Можно заметить, что пока мало упоминалось то, что можно назвать молчаливым проявлением контпереноса. Столь же справедливым, как когда мы говорим о пациентах, что их самые эффективные сопротивления анализу в целом более молчаливы, чем относительно кричащие умолчания или паузы в ассоциациях, является и то, что трудности аналитика могут быть эффективно скрыты тем фактом, что он является психоаналитиком. Обычным делом представляется то, что самое длительное и упорное из сопротивлений пациентов скрывается за быстрым интеллектуальным принятием психоаналитической теории, и я думаю, есть общее мнение, что по крайней мере некоторые из будущих аналитиков были привлечены к данной науке подобным интеллектуальным убежищем от внутренних трудностей. Теоретическое принятие в подобных случаях будет разрушаться, когда начинается развиваться "невроз переноса" таких кандидатов – в этот период многие кандидаты уходят в состоянии частичной проанализированности (говоря более строго – непроанализированности), чтобы со временем стать в откровенное противостояние анализу или принять более искусную защиту и рядиться в тогу bona fide (добросовестного), "непредвзятого" аналитика. Но не все кандидаты прерывают свой тренинговый анализ. Некоторые скрывают свои сопротивления неврозу переноса, входя в состояние аналитического застоя, которое может быть дольше самых длительных и целенаправленных усилий их тренингового аналитика. В таких случаях сама продолжительность тренингового анализа обеспечивает прикрытие для сопротивления. Но даже при самых лучших обстоятельствах все практикующие аналитики должны беречься от молчаливого контрсопротивления анализу. Аналитические открытия и убеждения – своего рода анклав на территории науки и в разуме человека, который подвергается поползновениям со всех сторон. Из всех атак самые коварные проистекают изнутри психики человека, и единственный способ защитить то, что может быть в принципе ослаблено, – это неизменная позиция личной бдительности, которую мы описали как "аналитический туалет" .
Невроз переноса (I)
Вы можете заметить, что наше обсуждение контрсопротивлений и контрперсноса оказалось между рассмотрением сопротивлений вообще и обзором "невроза переноса", а также что описание стадий анализа резко приостановилось d конце начальной фазы. Выбирая данное направление, я находился под влиянием двух соображений. Первое заключалось в том, что подробный разбор контрсопротивлений аналитика – это полезная корректива для любого разбора сопротивлений пациента. Второе соображение, я думаю, послужит в качестве введения к настоящей теме. Можно с уверенностью сказать, что ни на какой другой стадии анализа реакции аналитика или его убежденность в фундаментальных истинах психоанализа не подвергаются более суровому испытанию, чем на той стадии, когда почва конфликта пациента сместилась с внешних ситуаций или внутренней неадаптированности симптоматического характера на саму аналитическую ситуацию. Это настолько верно, что я считаю оправданным начать обсуждение с напоминания, что главная цель контрсопротивления, как и сопротивления, – это избегание любого настоящего понимания эдиповой ситуации. У аналитика в данном отношении действительно имеется одно защитное преимущество: если его чувствительность к эдиповой ситуации все еще в какой-то степени сохраняется, то он может скрывать от себя этот факт высшей рационализацией, что он является профессиональным психоаналитиком, т. е. тем, чья основная деятельность осуществляется в направлении разрешения эдипова конфликта у других. Я специально говорю "в направлении", потому что интеллектуалистический взгляд на анализ и интерпретации может оказаться для аналитика надломленной тростью так же, как и для пациента. Это не просто желание изгнать родителя, которое заставляет пациента пытаться осуществить свой собственный анализ или лелеять, а иногда и приводить в исполнение фантазию о "прохождении анализа"; он к тому же понял интеллектуалистические возможности защиты, которые существуют в аналитической деятельности. Короче, и для аналитика, и для пациента практическая проверка заключается в ликвидации невроза переноса.
