Целесообразность введения двух различных категорий для отражения одного и того же явления общественной жизни можно объяснить различными исследовательскими задачами (по аналогии с базисом и производственными отношениями). Например, почему бы не представить дело таким образом, что понятие политической организации общества характеризует совокупность политических институтов, организаций, учреждений с точки зрения их происхождения в процессе стабилизации определённых политических отношений и норм? Такой подход может быть назван генетическим или сущностным.
С другой стороны, категория "политическая система" призвана констатировать, скажем, системную взаимосвязь и подчиненность тех же самых политических институтов, организаций, учреждений, общий способ их организации и функционирования в рамках одной системы. Именно такой подход, на наш взгляд, практикует В. В. Мшвениерадзе. Он пишет, что политическая система представляет собой "определенный способ организации и функционирования институтов власти, которые регулируют в обществе отношение классов, социальных групп и партий…" [Мшвениерадзе В. В., 1981; с. 123].
Для нас важны оба указанных подхода. Но, несмотря на это обстоятельство, у автора созрело решение ограничиться одним понятием "политическая организация общества", учитывая многообразие трактовки категории "политическая система".
Итак, политическая организация общества. Говоря об элементах, входящих в объем данного понятия, можно рассматривать их с двух сторон: системной и сущностной. Здесь речь идет об авторах, предлагающих два подхода к определению одного понятия и не считающих целесообразным для этого вводить какое-либо понятие типа "политической системы". Мы целиком и полностью солидарны с этой точкой зрения.
С точки зрения системного анализа, политическая организация общества – это частично системно оформленная совокупность политических институтов, организаций и учреждений, в той или иной степени влияющих на существование государственной власти. "Политическая организация общества данной страны есть совокупность организаций и учреждений, выражающих и защищающих интересы составляющих данное общество классов и наций" [Разин В. И., 1967; с. 14]. Системный подход вскрывает функциональное назначение политической организации общества, как то: влияние на государственную власть с целью защиты группового или классового интереса.
Системное рассмотрение предполагает выделение нескольких уровней политической организации общества. Низший уровень – это политико-организационное оформление какого-либо учреждения. Политическую организацию общества высшего уровня можно определить как совокупность международных, политических организаций, блоков, объединений. Наконец, средний уровень характеризует политическую организацию в масштабе страны.
Отдельно хотим остановиться на интерпретации терминов "институт", "организация", "учреждение". В принципе трудно выявить существенную разницу между этими понятиями. Но сообразуясь с целями и задачами, а также с общей логикой данной работы, мы предлагаем условно отделять их друг от друга. Под институтом (в рассматриваемом политическом смысле этого слова) мы будем понимать политическую организацию, которая, уже существуя, получила государственное признание, так сказать, право на узаконенное политическое существование постфактум. В качестве учреждения предполагается понимать любой созданный, учрежденный, санкционированный самой государственной властью орган.
Рассмотрим сущностный подход к определению категории "политическая организация общества". Продуктивность и ценность данного подхода, на наш взгляд, заключается в том, что он одновременно имеет в виду и политическую структуру, определенное качество и устойчивость которой зафиксированы в политической организации общества.
Разрабатывая сущностный подход к определению понятия "политическая организация общества", В. И. Разин пишет: "Политические отношения меняются в зависимости от уровня развития общества, от соотношения классовых сил и так далее, но в какой-то отрезок времени они являются более или менее устойчивыми, как-то организованы. Эта организация, в которой закрепляется момент устойчивости в развитии политических отношений и является политической организацией общества" [там же].
Таким образом, сущностный подход позволяет выявить генетическую связь политической организации общества с политической структурой, определить политическую организацию общества не саму по себе (как относительно замкнутую целостность), а как часть политической надстройки вообще, т. е. позволяет исследовать политическую организацию общества исторически.
Единство системного и сущностного анализа, т. е. единство рассмотрения объекта в устойчивости и в развитии, в статике и в динамике, во внутренней целостности и во внешних связях, на наш взгляд, дает возможность диалектического изучения политических организаций, учреждений, институтов. Какие же организации, учреждения, институты следует считать политическими? В чем состоит то интегративное свойство, качество, которое позволяет отделить политическое от неполитического? Для ответа на поставленный вопрос необходимо прежде всего определить само понятие политики.
