебя умоляю!!
- Почему?
- Боюсь! Боюсь! Страшно мне!.. Видишь на потолке яйца? Это змей их отложил. Змей! Страшно! Боюсь! Мамочка, как страшно! О-о-о!.. Видишь яйца?
Ал посмотрел на потолок, а потом в обессмыслившиеся глаза Джамшеда. Змей был. Но в нём, в Джамшеде.
- Нет на потолке ничего.
- Боюсь! Страшно! Приползёт за своими яйцами, вдруг на меня упадёт? И - за горло! Боюсь! Ведь у змея - яйца… - задыхаясь от ужаса, катался по полу и хрипел Джамшед.
- А что это наш гость ни в чём нас не поддерживает?- раздалось знакомое идиотическое подхихикивание учителя. - Не выпьет, не покурит с нами, ни чего другого… Русский - и не пьёт? Как это может быть, чтобы русский... ? - И опять идиотически захихикал и, казалось, смех его, придавливая, наваливался даже из его раскосых глаз…
Появились ещё лица и ещё…
- А в самом деле, почему? Выпей! Выпей! Покури, русский!
"Началось…" - вздохнул Ал. А вздохнул потому, что не рассказывать же им, обкуренным, про то, что для него, наоборот, чем меньше в жизни неестественностей, тем больше полнота радости жизни. Но не ответить вовсе было невозможно:
- Мне нельзя: лечить не смогу.
- Ты - врач? Врач чего? Лечишь чего?
- Психотерапевт. Людей лечу. Семьдесят процентов болезней - от психики. Вместо того чтобы, скажем, операцию сделать, - достаточно с человеком поговорить. Это и есть - психотерапевт.
- Психотерапевт?.. А где на таких учат?
- В университетах. Но не во всех. В вашем республиканском, скорее всего, - нет. А в московском - да. Или - в медицинском. А потом два года ординатуры, - неизвестное для кишлачных слово "ординатура" должно было подействовать завораживающе.
- А ты где учился?
- В университете, - подчёркнуто ровным голосом, чтобы бандиты не догадались об обмане, сказал Ал. Обман же состоял в том, что ни в каком специальном учебном заведении психологии и психотерапии Ал не учился. Высшее образование у него было, но другое, техническое. Разумеется, волею судьбы став писателем, он прочёл труды и Фрейда, и Юнга, и Фромма, и Адлера, и Бёрна, и Бехтерева, и Хаббарда, и Карен Хорни, и Ганнушкина - всех и не перечислишь. Словом, всех в глазах публики авторитетных, но друг с другом не согласных и не согласующихся психологов и психотерапевтов. А потому теория - часто лишь теория, к практике она может не иметь никакого отношения. Практическая же психотерапевтическая подготовка у Ала к тому времени ограничивалась двумя-тремя часами беседы с практикующим психотерапевтом, который и разъяснил Алу основы поразительного метода, который как прекрасный цветок иногда распускался в каждом народе и в каждую эпоху, хотя и под разными названиями. Скажем, свою версию этого метода Стивен Хеллер в своей книге "Монстры и волшебные палочки" называет "перестройкой бессознательного". Живший задолго до Стивена Хеллера Лев Толстой, описывая этот метод в своей гениальной "Смерти Ивана Ильича", и вовсе никак его не называет, что наводит на некоторые размышления. Но, повторяем, названий этому до странности мало распространённому среди населения методу существует, очевидно, множество. Пара часов пояснений, пусть даже к гениально простому методу, - это, согласитесь, немного, и поэтому игра Ала с бандитами может показаться чрезмерно рискованной, неоправданно опасной. Действительно, представьте себе, что бы эти люди, вернее нелюди, сделали бы с Алом, окажись он несостоятельным как врачеватель? Что бы они сделали с человеком, который случайно оказался в горах, где за него некому заступиться? Представили? Ну так тем более интересен метод, овладев которым всего за пару часов, человек не робеет даже в незнакомых горах, среди банды выродков, делающих деньги на чужой смерти.
- Столичный университет - самое лучшее в этом смысле учебное заведение, - продолжал импровизировать Ал, - его я и закончил. Так что, если владеть правильными методами, можно вылечить, по меньшей мере, девяносто процентов заболеваний. В особенности, у женщин.
- Женщин? - оживился главарь.
Распознав в голосе главаря особую нотку, все лежавшие и сидевшие на полу немедленно притихли. Только один лежавший навзничь остановиться не мог и что-то тихо бубнил.
- Женщин?.. Значит, лечишь женщин!..
