Ночной шторм - Юхан Теорин 20 стр.


- Нет. Дачники уезжают в августе. В сентябре здесь были только работники одной фирмы. Они клали пол.

- Работники? - переспросила Тильда.

- Да, они работали в доме несколько дней, но, уезжая, все тщательно закрыли.

- Вы уверены, что это была не сварочная компания? "Кальмар. Сварочные работы"?

Хагман покачал головой:

- Нет, они клали пол. Молодые ребята.

Тильда вспомнила новый блестящий пол на хуторе в Хагельбю и подумала, что наконец-то нашла что-то общее между ограблениями.

- Вы с ними говорили?

- Нет.

Тильда прошлась с Хагманом по деревне и записала, в каких домах были разбиты или взломаны окна.

- Нужно сообщить владельцам, - сказала она, возвращаясь к машине. - У вас есть их координаты?

- Только самых приличных из них, - ответил Хагман.

Вернувшись в участок, Тильда обзвонила дома, хозяева которых сообщали об ограблении осенью. В четырех из них в последнее время клали новый пол или полировали. И все владельцы пользовались услугами местной эландской фирмы "Марнэс. Паркет и пол".

Она позвонила даже на хутор Хагельбю. Хозяин, Гуннар Эдберг, был уже дома. Рука у него была по-прежнему в гипсе, но чувствовал он себя лучше. Он и его жена тоже нанимали фирму из Марнэса.

- Они все сделали очень быстро. Летом за пять дней. Но мы их не видели - мы были в Норвегии.

- Но вы выдали им ключ, хотя не были с ними знакомы?

- Это надежная фирма, - ответил Эдберг. - Мы знаем владельца. Он живет в Марнэсе.

- У вас есть его телефон?

Получив номер, Тильда позвонила в фирму "Марнэс. Паркет и пол". Ей нужно было только узнать имена всех рабочих, укладывавших пол на Эланде за последние три года. Она подчеркнула, что их ни в чем пока не подозревают и что она будет признательна, если хозяин ничего им не станет сообщать.

Владелец фирмы назвал имена рабочих: Никлас Линделл и Хенрик Янсон - и дал адреса обоих.

"Хорошие парни, - заверил он. - Надежные, аккуратные, способные. Иногда работают в паре, иногда поодиночке. Пол в домах они обычно кладут, когда хозяева в отъезде. На дачах же работают, когда уже закончен сезон. У них всегда много работы".

Поблагодарив, Тильда попросила список домов, в которых Никлас Линделл и Хенрик Янсон работали летом и осенью. Владелец фирмы ответил, что эта информация у него есть только в офисе в компьютере и что он пришлет ее по факсу.

Положив трубку, Тильда ввела фамилии Линделл и Янсон в полицейскую базу. Оказалось, что Хенрик семь лет назад был оштрафован за то, что вел машину, не имея водительских прав. На момент правонарушения ему было семнадцать лет. Больше ничего она не нашла. В это время заработал факс, и Тильда получила список адресов, где работала фирма "Марнэс. Паркет и пол". Тильда сразу определила, что из двадцати двух заказчиков семеро сообщили об ограблениях. Линделл клал пол только в двух домах, а вот Хенрик Янсон работал во всех.

Тильда ощутила азарт, который охватывает охотника при появлении оленя. Затем она заметила среди адресов Олудден. В августе Хенрик Янсон работал на хуторе. В скобках было отмечено: циклевка пола, первый этаж.

Что это значило? Хенрик Янсон жил в Боргхольме, и, если верить календарю, сегодня он клал пол в Бюкселькроке, поэтому не имело смысла разговаривать с ним сейчас. Ей нужно собрать больше доказательств, прежде чем вызывать человека на допрос. Внезапно ее мысли прервал звонок телефона. Тильда взглянула на часы. Почему-то она сразу поняла, кто звонит.

- Полицейский участок Марнэса. Давидсон.

- Привет, Тильда, - произнес Мартин. - Как ты?

Интуиция ее не обманула.

- Хорошо, - ответила она, - но я сейчас занята. У меня важные дела.

- Подожди, Тильда.

- Пока.

Она положила трубку, даже не пытаясь узнать, что Мартин хотел ей сообщить. Как хорошо, что у нее появилось что-то, о чем можно думать, помимо Мартина Альквиста. Сейчас важнее всех мужчин для нее укладчик полов Хенрик Янсон. Когда она его поймает, она задаст ему два вопроса: почему он покалечил пенсионера и почему разбил кораблик, сделанный Герлофом?

Зима 1960 года

Лето в тот год выдалось дождливое, и, как следствие, зима была суровой. Намного холоднее предыдущей. В январе и феврале школы и детские сады были закрыты по понедельникам, потому что дороги не успевали очистить от снега.

Мирья Рамбе

Торун продолжала рисовать, несмотря на то что зрение ее сильно испортилось после той бури. Читать она больше не могла, но продолжала рисовать.

Очки не помогали. В Боргхольме мы раздобыли галогеновую лампу, которая освещала крохотную комнатку на Олуддене ярким белым светом. Ощущение было такое, словно мы живем в фотостудии, - но благодаря этой лампе мама могла работать. Она сидит посреди комнаты, залитой белым светом, и рисует свои самые мрачные полотна.

Она нервно водит кистью по полотну - я слышу этот специфический звук, как будто крыса скребется за стеной. Мама рисует шторм, в который попала прошлой зимой. Она очень близко наклоняется к мольберту, буквально утыкается в него носом, отчего его кончик у нее всегда испачкан. Рисуя, она так пристально вглядывается в мазки, что я знаю: она все еще не может забыть мертвых в торфянике в тот день.

Она рисует картину за картиной, но никто не хочет их покупать - поэтому они хранятся в сухом чулане, свернутые в рулоны.

Я тоже рисую, когда остаются краска и бумага, но это бывает все реже и реже. Денег нет, и Торун уже не может работать уборщицей из-за плохого зрения.

В начале ноября Торун исполнилось сорок девять. Она отметила день рождения одна бутылкой красного вина. Торун говорит, что ее жизнь закончилась.

А моя, кажется, так и не начиналась.

Мне восемнадцать лет. Я окончила школу и пока убираю вместо Торун в надежде на лучшее. Только сейчас я поняла, что пятидесятые закончились, а я этого даже не заметила. Лишь обнаружив старые журналы, я поняла, что в пятидесятых были не только Сталин и атомные бомбы, но и золотые годы тинейджеров в белых носках, с вечеринками и рок-н-роллом. Всего этого в деревне у нас, конечно, не было. Радиоприемник был таким старым, что единственным звуком, который мы слышали, был треск. Летом на острове было хорошо, но за тремя месяцами спокойного моря и 6Е солнца следовали девять месяцев темноты, холодного ветра, размытых дорог, мокрой одежды и замерзших ног. Единственным утешением для меня в тот год был Маркус.

Маркус Ландквист приехал из Боргхольма осенью и поселился на Олуддене. Маркусу девятнадцать лет, он на год старше меня. Он подрабатывал на фермах, ожидая призыва в армию.

Маркус не был моей первой любовью, но он был первым, с кем я осмелилась на что-то большее, чем просто невинный флирт. Все мои предыдущие влюбленности ограничивались тем, что я стояла и смотрела на понравившегося мне мальчика в школьном дворе, втайне надеясь, что он подойдет ко мне и дернет за косичку.

Маркус самый красивый парень в деревне. По крайней мере, для меня. Он высокий, и у него прекрасные светлые волосы, которые мне очень нравятся.

- Ты знаешь, что на хуторе Олудден водятся привидения? - спросила я, когда мы первый раз столкнулись на кухне.

- Вот как?

Он не выразил ни удивления, ни интереса, но я уже начала говорить, и нужно было продолжить.

- Мертвые живут в сарае, - сказала я. - Они шепчут сквозь стены.

- Это просто ветер, - заявил Маркус.

Это не было любовью с первого взгляда. Мы начали общаться. Я изображала из себя скромницу, Маркус молчал и бросал на меня жаркие взгляды. Я чувствовала, что нравлюсь ему. По вечерам я думала о Маркусе перед сном и мечтала, что мы вдвоем сбежим с хутора.

Мы единственные на хуторе, у кого есть хоть какая-то надежда на лучшее будущее. Торун уже сдалась, а остальным престарелым обитателям хутора достаточно работы в поле днем и сплетен - вечером.

Иногда они пьют самогон с рыбаком Рагнаром Давидсоном. До меня доносится их смех из кухни в доме.

Мы все вместе живем на Олуддене, но каждый живет своей отдельной жизнью, в своем маленьком мире, отгороженном от всех остальных. В ту зиму я обнаружила сеновал над коровником. Там почти не осталось сена, зато полно всяких вещей, оставленных прежними обитателями хутора. В течение десятков лет сеновал превратился в настоящий музей, наполненный старыми веслами, сундуками, книгами и удочками. Мне приходится отставлять коробки в сторону, чтобы пробраться вглубь сеновала. Там на дальней стене вырезаны имена и годы.

Каролина, 1868.

Петер, 1900.

Грета, 1943.

И много других имен. Почти на каждой доске вырезано имя.

Я стою и читаю их одно за другим, пораженная тем, как много людей погибло на хуторе Олудден. И мне кажется, что они здесь, рядом со мной, на сеновале.

Больше всего мне хочется показать сеновал Маркусу.

24

Сумерки сгустились над сушей и морем. Одинокий фонарь на повороте зажигался все раньше и раньше, и Йоакиму казалось, что весь день стоит ночь. Несмотря на это, Йоаким не прекращал работу по дому, пытаясь чувствовать гордость за то, что он сделал своими руками.

Первый этаж был практически готов. Обои наклеены, двери и окна окрашены, пол отшлифован, мебель - та, что была, - расставлена. Йоакиму следовало купить новую мебель, но денег не хватало, а работу он так и не начал искать. Пока в его распоряжении были только шкаф восемнадцатого века и столовый гарнитур. К потолку Йоаким подвесил большую хрустальную люстру, а на подоконниках расставил старинные подсвечники.

Фасадом Йоаким еще не успел заняться, да и денег не было, - но он надеялся, что предыдущие обитатели хутора на него не в обиде. Ему даже хотелось, чтобы они оценили плоды его трудов. Иногда ему казалось, что он слышит их шаги на втором этаже и голоса, шепчущие в пустых комнатах. Но только не Этель. Ей сюда вход воспрещен. Слава богу, она перестала являться Ливии во снах.

- Вы приедете ко мне на Рождество? - спросила мать Йоакима, когда он позвонил ей в середине декабря.

В голосе Ингрид слышно было волнение, и Йоакиму не хотелось ее разочаровывать.

- Нет, - поспешил он ответить, глядя в окно.

Дверь в коровник снова была открыта. Он ее не открывал.

Можно было, конечно, сказать себе, что это дело рук детей или дверь открыл ветер, но Йоаким знал: это был знак от Катрин.

- Нет?

- Нет, - повторил он. - Мы решили остаться здесь на Рождество. На хуторе.

- Одни?

"Нет", - подумал Йоаким, но вслух произнес:

- Одни. Если, конечно, мать Катрин Мирья не заглянет, но мы об этом еще не говорили.

- А вы не могли бы…

- Мы приедем на Новый год, - пообещал Йоаким. - Тогда и обменяемся подарками.

Рождество все равно будет мрачным, где бы он его ни праздновал.

Какой праздник без Катрин.

Рано утром Йоаким сидел в детском саду и смотрел, как дети отмечают День святой Люсии. Одетые в белоснежные наряды, с искусственными свечами в волосах, шестилетние девочки нервно улыбались своим родителям, снимавшим праздник на видео.

Йоакиму не нужна была видеокамера, потому что он никогда не забудет, как пели Ливия с Габриэлем. Он смотрел на детей и вертел на пальце обручальное кольцо, думая, как счастлива была бы Катрин, будь она сейчас рядом.

На следующий день после праздника на остров налетел первый зимний шторм. Крупные градины ударяли в окна, грозя их пробить. В море бушевали волны, ломая хрупкий первый лед, успевший образоваться у берега, заливая каменную дамбу и закручиваясь в воронки около маяков.

Когда шторм был в самом разгаре, Йоаким позвонил Герлофу Давидсону, знавшему о погоде все.

- Кажется, начался первый зимний шторм, - сказал Йоаким.

Герлоф фыркнул в трубку, сказав:

- Это шторм? Нет, это не шторм. Шторм еще будет… И мне кажется, это случится еще до Нового года.

На рассвете ветер стих, и выглянуло солнце. Проснувшись, Йоаким обнаружил, что весь двор укрыт снежным покрывалом. Кусты под окном тоже оделись в белоснежный наряд, а у берега вода образовала ледяную кромку. За ней море быстро схватывало тонкой голубой пленкой льда, пронизанного черными прожилками трещин. Местами лед еще не схватился, и там зияли черные проруби. Прищурившись, Йоаким устремил взор на линию горизонта, но ее скрывал слепящий яркий свет.

После завтрака раздался телефонный звонок. Это была Тильда Давидсон, родственница Герлофа. Она сказала, что звонит по делу.

- Я хотела кое-что уточнить, Йоаким. Вы говорили, что никто не навещал вашу жену на хуторе. Но ведь она нанимала рабочих?

- Рабочих?

Вопрос был неожиданным, и Йоаким задумался.

- Я слышала, вы ремонтировали пол, - продолжила Тильда.

Теперь он вспомнил.

- Точно, - подтвердил Йоаким. - Но это было еще до моего приезда. Один парень приезжал шлифовать пол.

- Из Марнэса?

- Кажется, да. Фирму порекомендовал агент по продаже недвижимости. У меня где-то остался счет-фактура.

- В нем нет нужды. Вы помните, как звали работника фирмы?

- Нет, с ним общалась жена.

- Когда он у вас работал?

- В середине августа. За пару недель до того, как мы привезли мебель.

- Вы его видели?

- Нет. Только Катрин. Она уже жила здесь с детьми.

- И больше он к вам не заезжал?

- Нет, пол уже готов, - ответил Йоаким.

- Еще один вопрос. У вас не было незваных гостей осенью?

- Незваных? Что вы имеете в виду? - спросил Йоаким, думая только об Этель.

- Грабителей, - пояснила Тильда.

- Нет, слава богу. А почему вы спрашиваете?

- Много домов ограбили за осень.

- Знаю, читал в газетах. Надеюсь, вы поймаете воров.

- Мы над этим работаем.

Тильда положила трубку.

Следующей ночью Йоакима что-то разбудило.

Этель…

Тот же страх, что и раньше. Он поднял голову с подушки и посмотрел на часы. Двадцать четыре минуты второго.

Он запретил себе думать об Этель и прислушался. Может, Ливия снова кричит? Но в доме было тихо. Несмотря на это, Йоаким все же надел джинсы и кофту и вышел в коридор, не зажигая свет. Слышно было только тиканье часов, из спален детей не доносилось ни звука.

Тогда Йоаким прошел в прихожую и выглянул в окно. Одинокая лампа освещала пустынный двор. И тут Йоаким заметил, что дверь в коровник снова открыта. Не до конца. Всего на полметра. Но Йоаким был уверен, что хорошо ее закрыл.

Дверь нужно закрыть.

Обувшись, он вышел во двор.

Небо было чистым и звездным, и красный огонек на южной башне ритмично мигал в такт биению сердца Йоакима. Подойдя к коровнику, он заглянул внутрь. Там было темно как в могиле.

- Эй! - крикнул Йоаким в темноту.

Никакого ответа.

Или? Ему показалось, что он слышит какой-то слабый звук в сарае. В темноте он нащупал рукой выключатель на стене и щелкнул им. Бледный свет залил помещение. Йоаким хотел крикнуть еще раз, но передумал. Снова раздался звук. Тихий, но упорный.

Йоаким подошел к крутой лестнице. Света лампы не хватало для освещения сеновала, но это не остановило Йоакима. Он начал подниматься наверх.

Он уверенно прошел по сеновалу, обходя старые вещи на полу. Теперь он знал лабиринт наизусть. Надо будет здесь прибраться. Но не сейчас. Сейчас его интересовала дальняя стена в конце сеновала.

Оттуда доносился звук.

Йоаким встал перед стеной, но не успел он прочитать имена, как снова раздался звук. Йоаким посмотрел вниз на пол. Это мяукал Распутин.

Кот сидел у стены, облизывая лапы. Он удивленно посмотрел на Йоакима, помешавшего его туалету. Вид у кота был довольный. И понятно было почему. Он хорошо поработал ночью. Перед Распутиным на полу лежали десять маленьких коричневых крыс, с которыми он расправился незадолго до его прихода. Распутин выложил убитых крыс в один ряд вдоль стены.

Это было похоже на жертвоприношение.

Назад Дальше