В философских работах советских исследователей политика изучается как определенная система общественных отношений, т. е. с точки зрения её сущности, а также в плане её функционирования как специфического явления общественной жизни. Сущностный подход характеризует качественное своеобразие, функциональный подход – основные направления и области приложения политической деятельности. Однако уже относительно давно всё больше утверждается синтетический подход, объединяющий сущностное и функциональное определение политики. Например: "Политика – деятельность, связанная с отношениями между классами, нациями и другими социальными группами, ядром которой является завоевание, удержание и использование государственной власти" [Философский словарь, 1986; с. 370].
На первый взгляд, теоретический прогресс очевиден: синтез двух подходов позволяет с разных сторон осветить явление. Но это верно только в том случае, если деятельность и отношение суть различные понятия, иначе мы имеем скрытую тавтологию. Для выяснения ситуации обратимся к определению предмета философии, изложенному в книге П. В. Алексеева, где практическая деятельность рассматривается как один из комплексов взаимоотношений между материей и сознанием [см.: Алексеев П. В., 1983; с. 44, 52]. Возьмем другой источник, на этот раз философский словарь, откуда мы почерпнули синтетическое определение политики. Здесь читаем, что деятельность в философии – "специфически-человеческий способ отношения к миру – "предметная деятельность" [Философский словарь, 1986; с. 118].
На основании приведенных аргументов мы склоняемся к тому, что термин "отношение" шире, чем понятие "деятельность". Поэтому в данном исследовании мы будем использовать сущностное определение политики как включающее в себя, предполагающее функциональное определение.
Что касается содержания понятия политики, то здесь возникает вопрос о том, считать ли государственную власть критерием политического отношения. Нам хотелось бы избежать как слишком широкого, так и слишком узкого подхода к данной проблеме. Как и многие уважаемые авторы, мы считаем, что государственная власть – это основной интегративный признак для всего политического, это самое существенное, но не единственное во всей совокупности политических отношений.
Итак, в качестве окончательного и установочного мы предпочитаем взять следующее определение: "…политика есть отношение между классами, нациями и государствами. Но классы, нации и государства соотносятся между собой не вообще, а через определенные организации и их органы" [Разин В. И., 1967; с. 14].
Ещё одним очень важным понятием, без анализа которого не удастся обойтись, является понятие политической власти. В нашей и зарубежной литературе оно определяется очень многообразно. Поэтому вместо того, чтобы приводить самые разные точки зрения, мы предпочитаем проанализировать лишь одну целостную концепцию политической власти, но зато такую, которая в истории философии и политологии стала классической и базовой для всех последующих концепций. Речь идет о концепции политической власти Аристотеля, разработанной им в книге "Политика".
Рассуждая о власти, Аристотель выделяет три её разновидности: власть господина над рабами, власть отца и мужа в семье, власть государственного мужа над свободными гражданами. Существо, основу политической власти составляет только последнее. Понимая политическое общение как общение равных и свободных граждан, Аристотель любое отклонение от такого общения считает отклонением от политической власти в сторону других разновидностей власти. Мы, конечно же, учитываем момент исторической ограниченности учения Аристотеля. Вместе с тем, делая поправку на то, что он жил в условиях греческого рабовладельческого полиса, мы видим огромное рациональное зерно его учения, учитывая ту роль, которую Древняя Греция сыграла в развитии европейской культуры, а косвенно и цивилизации.
Сам Аристотель сознаёт, что политическую власть без примесей, в чистом виде выделить очень трудно. Поэтому он несколько расширяет исходное определение политической власти, что сказывается в следующей его мысли: политическая власть основана на каком-либо праве. Право, в свою очередь, также на чем-то основано. У Аристотеля говорится о праве богатства, характерного, в основном, для олигархической власти; о праве наследования, обычая, традиции (царская власть); о праве, которое зиждется на вооруженной силе; о праве закона, имеющего место в условиях демократической власти, например при политии; наконец, о праве достоинств и добродетелей (аристократическая власть).
