Почему я так подробно пересказываю эту историю? Потому что у ребенка именно то мышление, которое есть, и никакое другое. И если для него слова - это пока просто слова, но никакие не системные значения и не глубокие смыслы, мы должны принимать это в расчет, а не игнорировать, полагая, что ребенок "все понимает", просто не хочет и дурачится. Те "житейские понятия", которыми он пользуется, - это для него что-то вроде игрушки, которую можно повернуть то так, то эдак, поставить то туда, то вот сюда. Ребенок играет с понятиями, а не руководствуется ими. Более того, просто не способен руководствоваться ими.
Детям нужны не поучения, а примеры.
Жозеф Жюбер
И в этом смысле анекдот про девочку, которая, глядя на метель за окном, говорит: "Вот такое плохое лето!" - это совсем даже не анекдот.
Мы должны отдавать себе отчет в том, что наши дети совершенно иначе воспринимают слова, нежели мы с вами. Вы говорите ребенку, что он получит конфету при определенных условиях, например, после того, как съест суп. Ребенок соглашается и тут же требует у вас конфету, даже не попытавшись выполнить поставленные перед ним задачи. Вы думаете, он валяет дурака? Нет, это мы валяем дурака, если думаем, что он валяет дурака. Вполне возможно, когда вы сказали ему: "Только перед этим ты съешь суп", он "увидел внутри головы" этот самый суп и даже то, что он его съел. А потому вы только пошли к плите разогреть этот самый суп, а он уже находится "на выходе" из этой операции, с полным комплектом оговоренных с вами условий, то есть имеет полное право на конфету. Или, что тоже возможно, просто "обнулил" сказанные ему слова, ведь слова - это просто игра. Вот такое плохое лето, дай конфету!
Или вот еще один, хрестоматийный уже пример. Исследователь показывает ребенку пяти лет два одинаковых пластилиновых шарика: "Как ты думаешь, в одном шарике столько же пластилина, сколько в другом?" Мальчик смотрит на шарики, взвешивает их в руках и говорит: "Да, столько же". Исследователь уточняет - уверен ли мальчик в своих словах? Тот подтверждает. "Хорошо, - говорит исследователь. - Теперь смотри: я беру один из этих шариков и раскатываю его в колбаску.
В перечень мук, которые претерпел наш народ, следовало бы включить обязательное школьное чтение.
Станислав Ежи Лец
Как ты думаешь, теперь в шарике столько же пластилина, сколько и в колбаске?" Глупый вопрос, правда? Конечно, столько же! Но в этом возрасте ребенок говорит: "Нет, в колбаске его больше". И если вы поинтересуетесь у него, почему так, он, не задумываясь, ответит: "Ты же видишь, она больше шара! Значит, пластилина в ней больше". Дальше можно проделать обратный опыт… Берем колбаску и превращаем ее обратно в шар. Снова спрашиваем ребенка, как он думает, поровну ли теперь пластилина в двух шарах? И теперь он с той же непоколебимой уверенностью ответит нам: "Ну, конечно! Теперь поровну!" И только к концу начального образования ребенок будет способен правильно и с пониманием сути дела ответить на вопрос: "Что тяжелее - килограмм ваты или килограмм железа?" А кажется, такой простой вопрос…
Говорят, что именно этот опыт с "шарами" и "колбаской" натолкнул небезызвестного нам уже Жана Пиаже на создание всей его будущей теории умственного развития детей. Так ли это или не так, мы уже теперь никогда не узнаем, но то, что способности детей пяти-шести лет к здравому рассуждению, как правило, слишком нами преувеличиваются - совершенно очевидно. Ведь, по сути, что происходит? Пятилетний ребенок понимает, что у вещи есть разные свойства, разные "признаки", но совместить их внутри головы он не может. Килограмм ваты легче килограмма железа. Ну, а как иначе, ведь "вата" и "железо" ему понятнее, чем "килограмм"!
Отцы и дети не должны дожидаться просьбы друг от друга, а должны предупредительно давать потребное друг другу, причем первенство принадлежит отцу.
Диоген
И хотя он, в целом, к пяти-шести годам хорошо понимает, что килограмм - это килограмм, он склоняется в сторону того, что ему привычнее, роднее, очевиднее и нагляднее.
