Обычно становление церкви рассматривается как многоэтапный процесс превращения аморфного религиозного движения в секту, секты – в объединение сект, далее – в деноминацию и, наконец, в церковь с последующим возможным её вырождением через те же или иные формы. У спортивных культур существуют свои этапы (фазы) становления. Нас (в данном случае) интересует не точная последовательность и количество переходных этапов, а социально-политическая подоплека процесса, которая, на наш взгляд, такова: из первоначально эклектического, неоформленного состояния, вызванного неоднородным социально-политическим составом ранних социальных сообществ, доспортивных организаций, религиозный (или светский видовой психофизический) комплекс постепенно переходит к состоянию большей социально-политической определенности. Здесь имеется в виду не усиление социально-групповой однородности, а локализация и концентрация власти в руках узкой группы лиц, как правило, выходцев из привилегированных слоёв общества. Узкогрупповые интересы заставляют спортивное руководство организационно и доктринально сплотиться, чтобы успешно противостоять основной массе рядовых спортсменов-общественников, поскольку противоречия между рядовой массой и элитой обостряются по мере дальнейшей социально-экономической дифференциации, расслоения в процессе объединения и укрупнения профильных сообществ. На месте родового самоуправления и вопреки ему возникает государство, а параллельно с этим процессом (или даже внутри его) на месте самоуправляемых профильных клубов, лиг и федераций появляется спортивный комитет, управление, министерство, короче говоря – государственный орган спортивного управления. Орган спортивного управления оформляется как институт, узурпировавший политическую светско-религиозную власть в качестве дополнения и оформления захваченной узким кругом лиц власти экономической.
Всем политическим организациям, учреждениям, институтам должно быть присуще некое общее системообразующее, интегративное свойство. Этим общим свойством является борьба за власть. Функция, цели и задачи борьбы за политическую власть (без которой не будет полным обладание экономической, религиозной, спортивной или иной властью) определяют общую логику существования и развития политического института, общую логику его политической деятельности.
Любой политический институт, организация, учреждение именно в силу своей политической природы развиваются в соответствии с собственной политической логикой борьбы за власть.
Эта логика уже отличается (и иногда довольно существенно) от тех утопий и идеалов, которые были присущи первичной социальной базе и идеологам, создавшим исходные формы, переросшие или позднее переродившиеся в данные политические образования.
Официальный спорт как политическая форма системно-организационной профильной практики, как политический светско-религиозный институт, на наш взгляд, отчасти также подпадает под рассмотренное правило. Его политическая, светская и религиозная деятельность во многом подчиняются собственно политической логике борьбы за власть, и только непредвзятый анализ этой реальной деятельности может установить степень несоответствия современного спорта – его же официальной доктрине в современной интерпретации или, тем более, в старых толкованиях. Причём ссылки на реакционность или, наоборот, прогрессивность отдельных функционеров не следует принимать как серьезный аргумент. Обвинять или одобрять следует сам институт церкви, исполнителями политической воли которого за редким исключением являются даже высшие руководители.
Итак, спорт как политический институт частично, но существенно придерживается собственно политической логики. Но эта логика сложна и неоднозначна, она определяется сложностью и неоднородностью общей социально-экономической базы спорта. Эта логика имеет три основные тенденции.
1. Ориентация на собственный политический интерес, направленный на захват и удержание политической власти для собственного развития.
2. Адаптационно-адаптирующая деятельность по отношению к господствующим экономическим и политическим силам.
3. Адаптационно-адаптирующая деятельность по отношению к массам рядовых спортсменов, тренеров, болельщиков, судей, демократическим политическим (в том числе физкультурно-спортивным) движениям и организациям, которые имеют реальную силу и размах.
Разницу между этими тенденциями не следует слишком абсолютизировать, ибо в первом случае, когда спорт отстаивает свои собственные политические интересы, он партиен "для-себя-через-себя", в других случаях, когда он отстаивает интересы господствующих или демократических классов (социальных групп), спорт партиен "для-себя-через-другого". Таким образом, спорт всегда "работает на себя", но иногда прямо, а иногда опосредованно, что зависит от конкретной социально-политической ситуации.