Однако сейчас самое время вернуться к ощущению движения, о котором мы столько заботились при рассмотрении начальной фазы. Тогда мы видели, как при типичном развитии анализа встречающиеся трудности вызываются (а) сознательными реакциями Супер-Эго и Эго на (пред)сознательный и в основном исторический материал, т. е. предсознательными конфликтами и травмами; (б) бессознательным фантазийным материалом, находящимся за такими (пред)сознательными воспоминаниями; (в) бессознательными реакциями Супер-Эго и Эго на фантазийную жизнь и (г) характером спонтанного, или плавающего, переноса. Первый тип затруднений в основном поверхностный и, хотя он является для пациента источником дискомфорта, обычно не вызывает аналитического кризиса. Также и спонтанные отношения переноса, как правило, не вызывают крупных затруднений, если только с самого начала они не были в основном негативными. Ранние кризисы на начальной фазе развиваются чаще всего, когда первый и последний факторы мобилизуют второй и третий, а именно: деятельность бессознательных фантазий и реакции на них Супер-Эго.
Для преодоления данных трудностей мы используем различные методы. Предсознательные трудности обычно преодолеваются путем выслушивания, т. е. через предоставление возможности ассоциативному методу осуществлять относительный катарсис аффекта, а в крайнем случае с ситуацией поможет справиться некоторое побуждение и ободрение. Затруднения, вызываемые переносом, требуют интерпретаций, когда они мешают процессу психического раскрытия. Что касается более глубоких затруднений, связанных с бессознательными фантазиями и реакциями Супер-Эго, то с ними можно работать одним из двух способов. Либо мы привлекаем внимание к существованию таких фантазий и защит (прямая интерпретация), либо, воспользовавшись подходящим моментом, указываем на существование фантазий и защит, уже привязавшихся к аналитической ситуации (интерпретация переноса). Объем вмешательства, хотя и может в разных случаях варьироваться, никогда не превышает требуемого оптимального количества, а именно того, которое требуется для помощи процессу свободных ассоциаций и тем самым допускает раскрытие в анализе личности пациента и его главных конфликтов. Хотя наши интерпретации на данной стадии редко бывают очень глубокими, часто предоставляется возможность осуществлять то, что весьма свободно можно назвать анализом либидо, анализом Эго или анализом переноса соответственно. Тем самым, не затемняя картины, мы приучаем пациента к новой точке зрения (модификация Супер-Эго) и в то же самое время готовим основание для будущей работы.
Конечно, мы никогда по-настоящему не забывали о том, что наша работа только начинается. Как выяснилось, защиты пациента готовы к любой чрезвычайной ситуации, и мы делаем все, чтобы не быть обманутыми никаким прогрессом, который он может, как кажется, делать. Не можем мы и добавлять никакого елея в нашу технику, если кажется, что симптомы исчезли, – на самом деле, если это случилось, то мы должны быть готовы столкнуться с попыткой отложить или прекратить анализ. Как я говорил, когда первое побуждение стихает и наша первая группа трудностей преодолена, нам вскоре станет понятно, что исчезновение или ослабление одной группы защит является для другой просто сигналом начать работу. При типичном развитии процесса об этом свидетельствует – на первый взгляд, почти неразличимое – изменение в атмосфере анализа.