Политическая власть – это участие в управлении общими делами государства. Участвовать в управлении для Аристотеля означает иметь полномочия в деле попечения о государственных делах единолично (занимая какую-либо должность), либо вместе с другими (через народное собрание).
Политическая власть как участие в управлении подразумевает принятие политических решений и разрешение политических вопросов, касающихся общегосударственной жизни. Естественно, что ситуация принятия ответственных решений ставит проблему возможности и способности граждан к этому акту.
Говоря о способности принимать политические решения, Аристотель рассуждает как типичный представитель класса рабовладельцев, т. е. утверждает, что раб уже по своей природе не способен к чему-либо иному, чем физический труд. Вместе с тем взгляды Аристотеля приобретают существенную глубину, когда он несколько изменяет ракурс рассмотрения раба, смещает его с социального положения в сторону личностных качеств раба как изначально способного лишь подчиняться господину. Аристотель полагает, что свободный человек даже в рабстве продолжает оставаться свободным, а раб остается рабом, даже перестав им быть юридически. Только свободный человек, взращенный обществом равенства и справедливости, годен для политической жизни, может не только подчиняться, но и руководить (властвовать), не только властвовать, но и подчиняться (но подчиняться не как раб, властвовать не как господин, а как свободный над свободными, равный над равными). Возможности так же, как и способности отправления политической власти у граждан различны. Эта разница, по Аристотелю, необходима вследствие того, что государство для самодовлеющего состояния должно включать разнородные элементы, в совокупности составляющие систему.
Различные общественные функции, наличие законосовещательной, верховной или решающей, распорядительной, судебной, культовой и других видов политической власти требуют различной степени участия в управлении и, соответственно, различных возможностей и способностей граждан для политической жизни. Если минимальное обладание политической властью – это возможность и способность влиять на управление путем избрания должностных лиц и принятия от них отчетов, то верховная или максимальная политическая власть связана с установлением порядка государственного управления или государственного устройства (что для Аристотеля является одним и тем же).
Взяв концепцию политической власти Аристотеля как базовую, мы тем не менее вынуждены внести в нее некоторые коррективы, связанные с учением К. Маркса о классах и классовых противоречиях в условиях существования и господства частной собственности. "Политическая власть в собственном смысле слова – это организованное насилие одного класса для подавления другого" [Маркс К., Энгельс Ф., Соч. – 2-е изд. – Т. 4. – С. 447].
Обратим внимание на некоторые следствия, которые выводятся из определения понятия "политическая власть". Во-первых, исходя из данного определения и учитывая, что политика связана с отношениями между большими социальными общностями, можно заключить, что любой акт или явление общественной жизни приобретает политический характер, если этот акт (явление) затрагивает интересы больших масс людей, сказывается на государственной власти. Иными словами, "политика начинается там, где миллионы" [Ленин В. И. Полн. собр. соч. – Т. 36. – С. 16].
Всегда ли политическая власть предполагает мощную (например, миллионную) социальную базу субъекта власти? Практика показывает, что численность социальной базы того или иного политического субъекта может быть значительно уменьшена, если будет иметь место определенное качество социальной базы или так называемый организационный эффект. Речь идёт о социальных организациях как целенаправленно функционирующих и централизованно управляемых объединениях людей. "Замечено, что чем выше степень организованности человеческого объединения, тем сильнее и могущественнее присущая ему политическая власть" [Филиппов Г. Г., 1985; с. 5].
Во-вторых, на политическую надстройку, несмотря на её относительную самостоятельность, определяющее влияние оказывает экономический базис. Основой политической власти является власть экономическая. Более того, "…политическая власть является лишь порождением экономической власти…" [Маркс К., Энгельс Ф., Соч. – 2-е изд. – Т. 9. – С. 72]. Производственные отношения, в основе которых лежит определенная форма собственности на средства производства, служат реальным источником и ориентиром политической власти. Политическое лицо какого-либо института (организации, учреждения) прежде всего определяется экономическим положением представителей его руководящего центра.
