Граната упала перед Андреем. Террориста тут же ликвидировали. Конечно, Туркин, человек спортивный, быстрый, мог отскочить в сторону, спрятаться, но за спиной товарищи, а вокруг заложники. Наверное, была мысль, если отпрыгну, то погибнут и заложники, и ребята, которые идут следом. И он закрывает собой гранату".
Так погиб лейтенант Андрей Туркин. О его подвиге знают и помнят на родине в Краснодарском крае. В станице Динская открыт бюст Героя, в школе, где он учился, работает музей его имени. Сам Андрей признан почетным гражданином станицы.
Четвертый день рождения полковника Бочарова
Пуля ударила сзади. Вошла в голову пониже уха. Обожгла и вырвала из сознания всего два слова: "Все, отвоевался".
Он упал на пол посреди школьного коридора, засыпанного пылью, штукатуркой, стреляными гильзами. Пахло гарью. Боль куда-то отступила, и только далеко-далеко в темноте еще грохотал пулемет. Но грохот катился в конец коридора и словно немел, превращался в глухие постуки. И он уже не понимал, то ли это стучал пулемет, то ли его сердце, которое почему-то скакало не в груди, а в виске.
Сознание уходило. И напоследок словно кто-то шептал ему в ухо: "Не шевелись, убьют". А он и не мог шевелиться.
Прошел, может, час, может, день, когда он вновь в темноте услышал стрельбу. Мысль едва теплилась. Гулко выстрелил танк, где-то в вышине затрещали балки перекрытия, и кровля рухнула наземь, придавив его.
Вновь вспыхнуло и угасло сознание, будто сгоревшая свеча.
Когда опять он пришел в себя, вокруг было тихо, не строчил пулемет, не ухал танк, и воздух не вонял гарью и пеплом, не залезал в легкие приторной сухостью штукатурки. До слуха долетели слабые, приглушенные голоса. Он пошевелился, сжал пальцы и почувствовал, как кто-то подсовывал ему лист бумаги и вставлял в затекшую руку карандаш.
Никогда раньше не приходилось писать вслепую. Стрелять ночью, в темноте, на звук - учился. И стрелял. А вот писать… Он еще не знал, что теперь многое придется делать впервые - заново учиться есть, пить, говорить, ходить. Но это будет потом. А сейчас ему надо было написать главное. Ибо, судя по всему, люди, которые подают бумагу и ручку, не знают о нем ничего. Документов-то при нем никаких.
Нащупав середину листа, он вывел на нем как можно тщательнее и яснее: "ЦСН ФСБ. Бочаров". Что означало: "Центр специального назначения Федеральной службы безопасности", а он не кто иной, как полковник Вячеслав Бочаров.
Далеко, конечно, не здоровый, точнее, здорово раненый, но живой. И это главное. Ведь его, признаться, уже записали в мертвые. Нет, не командиры, не товарищи, но, как говорят, молва людская.
Кто-то скорый и торопливый вывесил в Интернете фамилии погибших в Беслане спецназовцев. На самом деле их было десятеро - трое из "Альфы" и семеро из "Вымпела". Одиннадцатым в списке почему-то оказался он - полковник спецподразделения "Вымпел" Вячеслав Бочаров.
Еще не одну неделю он будет находиться между жизнью и смертью. Ранение, полученное в бою, в бесланской школе, оказалось тяжелейшим. Его с трудом опознали боевые товарищи, которые служили с Бочаровым не один год. По сути, у него не было половины лица - выбита челюсть, вырвана щека, отсутствовало нёбо, первоначально из-за контузии потеряно зрение на оба глаза.
Две недели он находился в реанимации Центрального военного госпиталя имени Бурденко. Он не мог самостоятельно дышать, есть, пить. Полтора месяца его кормили через зонд, введенный в желудок. И все это время операции, операции…
Потом настал день, когда ему сказали: учись говорить.