Посмотрим, например, что обычно происходит в простом случае тревожности. Для начала у нас, как правило, получается добыть набор ассоциаций. Были, вероятно, затронуты различные эмоциональные переживания и прошлые кризисы, обычно травматического или, по крайней мере, интенсивного характера, но мы остаемся под впечатлением того, что, во-первых, аффект диспропорционален в смысле преувеличения и, во-вторых, что он не был истощен или даже не уменьшился в результате перечисления этих событий. Тем же образом мы узнаем, что в той мере, в которой элемент прошлого касается детства, он представляется избирательно. Возьмем простой случай: тревожная истеричка вначале описывает историю своей семьи в духе страстной и преувеличенной идеализации. После самого небольшого ослабления тревожности она повторяет этот процесс со значительным изменением эмоционального акцента: отец изображен в явно неблагоприятном свете, но идеализация матери усиливается. Только после второй разрядки тревожности детская ситуация возникает в истинном свете: дается амбивалентное описание ее отношений к отцу, а сильный поток враждебности к матери сметает ее предыдущую идеализацию. Наблюдая за общим "движением" ассоциаций, мы, однако, находим, что хотя эмоционально окрашенные ассоциации, относящиеся к прошлому, кажутся преобладающими, существует нижележащий поток ассоциаций, связанных с ситуациями тревожного типа, идеями потери, увечья, обесценивания, неполноценности, унижения и т. п. Мы также заметим, вероятно, что такие образы вызывают столько же очарования, сколько и тревоги. Аналогичный интерес можно будет найти в сновидениях пациента, обычно ярких, сопровождающихся тревожностью или страхом и касающихся вариаций на тему потери, увечья, нападения враждебных фигур, содержащих много символических ссылок на телесное увечье, смерть или разрушение. Постепенно можно будет наблюдать растущую склонность быть озабоченной текущими внешними ситуациями, в которых данные темы подробно развиваются, например расстраивающие переживания в связи с друзьями или знакомыми, беспокоящие сообщения из газет или важные подробности, цитируемые из книг или пьес, с общим результатом, как у нескольких эпизодов любовного романа или радиопередачи. Пациентка в подобных ситуациях стремительно идентифицирует себя в качестве действующего лица, показывая тем самым склонность впитывать тревожность с помощью абсорбента внешних обстоятельств. Идентификации иногда столь сильны, что создают впечатление, что пациентка имеет определенную способность к текущей интроекции. Через некоторое время становится ясно, что чем более свежей является переживавшаяся или наблюдавшаяся ситуация, тем более подробно она разрабатывается на анализе.
При изучении данного этапа с точки зрения защит у нас остается мало сомнений в том, что их преобладающие формы принадлежат категории вытеснения, относящейся к сопротивлениям Эго. Множественные паузы, остановки и переключения обозначают намерение Эго через отнятие катексиса держать на расстоянии и возбуждения Ид, и критику Супер-Эго. Контркатексисы тоже заметны, но они обычно избирательного типа. Имеется значительная доля реактивных образований, соединенных со сверхидеализацией, но они высоко избирательны; и данную ситуацию характеризует чрезмерное внимание к членам семьи или лицам, с которыми существуют эмоциональные связи. Иногда можно заметить элемент преувеличенного смещения. Он тоже избирательного типа. У одной истерической пациентки были заметны личные отношения только в двух формах: к собственной семье и к собакам. Она была ярым собаководом и спасительницей для бродячих собак, наполнявших ее дом. Каждый эмоциональный кризис представлялся в смысле ее отношений к своей семье и к собакам. Если заболевал друг, то она обнаруживала, что одно из животных недомогало, и выхаживала его с преувеличенным ветеринарным рвением.