"Жена!- вдруг вспомнил Ал. - Сжавшаяся, как будто под ударом… И потому в постели у них, явно, трудности…"
Действительно, жена у главаря была конституционально чувствительна к психоэнергетическим травмам, которых в таком окружении она, очевидно, получила множество. Но её же можно вылечить! Прямо сейчас! Это же возможность вывернуться, и какая возможность!!
- Да, лечу. Вот у вас - жена. В ней есть что подлечить. Кое-что.
- Кое-что? О… Откуда ты знаешь? - подозрительно спросил главарь. - Знаешь… Но откуда?
Ал пожал плечами.
- Так вот, чтобы иметь возможность помогать таким, как она, мне надо быть внутренне неосквернённым. Никакой водки и никаких наркотиков. Так что я ничего ни пить, ни курить не буду. Ничего - чтобы и её здоровье было беспорочным. Кстати, даже если я всего 15 минут с ней позанимаюсь, вы сразу же почувствуете, что она… э-э-э… изменилась. Но мне нужно, чтобы в комнате никого не было. Будут мешать.
- Они сейчас выйдут, - медленно, отчётливо проговаривая слова, произнёс главарь, и коротко приказал на непонятном Алу языке.
Комната немедленно опустела. Последним вышел сам главарь.
- Надо раздеваться? - войдя, тихо спросила жена главаря и, легко дотронувшись до верхней пуговицы красивого халата, расстегнула её.
Бархатно нежный голос, быстрый женственный взгляд тёмных карих глаз, такой, по которому одному уже можно было догадаться о её природной, но до сих пор подавляемой страстности, маняще нежные ресницы, скромно опущенная голова и великолепная фигура, мягкая, струящаяся в плавных переходах, но в руках такого мужа податливая явно не столько от движения внутреннего огня, сколько от особенностей обращения с ней, - вот какой женщиной безуспешно пытался овладеть главарь! Такая наверняка заставила бы сжаться не одно христианское сердце. Если бы, конечно, глазам счастливца судьба даровала возможность хоть раз её увидеть. А грудь! Самое главное - это была роскошная грудь, и верхняя пуговица халата уже была расстегнута.
- Надо раздеваться? - вновь, покорно опустив манящие ресницы, спросила она и дотронулась до следующей на груди пуговицы. Бархатно-карие глаза искали согласного взгляда Ала.
- Не надо, - сглотнув комок в горле, сказал Ал. - Ложитесь так.
Женщина, не застегнувшись, послушно скользнула на постель и, приоткрыв губы, посмотрела на Ала.
- Так. Глаза закройте… Хорошо. Расслабьтесь… Чтобы нигде в теле не было напряжения… Так… У вас ноги напряжены. Расслабьте их, не напрягайте.
Женщина послушно чуть раздвинула ноги.
- Так… Руки… Осмотрите - внутренним взором - их внимательно… Хорошо… Теперь лицо… Нет ли где зажимов… Так. А теперь скажите: откуда вы так хорошо знаете русский?
- А он меня сюда из города взял. А пока у отца жила - училась. Техникум закончила. Русский.
- Понятно. Хорошо… У каждого человека его проблемы в подсознании отображаются в виде геометрических форм, то есть виден некий предмет. Сейчас вы свои проблемы и увидите. Итак, что вас беспокоит больше всего? В виде чего это? И где?
Жена главаря чуть нахмурилась, как будто всматриваясь:
- Цилиндры, - сказала она, - чёрные цилиндры.
- В какой части тела?
- На шее. И как бы чуть вверх на затылок, сзади, - и атаманша показала на затылок.
- Так. А из чего сделаны эти цилиндры? Меня интересует только ваше ощущение. Вы меня понимаете? Только ощущение.
- Железные, - сказала атаманша.
- А что они от вас хотят - эти чёрные цилиндры?
- Что хотят?.. Наверное, лишают сил… И голова начинает болеть. Вы знаете, у меня очень часто болит голова… Всё время…
- А эти чёрные цилиндры влияют на ваши взаимоотношения с мужем?
- Влияют… Влияют, да ещё как!
- В худшую сторону?
Жена главаря вздохнула.
- А давно существуют ваши цилиндры? Именно цилиндры? Ваше ощущение? Первая цифра, которая приходит в голову.
- Девять лет.
- А кто - по ощущению - "сделал" вам эти цилиндры? Мужчина или женщина?
- Мужчина.
- Вы знаете кто?
- Знаю. Муж.
- А помните ситуацию, в которой они появились?