Способность выделять главный и ключевой признак вещи - это главная основа по-настоящему понятийного мышления. Но осваивать эту хитрую грамоту ребенок будет вплоть до десяти лет. Постепенно понятия в его голове будут приобретать все большую и большую твердость и устойчивость, перестанут видоизменяться под действием внешних факторов. Возвращаясь к опыту Жана Пиаже с шариком и колбаской, можно сказать следующее: для возникновения в голове ребенка устойчивого и стабильного понятия он должен осознать, что два признака предмета, например, форма и количество вещества, не зависят друг от друга. Колбаска может быть длиннее и выглядеть больше шарика, но это не значит, что они сделаны из разного количества пластилина. И это уже огромная, колоссальная победа, хотя до физики и законов Ньютона еще очень далеко…
Какой важный вывод из всего этого нам следует сделать? Ребенок до восьми, а то и до десяти лет не обладает понятиями, на которые он бы мог по-настоящему опираться в своем мышлении. Они в каком-то смысле расплываются, проминаются, деструктурируются под действием новых вводных, ситуаций и внешних факторов. Он бы и рад следовать некой жесткой логике, некой последовательности, четкости суждений, выводов и решений, но это находится за гранью его способностей и возможностей.
Мы - родители - должны помнить, что одни и те же, очевидные, на первый взгляд, вещи необходимо объяснять и показывать своему ребенку с разных сторон. Не рассчитывая, однако, что эти наши столь обстоятельные разъяснения сразу же приведут к тем результатам, которые уже буквально "видятся" нам в нашей голове. Терпение, мой друг, только терпение! Ну, и доброжелательность, разумеется.
Примечание: Совсем не юные философы…
Впрочем, раз уж у нас возникли такие сложности с определением понятия "понятие", то почему бы нам не обратиться с этим вопросом к господам-философам? Пусть они быстренько объяснят нам, что к чему, и особенно про эти загадочные "сущностные признаки". В конце концов, "понятия" - это же их конек! План хороший, но должен вас заверить, что на этом пути нас ждет величайшее из всех возможных разочарований.
Помните замечательного древнегреческого философа Диогена? Того самого, что жил в бочке, воображал себя собакой и прославился своей, ставшей уже крылатой фразой, сказанной солнцеподобному царю Александру: "Отойди, ты загораживаешь мне солнце!" Диоген жил, кстати сказать, в одно время и в одном городе с другим великим философом - Платоном. Тем самым, которого все мы знаем по выражению "платоническая любовь" и который прославился своей теорией идей (впрочем, об этом знают уже далеко не все).
Платон с Диогеном дружили, как кошка с собакой. Диоген постоянно критиковал Платона за его "абстрактные идеи", а Платон Диогена - за его "собачью жизнь" и желание все свести к банальной физиологии. Обо всем этом можно прочитать в книгах по философии. Но психолога заинтересует в этом бесконечном споре не столкновение философских позиций - кинизма и идеализма, а то, как эти замечательные мыслители управлялись с понятиями.
Пусть наставник заставляет ученика как бы просеивать через сито все, что он ему преподносит, и пусть ничего не вдалбливает ему в голову, опираясь на свой авторитет и влияние.
Мишель Монтень
Начнем с небольшого примера. Платон говорил о том, чего нельзя проверить на опыте, то есть об абстракциях. Диоген же требовал "достоверности", то есть проверяемости суждений. Если оного не обнаруживалось, философ приходил в ярость. Платон пытался определить сущностные признаки тех или иных понятий (эти самые "идеи") и употреблял, соответственно, такие слова, как "стольность" (сущность "стола") и "чашность" (сущность "чашки"), но Диоген неизменно ему возражал: "Что касается меня, то стол и чашу, Платон, я вижу, а вот стольность и чашность - нет". Впрочем, и Платон оказался не промах, парируя эту реплику Диогена такими словами: "Здесь нет ничего мудреного, Диоген. У тебя есть глаза, которыми ты можешь увидеть и стол, и чашу, а вот ума, чтобы увидеть стольность или чашность, тебе не хватает".
На этом примере мы видим, что Платон - "взрослый", а Диоген - "ребенок". Платон способен подняться над частностями и увидеть суть - главное. Диоген, напротив, предлагает нам конкретное, примитивное, детское суждение. Кажется, это подтверждается и такой историей… Однажды Диоген прогуливался по Афинам и на ходу ел сушеные фиги. Тут он повстречал Платона. "Можешь взять", - предложил ему Диоген. Платон взял и съел. "Можешь взять, сказал я, а не съесть", - рассердился Диоген. Банальная ситуация - и вместе с тем глубокий философский спор о понятиях. С одной стороны, Диоген демонстрирует нам ту же примитивную конкретность суждений, что и прежде, но если посмотреть на это с другой стороны, он требует от Платона научной строгости: "взять" и "съесть" - это не одно и то же. У Платона понятия "плавают", у Диогена - это жесткая опора мысли и действия. Теперь Платон - "ребенок", а Диоген - "взрослый".