"А как учиться, - вспоминает Вячеслав Алексеевич, - как звуки произносятся, даже представления не имею. Попытался потихоньку первые звуки издавать, говорить что-то.
Начал ходить. Тяжко было, по́том обливаешься. Два шага сделаешь, сил нет. Но дня через три стал приседать, отжиматься".
Все это время рядом с ним была жена. Когда в госпитале пришел в себя, открыл глаза, первой увидел ее. Сидит у постели. Потеплело на сердце, появилась уверенность: раз она рядом, он все выдержит, выдюжит, поднимется.
Когда Вячеслав стал выздоравливать, жена однажды спросила: "Там, в Беслане, ты о нас думал?".
Она, наверное, и не подозревала, какой сложный вопрос задает. Правду сказать - значит, наверняка обидеть жену. Соврать? Как-то не привык он врать, даже если это неправда во благо. Только во благо ли? Вот вопрос.
Он сказал тогда правду, честно признался:
- Нет, родная, не думал. Иначе меня бы там не было. А вот теперь лежу здесь и думаю только о вас.
Не знаю, согласилась ли супруга с Вячеславом Алексеевичем. Думаю, согласилась. Потому как, действительно, идя в бой на террористов, невозможно думать сразу и о семье, и о боевой задаче.
Потом, после Беслана, после госпиталя, многочисленных операций, находились люди, которые с сожалением спрашивали: "И это надо тебе, Вячеслав, под пули лезть? А что случись, семье кто поможет?".
"Что же вы отвечали?" - спрашиваю Бочарова.
"Знаете, я рассказывал им, как провожу беседы с молодыми офицерами, которые стремятся, несмотря ни на что, попасть в "Вымпел".
Сначала я показываю на себя: смотрите, может случиться такое. А бывает и еще хуже, съездите на Николо-Архангельское кладбище. Там лежат наши ребята. Подумайте. Может, кому-то покажутся излишне жестокими мои аргументы. Но что поделаешь, служба у нас такая.
Потом спрашиваю: осмысленно выбираете место службы? Да. Семья согласна? Согласна.
После этого у них еще не менее года есть подумать: пока отбирают, проверяют. Не поздно отказаться. Никто не осудит.
Но когда уже сделал выбор, пришел, стал бойцом группы антитеррора, двойного подхода не дано. Должен быть полностью заряжен на задачу".
Вячеслав Алексеевич смотрит на меня и, словно подводя итог сказанному, ребром ладони проводит по столу невидимую черту:
"Я с детства был заряжен на одну задачу - стать военным. Выполнил ее. Так что пострадавшим себя не считаю…"
* * *
Теперь полковнику Бочарову кажется, что он всегда хотел быть военным. Сколько помнит себя, столько и хотел. Ни о чем другом и думать не смел. Впрочем, это и неудивительно. Многие мальчишки в эту пору бредили армейской жизнью. Время такое. Отцы их были фронтовиками. Да и не только отцы. В стране был культ военных. Что смотрели тогда в кинотеатрах, что читали? Военное кино, книги про наши победы, про героев-фронтовиков и их подвиги.
Человек с орденом на груди - в глазах мальчишек фигура почти монументальная. Никакие киноактеры, певцы, спортсмены с ним тягаться не могли.
А ежели Герой Советского Союза, так эта встреча - память на всю жизнь. Вячеслав Алексеевич до сих пор до мельчайших подробностей помнит, как впервые встретил на улице родного города человека с Золотой Звездой.
Для него это было настоящее потрясение. Сразу забыв про все дела, он повернул и пошел следом. Внешне Герой ничем не отличался от других людей, обычный человек, и Славке даже казалось, он смущается оттого, что каждый прохожий провожает его взглядом.
Хотелось быстро обогнуть квартал, чтобы скорее выйти навстречу Герою и опять увидеть сверкающую в лучах летнего солнца Золотую Звезду. Славка прикинул расстояние и уже было решил рвануть окольными путями, да стало как-то неловко. Судя по всему, Герой Советского Союза и так заметил увязавшегося за ним мальчишку. "Что же он подумает, если я, обежав квартал, вновь столкнусь с ним нос к носу", - засмущался Славка и решил, что лучше он еще пройдет за Героем чуть поодаль.