- Помню. Он тогда бензопровод в руке держал. От автомобиля. И меня - бензопроводом…
- Так… И с того момента и появились эти чёрные цилиндры? Которые так влияют на ваши с мужем взаимоотношения?
- Да.
- А он вас часто бьёт?
- Нет. Тот случай был единственный. Он меня любит. Прощение потом просил. Подарки дарил.
- Ощущение: от его просьб простить цилиндры уменьшились?
- Нет.
- Так. Ощущение: нужны вам эти цилиндры?
- Нет. У меня от них постоянно голова болит.
- А когда особенно?
- Когда он приближается. Даже с лаской. И я сразу ничего не хочу. И он не может получить от меня чего хотел бы…
"Та-а-ак… - подумал Ал, - не всё, оказывается, может Рустам-ака…"
- Так. Теперь давайте рассмотрим эти цилиндры повнимательней. Сколько их?
- Много. Сосчитать трудно. Снаружи головы, но некоторые проникают и внутрь.
- Так. Дальше.
- Одни толстые, - атаманша, не открывая глаз, показала какие, - другие совсем тоненькие. Но зато они длиннее.
- Так. Как вы будете от них избавляться? Выкинуть их? Или что?
- Не знаю.
- Знаете. Рассматривайте их внимательно, наблюдайте, как они исчезают.
Жена главаря некоторое время молчала. Потом с сожалением вздохнула.
- Нет, не исчезают. Остаются на месте.
- Так… Вы как сами скажете, ваш муж достоин прощения? За этот удар?
- Прощения? Я его простила.
Ал понимал: чтобы доказать ей обратное, понадобится много времени. Простить-то она мужа в определённом (логическом) смысле простила - иначе, согласитесь, уж совсем нестерпимо с мужчиной ложиться в постель. Но, если бы она его действительно простила, то искажающих её естество цилиндров не было бы. С женщиной Ал, по обыкновению, спорить не стал, а просто продолжил:
- Вы сказали, он вас любит… Опять-таки - не бьёт.
- Не бьёт. - Атаманша вздохнула.
- Врача до вас допустил. Уже за одно это он достоин прощения.
- Да, достоин, - опять вздохнула атаманша. - А вы знаете, цилиндры посветлели!
- Очень хорошо. Продолжайте наблюдать, как они исчезают.
- Всё, - чуть помедлив, сказала атаманша. И высокая её грудь колыхнулась от вздоха облегчения. - Исчезли.
- Прекрасно, - сказал Ал. - Что и должно было произойти. Какое ощущение в теле? Что изменилось в лучшую сторону?
- Легко стало. И свободно. Как будто даже легче стало дышать. И тепло. Тепло по всему телу. Особенно в ногах.
Ал посмотрел на её ноги, а потом не удержался - и на всё её томное и как будто приглашающее тело. Две верхние пуговицы на халате по-прежнему были расстёгнуты. Рядом никого не было.
- А отношение к мужу - ощущение - изменится?
- Да.
- А улыбаться вам хочется?
- Нет.
- Вспомните что-нибудь приятное. Вам где-нибудь когда-нибудь было очень хорошо?
- Да, - улыбнулась лежащая женщина. - В доме у отца.
- Всё. Открывайте глаза.
Жена главаря открыла глаза, медленно встала, ещё, видимо, не совсем веря, что с ней произошли какие-то изменения.
- Всё, - сказал Ал. - На сегодня всё.
Женщина вышла. Ал ждал, что произойдёт дальше. Было тихо. Прошло, наверное, с полчаса. Наконец, в проёме двери появился главарь.
- Вели-икий таби-иб!! - восхищённо сказал он. Лицо его лоснилось от удовольствия.
- Пустяки, - скромно сказал Ал. Сдержался, не добавил, что это всего лишь первое начальное упражнение психокатарсиса. Ну да для обрезанного и это праздник.
- Я сейчас тебе ещё одну женщину приведу, - с поклоном сказал главарь.
Другая женщина оказалась женой Джамшеда, человека с костистым лицом. В каком родстве она была к главарю, Ал так до конца и не понял - что-то вроде невестки.
- Ненавижу русских!.. - войдя, раздельно сказала она настолько прочувствованным тоном, что от него содрогнулся бы даже приговорённый к смерти. И опять, когда Ал предложил ей лечь, и спросил, что её беспокоит, она повторила: - Ненавижу русских!..
- Сколько вам лет? - спросил Ал.
- Двадцать девять…
Постепенно она разговорилась. Оказалось, что отец у неё, как и муж, чеченец - мусульманин, алкоголик и наркоман, а мать - русская, которая мужа своего ни в грош не ставила и могла, к примеру, совершенно неожиданно уехать на несколько месяцев к себе, в Рязанскую, кажется, губернию, уехать без разрешения мужа, что по местным понятиям было чем-то совершенно немыслимым.