Лишившись по какой-то причине своего превосходства над детьми, мы по той же причине уже не можем обрести его вновь.
Жан де Лабрюйер
И, наконец, потрясающая история про понятие "человек". Байка, которая вошла в анналы истории философии. Ее завязка - это определение, которое Платон дал "человеку". Определение по определению должно указывать на главный, сущностный признак определяемого объекта. Но что же сделал Платон? Он сказал, что человек - это животное с двумя ногами и без перьев. Надо признать, что этим определением он вызвал всеобщее одобрение. В общем, всем понравилось, но, разумеется, не Диогену. Хотя, казалось бы… На следующий же день Диоген перекинул через ограду академии Платона ощипанного петуха и крикнул: "Вот человек Платона!" Действительно - на двух ногах и без перьев. Платону ничего не оставалось, как, не без иронии, прибавить к своему определению: "И кроме того, с плоскими ногтями".
Вот такое описательное определение - "Человек - это животное на двух ногах, но без перьев и с плоскими ногтями" - это очень хорошее определение для школьника. Масса признаков, все осмысленные, характерные, не в бровь, а в глаз, но не сущностные. Они говорят об отличии вещей друг от друга, но не об их уникальности. К десяти годам ребенок осилит только такие - сложные описательные - определения. И будет уже в состоянии, кстати сказать, писать на контрольных работах изложения, а не одни только диктанты.
Когда же Диоген среди бела дня ходил по людным афинским улицам с зажженным фонарем и кричал: "Ищу человека!", он говорил как раз о сущностном признаке - о "человечностности" (сущности "человека"). И когда наш ребенок поймет, что за внешними признаками стоит еще и сущность, что-то принципиальное и особенное, создающее уникальность того, с чем мы имеем дело, он станет почти взрослым. Это случится годам к четырнадцати-пятнадцати. И он уже будет способен писать прекрасные сочинения, высказывая в них свое собственное отношение к вещам и событиям. Если, конечно, наш педагогический талант его к этому сподвигнет.
Разговоры о главном…
Так объяснять или не объяснять ребенку высшую математику человеческих отношений? И если объяснять, то как и с какого момента? Сейчас ответим на этот вопрос, но для начала представьте себе, пожалуйста, ужасно умного академика, который весь живет в мире каких-то своих "пароксизмальных интерференции" и "имплицитных гравитаций". И этот академик рассказывает вам что-то о своей теории вот прямо в этих самых загадочных определениях. Как вы будете себя чувствовать? Будет ли вам приятно, комфортно в такой компании? А главное, как, по вашему ощущению, этот человек к вам относится? Уважает ли он вас, дорожит ли он вами? Важно ли ему, как вы себя чувствуете и что думаете? Есть у меня большое подозрение, что в такой ситуации вы достаточно быстро почувствуете себя идиотом, а этого академика так же быстро начнете ненавидеть. Ненавидеть за то, что он вас заставляет себя этим идиотом чувствовать.
Почему же вы думаете, что ребенок будет пребывать в полном восторге, когда вы объясняете ему то, что для него то же самое, что для вас эта самая академическая пароксизмальная интерференция? Нет, не будет он пребывать в восторге, и о вас он мнения будет не слишком распрекрасного. Взрослый может позволить себе быть занудой, но он должен быть понятным занудой. Когда же он начинает декламировать абстрактные теории человеческих отношений, а ребенок пока способен понять что-либо лишь на примере конкретных и актуальных для него жизненных ситуаций, то складывается неприятная ситуация, и неприятная", прежде всего, для самого родителя.
Родители меньше всего прощают своим детям те пороки, которые они сами им привили.
Фридрих Шиллер
Важно наблюдать за собственными детьми и пытаться правильно интерпретировать их поведение. Если в такой ситуации ребенок хмурит брови, отворачивается, пытается переключиться на что-то другое, это вовсе не значит, что он "не согласен" с родителем. Вполне возможно, что он просто не понимает всех предлагаемых ему теоретических нагромождений. Они для него "просто ругань", и ничего больше. Единственное, что ему точно понятно в ситуации "показательного отчитывания", - это то, что родитель недоволен. И потому вполне естественно, что ребенок "несогласен", только он не согласен не с теорией, а с тем, что родитель вдруг дал "свечку" по непонятным ему - ребенку - причинам. Вот он и хочет куда-нибудь отползти, дождаться, пока буря уляжется.
Нам трудно представить, как думает ребенок. Точнее, как он додумывает мир. Когда-то люди не знали, что Земля круглая, и считали ее плоской, думали, что у нее есть край - "там, на краю света". Все это из области додуманного. Ребенок живет в этой области. Он знает так мало, что остальное ему приходится элементарно додумывать. Когда же мы начинаем рассказывать ему о чем-то, что находится за этим "краем", он теряет всякий интерес, а если и слушает, то "понимает" как-то очень по-своему. Для него все это сродни конструкции - "там чудеса, там леший бродит". Отсутствие соответствующего опыта делает его размышления фантастическими.
Вот почему физику, например, в школе не преподают с третьего класса - это бессмысленно. Хотя, казалось бы, самое время: чтобы дети разобрались в особенностях "земного тяготения" и перестали носиться по школьным коридорам, подвергая свою жизнь риску величиной в ньютоновскую "джи" (гравитационную постоянную).
Привычка всего прочнее, когда берет начало в юных годах; это называем мы воспитанием, которое есть, в сущности, не что иное, как рано сложившиеся привычки,
Фрэнсис Бэкон
Но нет, преподаватели не торопятся. Есть ли этому научное объяснение? Разумеется! Только к десяти-одиннадцати годам ребенок начинает разбираться не только в массах и объемах (колбаски и шарики), но еще и в таких "переменных", как время и скорость. Он научается пользоваться измерительным прибором под названием "эталон", а главное - начинает понимать, в чем смысл этого "эталона".
Впрочем, он еще вполне может ошибиться в решении знаменитой задачки: "Что станет с уровнем кофе в стакане, если сахар в нем растворится?" Так или иначе, но прогресс налицо: ребенок, в целом, обретает способность видеть взаимосвязи между объектами, упорядочивать предметы в пространстве, решать проблемы перспективы и простые физические задачи. Раньше ему нужна была наглядность - или конкретные яблоки сосчитать, или, на худой конец, "поезд выехал из пункта А в пункт Б со скоростью…", а к одиннадцати годам он осваивается с использованием абстрактных формул. Ребенок начинает постепенно понимать, почему мы делим "расстояние" на "скорость", а также получаем в ответе не целое число, а какую-то странную историю "после запятой".
Полагаю, моему читателю не так уж интересен тот факт, что к одиннадцати годам ребенок достигает такого уровня развития, что уже вполне может понять, хотя бы и в самом общем приближении, сущность абстрактной формулы. Но смотрите шире! Если ребенок научился пользоваться элементарной алгебраической формулой, это значит, что он научился экстраполировать общие правила на частные случаи. Конечно, он делает это еще не слишком ловко и, предпочитая жить по старинке, не слишком часто. Но теперь у родителей наступила счастливая пора - они могут заняться педагогикой в том виде, в котором они себе это представляли, когда их ребенок только обнаружился во чреве матери!
Те пространные объяснения "законов жизни", которыми родители обычно пичкают своего ребенка начиная с месячного возраста, в принципе и при хорошей "артподготовке" могут быть им по-настоящему поняты только в возрасте одиннадцати лет. Он не только послушает их с умным видом, но даже, возможно, и применит в своей жизни. Если, конечно, родители так преподнесут ребенку эти свои знания о жизни, что он захочет этим правилам следовать. Тут многое, знаете ли, зависит от формы подачи…
Очень важно, чтобы главные вещи в своей жизни ваш ребенок услышал именно в этом возрасте - в десять, в одиннадцать лет. А многие родители к этому времени уже выдыхаются. На протяжении первого десятилетия они безуспешно рассказывают своему ребенку, как нужно жить и почему это правильно, хотя он еще не в силах понять эту премудрость. Когда же это, действительно, пора говорить, педагогический задор родителей уже, как правило, находится ниже плинтуса. Они не верят ни в себя как в талантливых учителей, ни в ребенка как в талантливого ученика. Дело пущено на самотек, а в результате ребенок услышит "главные вещи" там, где он их услышит. Подчас получается, что эти главные вещи он воспринимает от людей, которые, в ряде случаев, не говорят ему ничего хорошего, и "главным" для ребенка становится совсем не то, что хотелось бы. Так, может, поберечь педагогическое красноречие до этого момента? Рассказывать, конечно, можно и раньше, но вот ждать понимания раньше одиннадцати лет - это наивно и неправильно.
Товарищи воспитывают гораздо лучше, чем родители, ибо им не свойственна жалость.
Андре Моруа
Не видишь?.. Мы думаем!