Он потом не раз будет рассказывать друзьям во дворе, как видел живого Героя Советского Союза. А мальчишки наперебой станут спрашивать, как выглядит настоящая Золотая Звезда. Ведь видели они ее только на картинках.
Славка понимал: чтобы стать военным, надо быть здоровым, сильным, выносливым. Занимался спортом, любил легкую атлетику, особенно бег на 800 метров. На районных соревнованиях на этой дистанции ниже второго места не опускался.
А соревнования какие были! Настоящий праздник! На их стадион съезжался, почитай, весь район. Болели так, что участники чувствовали себя настоящими звездами спорта. Пусть и в отдельно взятом, небольшом городке, районе.
А теперь он приезжает в отпуск, к матери в то же Синельниково, что в Днепропетровской области, на Украине, и не узнает городка. Утром приходит на стадион, где ставил свои первые рекорды, и с горечью видит: покрылось бурьяном футбольное поле, заросли травой беговые дорожки, прогнили и обрушились трибуны.
Выходит, иные интересы у нынешней синельниковской молодежи. А тогда они не мыслили себя без спорта.
…После восьмого класса Славка собрался поступать в суворовское военное училище, но тут подстерегала его первая неудача - не успели оформить документы, и он, как модно теперь говорить, "пролетел". Однако это не смутило Бочарова. За два последующих года он подрос, возмужал и еще больше укрепился в правильности своего решения. Теперь твердо знал: хочет стать не просто военным, но офицером. Более того, офицером-десантником.
В десятом классе у него состоялся разговор с матерью. Он объявил, что после окончания школы собирается поступать в Рязанское воздушно-десантное училище.
Мать пыталась образумить сына. "Хорошо, - сказала она, - я согласна, чтобы ты стал военным. Но поступай в какое-нибудь военно-инженерное училище. Закончишь, профессия в руках будет. А то что это за профессия - десантник".
"Есть такая профессия", - пытался убедить мать Вячеслав, но та стояла на своем.
Они даже повздорили в тот день. Хотя Слава никогда прежде не перечил матери. Но тут решилась его судьба, и отступить он не мог.
- Если пойдешь в десантники, не послушаешь меня, уходи из дома, - в запале бросила мать.
Вячеслав проглотил обиду, как можно спокойнее и тверже сказал:
- Как скажешь, мама. Я уйду из дома, но в десантное поступлю.
Мать, конечно же, поняла и простила сына. После десятого класса он, как и мечтал, подал документы в Рязанское высшее воздушно-десантное училище. И началось ожидание. Сроки уже поджимали, надо было отправляться в дорогу, а вызов из училища так и не пришел.
Помог военком, добрая душа: он на свой страх и риск без вызова выписал проездные документы на имя Вячеслава Алексеевича Бочарова.
Поразительно, но уже в поезде будущие десантники каким-то образом узнавали друг друга. В Рязани ведь располагается не только десантное училище, но и связи, автомобильное… Но именно они, "десантура", как утверждает полковник Бочаров, угадывали в соседях по купе будущих "голубых беретов". "Привет!" - "Привет!" - "В училище?" - "Да". - "В десантное?" - "Спрашиваешь, куда же еще".
В дороге выяснилась весьма неприятная ситуация - оказывается, у всех в кармане лежали вызовы, и только он ехал вроде как самозванцем. Виду Вячеслав, конечно, не подал, но волновался крепко.
У КПП училища все доставали документы, вызовы, а он стал в конец очереди. Дождался своей минуты и доложил дежурному: "У меня нет вызова". "Фамилия?" - невозмутимо спросил дежурный. Вячеслав назвался. Офицер пробежал глазами колонки фамилий и улыбнулся: "Бочаров! Будь здоров! Проходи".