В единстве этих трех основных тенденций происходит эволюция спорта по общим делениям политической шкалы.
По этой политической шкале и можно конкретнее проследить динамику соотношения светско-религиозной доктрины, выраженной в Регламенте, и собственно политической стороны института спорта.
Политическая роль спорта в ряде стран (и в первую очередь в России), находящихся в полосе глубокого экономического, социально-политического и идеологического кризиса – вот тема, требующая очень серьезного и честного анализа.
Сегодня, когда средства массовой информации заняты политическими дебатами и идеологической полемикой, когда спорт отождествляется с общечеловеческим гуманистическим институтом, а любая критика спорта воспринимается как проявление махрового консерватизма, мы хотим поставить ряд вопросов. В какой степени современнуый спорт можно считать демократическим институтом? Насколько устойчивы его демократические установки и ориентиры? Является ли обращение к спорту необходимым условием демократического развития общества или, наоборот, демократизация спорта зависит от демократизации общественной жизни?
Ответить на поставленные вопросы можно разными способами, в том числе и философски. И хотя трудно найти целостное концептуальное решение интересующих нас вопросов в силу исторически своеобразного звучания последних в современных условиях, мы, тем не менее, хотим обратить внимание на очень ценные для прояснения теоретического ракурса нашего исследования взгляды Эриха Фромма, на его разработку социальных вопросов религии в книге "Психоанализ и религия".
Теоретическую позицию Эриха Фромма по отношению к религии нельзя трактовать однозначно. Здесь – причудливый синтез буржуазного просветительского и фейербаховского антропологического атеизма с довольно своеобразной религиозной философией. Сам Эрих Фромм это обстоятельство объясняет полисемантичностью термина "религия", наличием узкого и широкого смыслов этого понятия, между которыми Фромм постоянно маневрирует. С одной стороны, религия связывается с "системой, помещающей в центр Бога и сверхъестественные силы", что позволяет "считать монотеистическую религию мерилом для понимания и оценки всех других религий" [Фромм Э., 1989; с. 157]. С другой стороны, религия рассматривается как общекультурное явление. Эрих Фромм пишет, что под религией он понимает "любую разделяемую группой систему мышления и действия, позволяющую индивиду вести осмысленное существование и дающую объект для преданного служения" [там же, с. 158]. И хотя трудно согласиться с теоретической посылкой Фромма, заставляющей любую идеологическую, политическую, научную систему взглядов считать религией, нельзя не заметить продуктивность его утверждений о религиозности многих ныне секуляризованных светских образований, например спорта.
Выводя "присущую человеческому существованию" нужду в системе ориентации и служения из дихотомии человеческой природной ориентации на близость к стаду и на разум, Фромм формулирует положение о различении авторитарных и гуманистических религий. В авторитарной религии человек есть отчужденное от своей самости, бесправное, бессильное существо, абсолютно послушное Богу, олицетворяющему власть и силу. Гуманистическая религия, напротив, требует возвышения человека, развития, реализации его потенциальных сил и способностей как разумного существа, и прежде всего способности любить себя и других людей, ценить в них человеческое совершенство.
Не в этом ли состоит суть и многолетних горячих дебатов о гуманистических и авторитарных (политических и коммерческих) составляющих современного спорта?
Бог авторитарной религии – символ насилия и господства, символ непогрешимой власти над грешным человеком.
"В гуманистической религии Бог – образ высшей человеческой самости, символ того, чем человек потенциально является или каким он должен стать…" [там же; с. 176].
По Фромму, существуют светские, государственные, партийные и иные системы, которые принципиально не отличаются от авторитарных религий, где жизнью и достоинством человека пренебрегают во имя "абстрактных и далеких идеалов", а по сути дела – во имя интересов государства или какой-то группы вождей. В обществах, где горстка могучих правителей держит массы в рабском подчинении и страхе, у людей с малолетства воспитывается негативный авторитарный (для нас в данном случае неважно, называть его религиозным или нерелигиозным) опыт ненависти и нетерпения к инакомыслию, опыт рабского повиновения Богу-вождю. Этот опыт способствует процветанию и так укоренившихся в обществе худших, примитивнейших форм религиозного идолопоклонства. И вот тут Фромм ставит чрезвычайно интересный для нас вопрос: "Если человек настолько легко возвращается к более примитивной форме религии, то не выполняют ли сегодня монотеистические религии функции спасения человека от такого возвращения? Не служит ли вера в Бога предохранением от культа предков, тотема или золотого тельца?" [там же; с. 165–166]. Ответ Эриха Фромма таков: "Это было бы так, если бы религии удавалось формировать характер человека в соответствии с провозглашаемыми ею идеалами. Но религия капитулировала и продолжает вновь и вновь вступать в компромиссы со светской властью… Религия не смогла противостоять, с неустанностью и упорством, светской власти, когда та нарушала дух религиозного идеала: наоборот, религия вновь и вновь становилась соучастницей в таких нарушениях" [там же; с. 166].
Фромм отмечает, что гуманистический элемент ярко представлен в основном в ранних формах таких религий, как буддизм, христианство. Да и в дальнейшем конфликт авторитарных и гуманистических принципов в них не прекращался, примером чему служат многочисленные ереси и секты. Но там, "где религия вступила в союз со светской властью, она с необходимостью должна была стать авторитарной" [там же; с. 178].
По сути дела мы несколько ранее и исследовали этот процесс как процесс институционального, т. е. социально-политического оформления доспортивных и спортивных движений.
И хотя сам Фромм, как и пристало неофрейдисту, требует аналитического разоблачения современных форм идолопоклонства, иначе говоря, выступает с просветительских позиций, всё же и он не может обойти то важнейшее условие победы гуманизма, на котором настаивает любой положительный, практический гуманизм. Условие это состоит в том, чтобы было создано (не только идейно, но социально и экономически построено) действительно гуманное общество. Ибо как бы не старались идеологи современного спорта расширить горизонты человеческой любви и свободы, как бы они не старались преодолеть узкогрупповые общественные связи, объединяя людей в любящее спорт и болеющее за него (в смысле спортивного боления) человечество, они не способны преуспеть в этом основательно. Не способны, поскольку "они (религиозные сообщества – А.П.) нарушают и извращают принципы свободы, как только становятся массовыми организациями, управляемыми религиозной бюрократией" [там же; с. 199]. И мы не находим весомых аргументов, чтобы не распространить это утверждение на спорт.
В этой связи не будет лишним заметить, что, как правило, на почве "спортивного богоискательства", идеологически ориентированного морализаторства затеняются и благодаря этому усиливаются как раз консервативные тенденции в спорте. Это дает повод для беспокойства о том, не окажется ли демократизация водой на мельницу последующей спортивно-олимпийской моральной ортодоксии, а значит, и политического консерватизма, идущего с ней рука об руку.
Характерной чертой социальной системы является её необычная сложность, которая обуславливает полифункциональность многих институтов, учреждений и организаций, нередко дублирующих и взаимодополняющих друг друга. Каждый из этих институтов, являясь частью единого общественного организма, как в капле воды отражает в себе связи и отношения данной социальной целостности. Деятельность такого института, в свою очередь, во-первых, находит отклик во всех сферах общественной жизни, а, во-вторых, по мере развития самого института спектр его деятельности постоянно расширяется, охватывая всё новые области социальной практики.
Всё сказанное касается и таких образований, как церковь и спорт, которые будучи явным и неявным, несекуляризованным и секуляризованным организационным оформлением специфической профильной практики, имеют также политический статус. В политическом смысле о церкви или спорте можно говорить либо как о социальном институте, во многом определяющем внутреннюю политику того или иного государства, либо рассматривать их с точки зрения международных политических отношений, то есть как международную организацию. Впрочем, это две неразрывно связанные между собой стороны политической жизни церкви и спорта, которые мы разделяем только в исследовательских целях.