Некоторые из таких проявлений крайне очевидны, и их очень легко анализировать. Однако, возможно, никакого большого улучшения не будет. Пациентка может почувствовать себя чуть-чуть лучше, но никакого движения ассоциаций в прошлое не произойдет. А мы более всего хотим побудить такое движение в прошлое до точки фиксации. Напротив, усиливается сдвиг ассоциаций к текущим событиям. Все попытки, предпринимаемые нами в интерпретациях для продвижения в прошлое, упираются в невидимую стену. Мы можем не только ощущать наличие молчаливого препятствия, но и осознавать, что оно имеет свойство толкать вперед, что оно является как бы невидимой и неосязаемой пружиной-амортизатором. Короче, результат наших попыток проникнуть за переднюю линию организованных защит пациента становится более и более понятным. Вместо того чтобы хронологически возвращаться назад, в прошлое пациента, мы оказываемся под давлением идти вперед из-за возрастающей озабоченности пациента сегодняшним днем. Мы также видим все больше свидетельств, что такой поступательный сдвиг либидо пациента начинает захватывать аналитическую ситуацию. Все чаще молчание перемежается слегка нервным,
легчайшим кашлем и прочисткой горла, речь все больше сдерживается, как если бы горло и губы пациента пересохли, мускулы слегка окоченели, поза на кушетке становится все более ригидной и настороженной, появляется множество других мелких признаков того, что пациент внутри себя реагирует на текущую аналитическую ситуацию. Впервые приступы тревоги могут проявиться по дороге на анализ. В некоторых случаях вместо небольших привычных уже для нас пауз целая сессия становится практически одной затянувшейся паузой. Пациент, правда, каждый день сообщает определенные наблюдения, обычно по вопросам, касающимся предыдущих двадцати четырех часов, и, сообщив весь свой дневник до текущего момента, намекает, что больше на уме у него ничего нет. Более того, обычно он выражает мнение, что пришло время, чтобы аналитик что-нибудь сказал, и сопротивляется любому сохранению пассивности с его стороны или активно и открыто, или становясь все более сдержанным в речи. Короче говоря, вся аналитическая ситуация приобретает совершенно новый вид, который сохраняется с различной степенью выраженности на протяжении второй стадии анализа. Невроз переноса начался.
Немедленно возникают два вопроса: во-первых, почему говорится, что невроз переноса только что начался, ведь реакции переноса уже описывались как присутствующие на начальной стадии, и, во-вторых, почему не считать такую озабоченность проблемами настоящего просто преувеличением существующих защит? Так вот, действительно, проявления переноса того или иного рода демонстрировались с самого начала. Сказать, что перенос везде – значит просто сказать, что смещение является универсальным механизмом. Различными способами – ранними сновидениями, различными оговорками, определенным ассоциативным материалом непосредственно личного характера и реакциями на анализ вообще – мы достаточно скоро можем себе доказать, что аналитик был помещен в различные ниши психики пациента, и к нему относятся со смешанным чувством расположения и враждебности. Например, робость, возникающая в первые минуты анализа, уже является неопровержимым доказательством смещенного отношения. Более того, мы уже обратили данные реакции на пользу, интерпретировав их как переносы при возникновении каждого специфического затруднения. С другой стороны, такая озабоченность текущими событиями на самом деле подразумевает усиление защиты. Но пациенту было бы так же просто защищаться с помощью продолжительного и подробного пересказа событий из подросткового или позднего детского возраста. Действительно, как мы знаем, во многих обсессивных случаях изрядная доля обсуждения, объяснения и разбора прошлого, хоть и производится, якобы чтобы изложить для аналитика все "совершенно ясно", отчасти является защитой обычного реактивного типа. Без сомнения, данные подробные пересказы имеют характер объяснительных извинений, предоставляемых собственному Супер-Эго пациента, а также они служат непосредственной цели отвлечь внимание аналитика или, другими словами, сделать эмоциональный материал скорее непонятным, чем понятным, и затемнить реальную проблему завесами прошлого.
Так вот почему истерические пациенты для тщательного обсуждения выбирают текущие события и почему, сделав такой выбор, они не в состоянии заполнить всю сессию данной темой и вскоре останавливаются из-за того, что им нечего больше сказать? Мы вынуждены сделать вывод, что пациент был захвачен поступательным движением либидинозного интереса и что в то время как оно, несомненно, является защитой в том отношении, что это движение вперед, в противоположную от работы воспоминаний сторону, оно также сопровождается специфическими трудностями и оказывается коротким в силу конкретных препятствий. Данное движение вперед, данная занятость текущими событиями заканчивается более или менее полным "затором" процесса мышления, потому что его логической целью является озабоченность самым непосредственным из всех эмоциональных событий, т. е. жизнью в аналитическом кабинете и непосредственными отношениями с аналитиком.