Экономическую власть дает не только собственность на средства производства (хотя она и является постоянным, надежным и относительно независимым источником экономической власти). Экономическая власть обуславливается наличием мощной материальной базы, материальных средств, которые и делают политическую власть реальной, которые обеспечивают достижение политических целей и реализацию политических решений. Причём в данном случае мы уже отвлекаемся от конкретного источника экономического могущества. Фиксируется только сам факт наличия такого источника или источников.
Связующим звеном между понятиями религии и политической организации общества, по мнению автора, выступает понятие церкви.
Понятие "церковь" охватывает довольно широкий спектр различного рода религиозных образований. Церковью называют и общину верующих, и молитвенный дом, и определенное религиозное направление, и религиозную организацию. Причём в этом последнем смысле (который нас интересует) следует выделять как традиционные, так и нетрадиционные сектантские религиозные комплексы. Но при всём многообразии обыденных представлений и теоретических подходов к определению понятия "церковь" для них характерно некоторое единство, а именно: связь с политикой. Говоря о том или ином религиозном образовании как о церкви, явно или неявно, но, как правило, затрагивают его политическое содержание. Само слово "церковь" несет в себе некоторое политическое звучание.
Очевидно, развиваясь, религиозное формирование или религия (если понимать под этим словом цельный религиозный комплекс, состоящий из вероучения, культа, специфических отношений между верующими и определенной организации их сообщества) на каком-то этапе получает оформление в виде церкви, что в данном случае указывает на политическое оформление.
Какую же религиозную форму, структуру можно назвать церковью? По всей видимости, будет правильно сказать, что церковь – это форма, фиксирующая относительно устойчивый уровень развития созревших религиозных отношений, а в более широком смысле – относительно устойчивый и зрелый уровень развития религии как цельного религиозного комплекса.
Мнения о критерии устойчивости и зрелости уровня развития религиозного комплекса расходятся. С одной стороны, такие авторы, как Д. Е. Мануйлова, полагают, что церковь – "это не религиозное сообщество и не просто религиозная организация, а именно религиозный социальный институт" [Мануйлова Д. Е., 1978; с. 6]. Отличительной чертой любого социального института, по убеждению Д. Е. Мануйловой, является "относительная автономность" существования, появляющаяся на базе формирования четких и взаимозависимых общих социальных функций и иерархической организации с соответствующей системой контроля, управления, набором санкций и поощрений [там же, с. 8].
Пока Д. Е. Мануйлова остаётся на уровне общих рассуждений, эта "относительная автономность" не вызывает особых возражений, но как только дело доходит до конкретизации, к церковному статусу предъявляются такие завышенные требования, что возникает опасность слишком узкого прочтения понятия "церковь". Вскоре ситуация проясняется и оказывается, что претендовать на звание социального института, а следовательно церкви, могут только мировые религии, которые "противопоставляют" свои особые интересы "всем другим социальным институтам, включая и государство" [там же, с. 21–31].
Мы не можем согласиться с изложенной позицией по двум причинам. Во-первых, здесь явно недооценивается степень организованности, автономности, социальной и институциональной выделенности тех же племенных или национальных религий. Во-вторых, наоборот, сильно переоценивается самостоятельность, например, христианских церквей (по мнению Д. Е. Мануйловой, неких "государств в государстве"), их обособленность от государства и гражданского общества.
С другой стороны, подразумевая уровень зрелости религии, вряд ли такие, несомненно, важные, но всё-таки производные признаки, как деление верующих на клир и мирян, чёткая иерархия священнослужителей, развитая догматика и культ, централизация управления и другие, характерные для католицизма и православия черты, следует выдавать за существенные и основные моменты определения понятия церкви [см.: БСЭ, 1987. – Т. 28. – С. 540]. Дело в том, что такой подход сразу даёт слишком много исключений. Например, в конфуцианстве отсутствует клир как таковой, культовые обряды отправляются соответствующими чиновниками; мифологическое учение синтоизма не писано в церковных канонических книгах, а собрано в летописно-мифологических сводках; в индуизме вообще "нет единого руководящего центра, единой догматики, обрядности, церковной иерархии" [ "История и теория атеизма", 1987; с. 81]; в буддизме и протестантизме отсутствует сложный культ, то есть совокупность обрядовых символических действий и их материальное символическое обеспечение сведены до минимума.