- Мне всегда было отца жалко, - говорила невестка. - Сколько себя помню, я всегда хотела быть отцу женой…
- Женой?
- Да. А почему нет?
- А мать, получается, мешала? Занимала место, по праву принадлежащее не ей, а вам?
- Да.
- А вы внешне похожи на мать?
- Не-е-ет! - с омерзением содрогнулась невестка. - Хотя, конечно, как можно совсем не быть похожей на мать? Я маленького роста - а она ещё меньше.
- А нос, наверное, у неё острый? - Ал с усилием отвёл взгляд от острого кончика её носа. (Чтобы она не поняла источника его знаний.)
- Откуда вы знаете?! Да, острый…
- А губы тонкие, в ниточку?
- Поразительно! Вы и это знаете! Откуда?!
- Так. Расслабьтесь. Расслабьтесь-расслабьтесь! Так… Какой вам вспоминается случай, связанный с вашей главной проблемой?
Произошло это тринадцать лет назад, когда ей только исполнилось шестнадцать. В тот день надо было идти работать на огород, а мать накануне не только оттолкнула мужа, но и вообще отказалась работать в огороде. И тогда дочка решила доказать, что мамка - сука, доказать не только себе, но и, наконец, отцу, и для этого решила обработать весь огород одна. В результате переутомилась. Надорвалась. И на том ощущении зафиксировалась. И с тех пор у неё вот уже тринадцать лет апатия и плохо сгибается в локте левая рука. В геометрических же образах - на её локтевой сустав налипла тёмная вязкая жидкость и мешает руке двигаться.
- Ненавижу русских!.. - вибрирующим от ненависти голосом закончила она.
Работать с ней было намного труднее, чем с женой главаря. Невестка была напряжена, расслабиться не могла, и жидкость, которая лишала сустав подвижности вот уже тринадцать лет, стекать упорно не желала. Время шло, и уже дважды в дверь заглядывал муж, Джамшед. Во взгляде его не было и тени симпатии к Алу. И хотя Ал сидел в двух метрах от лежавшей на постели женщины и даже подчёркнуто на неё не смотрел, Джамшеду, похоже, мерещилось нечто невообразимое.
- А ваш отец стал употреблять наркотики до того, как познакомился с вашей матерью, или после?
- Конечно - до. В наших местах до свадьбы все этим занимаются. А когда отец женит, то должны бросить. Отец сказал - и бросают. А мой отец против воли родителей женился - на русской - и бросить не смог.
- А матери нравилось, что отец употреблял наркотики?
- Нет, конечно. Сколько раз она ему говорила бросить, а он - никак.
- А вы как к этому относились?
- Я жалела его. Подходила и гладила.
- А вам нравится, что ваш муж этим походит на отца?
- Нет, конечно! Сколько раз я ему говорила бросить, а он - нет. Может быть, вы поможете?
- Посмотрим… А ваш муж меньше употребляет, чем отец?
- Столько же, - презрительно хмыкнула невестка. - Слабый он. Да и вообще, что он может?..
"Попробуй он бросить - она ж его загрызёт", - подумал Ал и спросил:
- А деньги? Зарабатывать?
- Деньги - может. Да что с того?..
- Но ведь очень может быть, - помолчав, продолжал Ал, - что вашему отцу ни с кем так хорошо не было, как с вашей матерью. Ведь выбрал же её он?
- Да, - вздохнула невестка главаря. - Он. - И заплакала.
- Выбирал её, а не вас, и вы не жена его, а - дочка. Что тоже, между прочим, совсем неплохо. У вас могут быть свои интересные взаимоотношения с отцом. Удовлетворяющие.
- Да, - всхлипнула жена человека с костистым мертвенно-неподвижным лицом. - Да… Удовлетворяющие…
- В таком случае, вся эта проблема, вы понимаете, надумана!!
Ал ещё заканчивал фразу, как дверь неожиданно распахнулась и на пороге возник Джамшед.
- Да!! - и жалобно добавил: - Я больше не могу так.
Услышав голос мужа, его жена вскочила с постели, извиняясь, снизу вверх улыбнулась Алу и, твёрдой походкой подойдя к мужу, что-то сказала на своём языке. Тон, очевидно, был тот же, каким её мать-сука разговаривала с её хорошим отцом-наркоманом. У Джамшеда вид и вовсе стал как у нашкодившего школьника. Потом она повернулась к Алу: