Ситуация, описанная Даниэль Сальнав, в которой мать провоцирует инцест, чтобы удержать мужа, отсылает напрямую к экономической стороне захватничества. Ее озвучивает Франсуаза Кушар: "Психологическая выгода матерей, чьи мужья вступили в инцестуозные отношения с дочерьми, отказ замечать сомнительные действия отца-предателя, очевидно, состоят в желании сохранить "хорошую мину при плохой игре" и одновременно – право собственности на сексуальность как дочери, так и мужа. Мать не рассматривает себя как "обманутую", так как с той, что похожа на нее больше, чем кто-либо другой, муж воспроизводит то же самое, что так долго делал с ней самой". Что же в итоге может быть выгоднее, чем инцест, чтобы сохранить семейный очаг?
Если такие матери начинают говорить, не так уж редко вскрывается еще один секрет, объясняющий, почему дочь бессознательно подвергается опасности инцеста или иного насилия: мать сама была изнасилована или пережила инцест и зачастую в том же возрасте. Это не означает, что однажды произошедшее неотвратимо, но предпосылок становится больше, если насилие или инцест, которым подвергалась мать, не были ни осуждены, ни наказаны. Тогда новый инцест, который переживает дочь, разоблачает своим переходом к акту старый, который когда-то, одно поколение назад, остался тайным.
Именно таким образом Соня, героиня романа "Мать и дочь" (1993) Франчески Санвиталь, объясняет себе слепоту своей матери, Марианны, когда она подростком подверглась насилию со стороны брата матери, то есть возник инцест между дядей и племянницей: "Марианна ничего не замечала. Вспоминая об этом спустя многие годы, Соня чувствовала горечь и недоверие. Горечь – потому что столь красноречивое самоустранение матери доказывало, что она была совершенно безразлична к Соне, а значит не испытывала к ней никакой любви. Недоверие – так как ее одолевали сомнения по поводу матери: возможно, мать догадалась о страсти брата, но, может быть, было что-то еще, более сильное, чем отношения со своей маленькой дочкой, что вынудило ее стать молчаливой и трусливой сообщницей, едва ли достойной уважения". Равнодушное соучастие матери более, чем однозначно, наводит на мысль о том, что возможный инцест между братом и сестрой также будет сохранен в секрете.
Об инцесте
Исследуя отношения матери и дочери, мы столкнулись последовательно не с одной формой инцеста, как в классической теории, и не с двумя, как у Франсуаз Эритье, а с тремя: инцест между родственниками, не проявленный в сексуальных действиях (платонический инцест между матерью дочерью); инцест, проявленный в сексуальных действиях, когда у двух родственников один и тот же сексуальный партнер (инцест второго типа, когда у матери и дочери один и тот же любовник); и инцест между родственниками, реализуемый в сексуальных действиях (инцест первого типа между отцом и дочерью). Вопрос, на который нам предстоит теперь ответить, состоит в том, будет ли справедливым в каждом из этих случаев говорить об инцесте. И, если да, то что в них общего?
Прежде чем приступить к изучению инцеста первого типа, мы останавливались на двух различных параметрах: исключение третьего и соперничество двух кровных родственников. Первый параметр характерен для платонического инцеста, в котором третий участник отношений (в нашем случае – отец) исключается из семейных отношений одновременно с возникновением секрета, без перехода к сексуальным действиям. Второй параметр характерен для инцеста второго типа, в котором соперничество двух родственников (а именно матери и дочери) не исключает третьего (по определению, так как вторжение третьего – любовника и создает инцестуозную ситуацию), но ведет к смешению позиций между матерью-любовницей и дочерью-любовницей: смешение весьма угрожающее, потому что запрет на сексуальное соперничество между кровными родственниками столь же универсален, как запрет сексуальных отношений между ними.
Инцест первого типа выдвигает на первый план еще один параметр: сексуальную близость между родственниками. Он объединяет и первые два, так как подразумевает исключение третьего в лице матери и возникновение ситуации утаивания, а также провоцирует соперничество дочери с матерью. Ничего удивительного, что с давних пор этот тип инцеста привлекает внимание исследователей, так как представляет собой инцест в "превосходной степени", подлежащий сверх-универсальному запрету и вызывающий не только осуждение, но и уголовное преследование, хотя юридически он при этом не определяется как таковой. Как бы там ни было, наша расширенная модель позволяет увидеть в нем особый, частный случай более общей ситуации. В инцесте первого типа одновременно присутствует сексуальное взаимодействие между родственниками и исключение третьего, свойственное платоническому инцесту, а также провокация сексуального соперничества внутри одной семьи, что является признаком инцеста второго типа.
Таким образом, сходство между этими тремя инцестами становится более наглядным, и это отнюдь не сексуальная близость между родственниками, как утверждает стандартная теория, и не "смешение субстратов" (следствие сексуального соперничества между родственниками), как в теории Франсуаз Эритье, общим для всех трех типов является исключение третьего. В инцесте первого типа таким третьим является мать, в платоническом инцесте – отец. В инцесте же второго типа исключается не конкретное лицо, а позиция: если дочь спит с любовником матери, она перестает быть "третьей" в сексуальных отношениях существующей пары, но включается в сексуальные отношения троих. Если же мать спит с женихом дочери, то она перестает быть "третьей" для созданной молодой пары и становится принимающей стороной в отношениях, из которых определенно должна быть исключена, чтобы не вступать в соперничество с собственной дочерью. В любом варианте присутствуют лишь два места для трех человек: одно место для партнера – мужчины, второе место для партнера – женщины, но когда возникает вторая женщина-соперница, то две женщины – мать и дочь, занимают одно и то же место.
Во всех случаях инцест или исключение третьего неизбежно вызывает сведение тройственности к двойственности: будь то пара (мать / дочь или отец / дочь) вместо трех человек; будь то три человека (мать, дочь и партнер) там, где наличествуют лишь два места, что сокращает до парных (партнер / мать-дочь) отношения, в которых должны быть представлены все трое (партнер – мать – дочь). Проблема возникает только, когда речь идет о семейных отношениях, то есть там, где есть родство: дуальные отношения вполне "правомочны" между влюбленными или между друзьями. Но любая связь, возникшая в лоне семьи, то есть между различными поколениями, обязательно должна проявляться в форме троицы: по типу отец – мать – ребенок, чтобы избежать провокации инцестуозной ситуации со всеми ее ужасными последствиями и несчастьями в виде невыносимого соперничества и невозможности самоидентификации.
Конечно же, запрет на инцест, то есть в нашем случае на сведение троицы к паре, выполняет также социальную, экологическую и антропологическую функции. Он позволяет, как подтверждает Клод Леви-Стросс, "укрепить социальные связи через обмен женщинами". Но также, как определение инцеста оказывается более широким, чем простое запрещение сексуальных отношений между родственниками, так и выполняемая этим запретом функция оказывается более глобальной.
Этот запрет находит свое место в основе самой психики как гарант идентичности субъекта. Так, с появлением "инцестуозной мешанины", каковой фантазматически является любая семья по выражению Пера Лежандра, возникает необходимость появления некой "разделительной инстанции", осуществляющей "отделение от матери, к которому должны прийти все дети, как только они выходят из состояния неопределенности, то есть начинают осознавать себя отдельными существами. Завершающей точкой функционирования этого глубинного процесса служат нормативные системы, которые разделяют управление миром и организуют его как второе рождение. В западно-европейской традиции это определено конечной формулой: быть рожденным отцом. Эта "категория Отца" и есть то, что Пьер Лежандр называл "третьим", чья разделительная функция проявляется более наглядно при поддержании идентичности. Эта "функция третьего", "поход против угрозы безумия", подкреплена законом, первичным гарантом субъекта.
Это вовсе не противоречит некоторым не вполне однозначным формулировки П. Лежандра, в которых основная мысль зачастую интерпретируется как призыв к восстановлению родительского авторитета, как его понимали в прошлом. Скорее, необходимо лишь еще раз подтвердить, что между Сциллой слепого подчинения на протяжении долгих лет всемогущему отцу и Харибдой материнского всемогущества из-за отсутствия третьего, есть место еще чему-то, что гарантирует и психическое выживание субъекта, и в то же время коллективное самосохранение общества перед лицом угрозы тяги к насилию и "регресса цивилизации". Это место, эта роль, эта позиция принадлежит третьему, то есть той необходимой третьей вершине в треугольнике отношений отцов и детей, которая создает препятствие риску возникновения инцеста.
Именно недостаток присутствия этого третьего так очевидно испытывают сегодня мальчики и так скрытно переживают девочки. Поэтому совершенно неслучайно, что отношения матери и дочери оказываются столь уязвимы для двух "неканонических" типов инцеста, каковыми являются инцест второго типа и платонический инцест, заставившие нас заново дать ему определение: это любые отношения в семье, в которых возникает дуальность вместо тройственности.
Часть пятая. ДОЧЬ СТАНОВИТСЯ ЖЕНЩИНОЙ
Ослиная шкура в сказке с одноименным названием выполняет функцию материнской защиты и ограждает дочь от сексуальных посягательств отца, но одновременно именно ее дочь должна отторгнуть, чтобы привлечь внимание прекрасного принца. В сказке вскоре после того, как с героини была содрана ужасная ослиная шкура, что дала ей "добрая мать" – фея, она тайно облачилась в прекрасные наряды и предстала перед принцем, который, увидев ее и потеряв голову от любви, решил жениться на ней. Таким образом, он изменил ее статус дочери на статус женщины.
Неужели для того, чтобы стать женщиной, дочь должна непременно избавиться от влияния матери? Однако и мать, и дочь вовсе не всегда воспринимают это как нечто естественное.
Тем не менее, это именно так, даже если некоторые попытаются это отрицать. Конечно, для такого женского развода существует множество причин: неудовлетворенность (действительная или мнимая) семейными отношениями, сознательный выбор независимости в ущерб любовной жизни (хуже, когда это рационализация), излишняя идеализация отца, с которым "не может сравниться ни один мужчина". Но отказ или неспособность расстаться с собственной матерью, чтобы отдаться мужчине и тем более интериоризация материнского запрета на сексуальность, безусловно, играют в нем свою роль, и далеко не самую последнюю.
И в то же время существуют матери, которые чаще всего сами организуют этот переход дочери к состоянию женщины. Мы можем наблюдать это на примере крестной матери из сказки "Ослиная Шкура". Такая материнская амбивалентность, которая может составлять одновременно и препятствие, и помощь дочери в ее становлении женщиной, является своеобразным отголоском дочерней амбивалентности, которая, в свою очередь, может сопротивляться идее перехода от статуса дочери к статусу женщины. Именно об этом мы и поговорим, используя в каждом случае разные художественные произведения.
Глава 19. Матери-наставницы
Как только дочь достигает половой зрелости, первостепенная задача матери изменяется – теперь она состоит в том, чтобы присматривать за развитием ее сексуальности. "Присмотр" может проявляться двумя различными способами, которые отражают разницу между традиционными представлениями и современными взглядами, отмеченными сексуальным раскрепощением и вошедшим в норму совместным проживанием (вместо брака), а также множественным партнерством. Именно эти в корне отличающиеся друг от друга позиции мы и рассмотрим в настоящей главе, посвященной процессу становления дочери в женщину, тогда как ранее мы исследовали отношения матери и дочери, главным образом следуя логике их развития.
В традиционных обществах "присматривать" за дочерью означало: надзор, контроль, запреты, которые все вместе можно свести к одному общему "нет" – роль, типичная для ограничивающих матерей, или тех, кто их замещает, ни на минуту не оставляя юных дочерей одних, чтобы избежать возможных компрометирующих ситуаций. В наши дни "присматривать" означает скорее наблюдать, и, если и вмешиваться в происходящее, то скорее всего в форме разговора. Более изощренно ведут себя вмешивающиеся матери, которые только делают вид, что попустительствуют, но лишь для того, чтобы обеспечить себе более надежный захват дочери в плен. Далее мы увидим, что вопреки этому почти радикальному противопоставлению двух установок речь идет (как для современных матерей, так и для матерей прошлого времени) об одной и той же функции.
От матери не бывает секретов
В фильме Майка Ли "Тайны и Ложь" рассказывается история чернокожей дочери, которую бросила белая мать. Эта история уже рассматривалась нами в главе "Материнская подчиненность". Мать разведена и живет вместе со своей законной дочерью, которой приблизительно лет двадцать. У них весьма напряженные отношения, поэтому мать не очень доброжелательно воспринимает молодого человека, с которым встречается дочь. Мать просит познакомить ее с ним, выспрашивает, принимает ли дочь контрацептивы, настойчиво советует ей определенные противозачаточные средства: пилюли, пасты, презервативы, доходит даже до того, что предлагает ей собственную диафрагму. "Ты меня бесишь!" – бросает ей дочь, отталкивая ее руку, и обзывает мать дурой, а затем уходит из дома, хлопнув дверью.
Вот убедительный пример современного способа гарантировать действенность ограничительных мер: мать больше не налагает запретов на сексуальные отношения дочери, но пытается их организовать, то есть не остается больше ни одного интимного момента, который бы ускользнул от материнского надзора. "Подарить" дочери в таких условиях собственную диафрагму – это вовсе не означает "дар" (не говоря уже о том, что любой подарок – это скрытое уподобление себе), скорее, это высшая степень вторжения, которое претендует на проникновение и присвоение того, что есть самого сокровенного у "другого". К тому же здесь совершенно непомерное нарушение элементарных правил гигиены (это то самое "смешение субстратов", которое подлежит высшему запрету согласно Франсуаз Эритье и является признаком инцеста второго типа); но еще более чудовищное нарушение правил психической гигиены. Они требуют сохранять и поддерживать хоть какую-то минимальную дистанцию между двумя отдельными существами, особенно если они – родственники. Эта дистанция должна быть еще больше, если речь идет о родственной связи между матерью и дочерью. В ней максимальное уважение такой дистанции, особенно в сексуальной сфере, является знаковым условием, что их связь останется животворной. Дочь этой женщины, Гортензия (удочеренная афроамериканской семьей), мудро замечает своей подруге: "Я не хочу ничего знать о том, что делает моя мать со своим любовником. Не хочу, чтобы она знала, что я сама делаю с моими любовниками, ни, тем более, чтобы она видела меня пьяной".
Дочь, которая стала жертвой столь навязчивого материнского вторжения, в полной мере переживает его жестокость и неправомерность. Она делает неловкую попытку ответить ударом на удар, преподав, в свою очередь, урок матери, причем сделает это в наиболее жесткой и оскорбительной форме. "Надеюсь, ты соблюдаешь осторожность! Смотри, а то вдруг залетишь, в твоем-то возрасте!" – заявляет она матери, когда та вечером готовится к выходу из дома, не объясняя дочери, куда она направляется. Этот обмен колкостями, словно эхо, отражает предыдущий диалог: "Это из-за тебя я не смогла найти мужчину, – бросает мать упрек дочери. – Из-за тебя я пала так низко!" "Никто тебя не просил меня рожать!" – парирует дочь. "Я вовсе не жаждала тебя рожать", – следует реплика матери, и снова дочь: "Нужно было подумать прежде, чем стаскивать трусы!"
Итак, мы весьма далеки от старых викторианских нравов, когда защитная функция матери ограничивающая сексуальность дочери, доходила до того, что мать наставляла дочь накануне брачной ночи и даже советовала ей: "Закрой глаза и думай об Англии!" Но даже если со сменой нескольких поколений какие-то взгляды постепенно изменялись, отношения в своей основе остались прежними. Мать продолжает предпринимать меры, чтобы вернее захватить сексуальность дочери, "присматривая" за ней – вмешательство, замаскированное под попустительство, вместо авторитарности и запретов, которые использовались раньше.