Целесообразно отдельно рассматривать роль церкви и спорта в политической организации капиталистического общества. Почему именно капиталистического? Во-первых, при капитализме политика сбросила, наконец, с себя традиционные религиозные одежды и предстала в чистом виде как борьба классов, социальных групп и элитных команд за политическую власть. Во-вторых, капитализм – это реальность сегодняшнего дня, по-прежнему требующая своего философского осмысления. Мы убеждены, что культурно-цивилизационный контекст изучения особенностей политического развития капитализма, несомненно, во многом прояснит (даст негативную и позитивную информацию) те явления политической, светской и религиозной жизни, которые происходят в современных условиях.
Итак, церковь и спорт в политической организации капиталистического общества. Той основой, которая определяет действительное политическое лицо церкви и спорта, возможности и интенсивность их политической деятельности, является их политическое положение, отношение к государственной власти.
Обратим особое внимание на то, что свои экономические, социальные, политические модели, отличающиеся, в том числе, разным отношением к государственной власти, имеют церковь и спорт. Поэтому в данном аспекте между церковью и спортом могут быть установлены весьма интересные аналогии и связи.
Политическое положение церкви и спорта фиксирует их политическую роль, т. е. совокупность реально выполняемых ими политических функций. Политические функции церкви и спорта во многом производны от основной иллюзорно-компенсаторной функции, чем и объясняется их специфика. Какие же функции выполняют церковь и спорт в политической жизни капиталистического общества? Во-первых, в их компетенцию входит целый ряд мировоззренческих функций, имеющих выход на политику. К ним относятся такие, как функция фантастического (условно-игрового, искусственно-регламентированного) отражения действительности, аксиологическая, апологетическая, воспитательная, функция регламентации и регулирования политического поведения масс посредством влияния на политические и другие установки.
Как религиозно-политические организации церковь и спорт являются составным элементом политической организации капиталистического общества и выполняют собственно политические функции. Что здесь имеется в виду? Опираясь на устоявшиеся общественные традиции, церковь и спорт подчас буквально консервируют те политические формы, с которыми они тесно связаны. Кроме того, они играют роль объединяющего начала для тех политических сил, на которые ориентируются, и от которых зависит их благополучие. Неслучайно, например, спорт "в глаза" и "за глаза" называют "царской службой".
Социально-политический заказ и собственная сущность заставляют церковь, а за ней всё больше и спорт выступать в качестве дестабилизирующей, разрушающей силы по отношению к тем организациям и оппозиционным группам, с которыми они не связывают своего настоящего и будущего. Такая вражда может носить затяжной или кратковременный, закономерный или случайный, антагонистический или неантагонистический характер. Таким образом, церковь и спорт выполняют одновременно интегрирующую функцию по отношению к одним социально-политическим силам и деструктивную – по отношению к другим.
Политическое положение и политическая роль церкви и спорта определяют реальные методы и каналы их политического влияния, которое может быть явным и неявным, прямым и опосредствованным.
Рассмотрим средства и пути политической деятельности церквей с различным политическим положением как более развитый и завершённый (по сравнению со спортом) механизм социальной институциализации. Начнём с официальных государственных церквей. Думается, что в одном блоке с ними следует рассматривать и церкви, только формально отделенные от государства. Несомненно, что даже формальное отделение церкви от государства – это демократический акт, это развитие буржуазного принципа свободы совести. Вместе с тем это вынужденная, но выгодная власть имущим мера, позволяющая адаптировать практически любую религию к интересам господствующей властной группировки. По сути дела церкви, формально отделенные от государства, отличаются от государственных скорее количественно, степенью политической мощи, во многом совпадая с ними качественно, то есть имея практически одни и те же средства и каналы политической деятельности.
Перейдём к анализу основных механизмов политической деятельности указанного блока церквей в политической организации общества среднего уровня. Но предварительно рассмотрим ряд религиозных организаций, имеющих определенное политическое влияние. Нужно отметить, что даже эта совокупность, казалось бы, тесно связанных с государственной властью организаций отнюдь не монолитна. Развитие социально-классовых противоречий привело к глубокой дифференциации современной церкви, которая по социально-политической ориентации делится на два взаимовлияющих лагеря.