И он прошел.
* * *
С этих пор Рязанское воздушно-десантное станет для него родным, а десант - делом жизни. Но тогда, радостно переступая порог КПП, ничего этого кандидат Бочаров не знал. Не знал он, что на каждое место, кроме него, претендуют еще 24 (!) человека.
И потому их вскоре собрали и объявили: "Товарищи кандидаты! Желающих поступить в училище так много, что вся процедура поступления будет разбита на три этапа: сначала мы проведем конкурс личных дел, потом проверим вас на физо, и только после этого вы сдадите экзамены".
Признаться, это заявление нисколько не взволновало Бочарова. В своем личном деле он был уверен - в школе учился хорошо, избирался председателем Совета дружины юных дзержинцев, с дисциплиной все в порядке. Что еще надо от семнадцатилетнего паренька?
Действительно, по личному делу он прошел. Физподготовка его тоже не подвела. На экзаменах письменную математику написал хорошо, а на устную вообще без подготовки вызвали. Тем не менее сдал успешно и стал курсантом первого курса.
Казалось бы, можно вздохнуть с облегчением, но не тут-то было. Первокурсников первым делом вывезли в учебный центр, в Сельцы, под Рязанью, и показали, что есть десант. Зарядка, марш-броски, занятия по физподготовке. Словом, нагрузка идет с нарастанием. Всюду быстрее, бегом, а почва в центре песчаная, тяжелая, ноги вязнут. Портянки снимешь - ноги в кровавых мозолях.
Как-то командир взвода Иван Панков увидел его ноги: "Бочаров, да ты членовредитель!". "Никак нет, - ответил Вячеслав, - я не жалуюсь, просто портянки перематываю, а ноги привыкнут, притрутся".
И вправду притерлись. Но не у всех. После сельцовского курса молодого бойца по собственному желанию из училища ушел добрый десяток человек. Не выдержали нагрузок. Что ж, значит, ребята сели не в ту лодку.
Однако и после окончания курса молодого бойца не стало легче. Пошли первые парашютные прыжки. А ведь, как известно, для десантной подготовки не каждый, даже самый здоровый, подходит. Так было и у них на курсе. Покидали ребята училище и после первых прыжков.
У Вячеслава были свои трудности. В родном Синельниково из самолетов он видел только "кукурузники", да и то издали, а уж о парашюте слышал только теоретически.
Самым трудным оказался третий прыжок. К дверям Бочаров, почитай, гнал себя силой. И только после шестого прыжка вздохнул свободно, почувствовал - это его.
Курс, надо признаться, у них был знатный. И прежде всего знатный командирами. Взводный - лейтенант Юрий Попов, будущий генерал-майор, потом депутат Мосгордумы. В соседней роте взводом командовал Александр Лебедь, командиром роты служил Павел Грачев.
Первый курс пролетел быстро, а в начале второго на построении объявили, что несколько сержантов приказом начальника училища от должностей отстранены, и на их место назначены… Ротный назвал фамилии, и среди них - курсанта Бочарова.
Вот этого, откровенно говоря, он никак не ожидал. Пришлось с левого фланга, где он обычно находился из-за своего далеко не высокого роста, перейти в голову отделения. Но это, пожалуй, оказалось самым легким - просто стать впереди своих товарищей. А вот как быть впереди? Вопрос.
Теперь у него в подчинении - девять человек. Ребята непростые, каждый со своим характером, амбициями. Вот тогда-то он и понял, что значит руководить своими товарищами - посылать убирать туалет, когда все смотрят телевизор, или разгружать уголь в котельной.
Так он постигал нелегкую командирскую науку.
В 1976 году, после окончания 3‑го курса, их всех послали на стажировку в Прибалтику, в 44‑ю учебную воздушнодесантную дивизию. Сержант Бочаров стажировался в разведроте. Там впервые почувствовал: кое-что знает и умеет.
Ему, курсанту-третьекурснику, полностью доверяли проводить занятия. Если по расписанию должна быть тактика, он проводил тактику. Шел в парк, получал боевые машины десанта, выводил их на тактическое поле и организовывал занятие по теме "Действия воздушно-десантного взвода в наступлении".
Езди выпадали занятия по огневой подготовке, он руководил стрельбой на своем участке. И это была обычная практика в те годы.
Однако через 15 лет, когда он уже возглавлял штаб парашютно-десантного полка, к проведению занятий не допускали не только курсантов, но и лейтенантов - выпускников его родного Рязанского училища ВДВ. Для начала им устраивали месячные сборы, и только потом они получали добро на самостоятельное проведение занятий.
Справедливости ради надо сказать, что стажировка - это не самый сложный экзамен, который устроила судьба для их курсантского батальона.
В мае того же 1976 года при десантировании из самолета Ил‑76 разбились четверо ребят-курсантов. Двое из их роты, двое - из соседней. Они были уже не зеленые первокурсники, многое умели, но обстоятельства порою бывают сильнее нас.
В тот день ничто не предвещало беду. Погода стояла вполне обычная для прыжков, штормового предупреждения не было. Первые курсанты прыгнули, спуск шел нормально, но у самой земли неожиданно налетел ветер. Порыв был столь мощным, а парашютистов с такой скоростью тащило по земле, что их не могли догнать на автомобиле ГАЗ‑66.
Бочаров все видел, он в этот момент уже подлетал к земле и, к счастью, успел среагировать. Расстегнул, как учили, грудные, ножные обхваты и, едва коснувшись почвы, сумел освободиться от парашюта. И тут же бросился помогать своим товарищам гасить купола.
Погибших похоронили, а в учебный центр приехал командующий воздушно-десантными войсками легендарный генерал Маргелов. Собрали всех, кто совершал прыжки в тот день.
"Дядя Вася", как звали командующего в войсках, пристально вглядывался в лица курсантов. Попыхивая своей традиционной "беломориной", спросил: "Как настроение, орлы?". В ответ услышал то, что ожидал услышать: "Все нормально, товарищ командующий".
И тогда Маргелов заговорил с присущей ему грубой прямолинейностью. Он не стеснялся в выражениях, и смысл речи сводился к одному: десантник - мужчина, боец, и никакие трудности не должны его сломить. Даже такая трагедия, как гибель товарищей.
А они и не собирались ломаться. Бочаров знал настроения ребят, например, в своей роте. Да, смерть однокурсников на твоих глазах - тяжелейший удар, но никто, ни один человек не написал рапорт об уходе из училища. Да и конкурс летом того же года при поступлении в Рязанское десантное меньше не стал.
В 1977‑ом состоялся их выпуск. В ту пору настроения десантников были таковы: подавляющее большинство молодых лейтенантов желало начинать службу там, где труднее. Вячеслав Бочаров наметил себе два места - либо Кировабад, либо Каунас. Почему именно эти места? Да потому, что всем известно: Кировабад - район тяжелый, прежде всего условиями жизни и службы, а в Каунасе дислоцировалась воздушно-десантная дивизия, которая входила в состав войск Варшавского Договора. Тут уж если учения, так учения - широкомасштабные, максимально приближенные к боевым. Поднимают в Каунасе, а десантируют в Германии.
Сержант Бочаров имел право на выбор места службы - учился отлично, был младшим командиром, участвовал в общественной жизни. Но случилось то, что часто случается в армии, - право его осталось нереализованным.
Начальник отдела кадров Жук (Вячеслав до сих пор помнит эту фамилию), выслушав сержанта, отрезал: "Вы поедете командиром взвода - преподавателем в школу прапорщиков. Решение принято, обсуждению не подлежит".
Так лейтенант Бочаров попрощался с мечтой о Кировабаде или хотя бы о Каунасе. Службу пришлось начинать, где приказала Родина, - в Литве, в Гайжунае. Школа прапорщиков воздушно-десантных войск располагалась именно там.