В политике традиционно доминировали мужчины, поэтому и понятия для метафорического описания политической деятельности привлекались из традиционных мужских занятий, таких как война и спорт. Среди первых исследователей, обративших внимание на этот аспект политической метафорики, был Н. Хоув [Howe 1988]. Проанализировав американские политические метафоры 1980–1985 гг., Н. Хоув пришел к выводу о том, что наиболее укорененные и распространенные в американской культуре политические метафоры относятся к мужским занятиям.
Усилия феминистских исследователей также направлены на выявление гендерного характера агрессивности политической метафорики и демонстрацию того, что конфронтационные метафоры не оставляют возможности для поиска консенсуса и компромисса, столь необходимых в сфере политики. Как отмечает Дж. Фиске, "военные и спортивные метафоры конструируют политику как конфликт между партиями, а не как сферу общественной деятельности, направленную на улучшение благосостояния народа" [Fiske 1987: 291]. Для женщин более характерны метафоры компромисса из понятийной области "Семья" или "Дом", что, например, прослеживается в дискурсе политической борьбы женщин за свои права [Delap 2002].
Феминистские исследования высвечивают еще одно следствие из доминирования "мужских" метафор агрессии и конфронтации в политическом дискурсе: такие метафоры воспроизводят в общественном сознании представление о политике как о мужском деле, в котором не остается места для женщин-политиков. Традиционно сфера политической деятельности считалась мужским занятием, но в современном мире женщины все чаще принимают активное участие в политической жизни общества, занимают высокие государственные должности, в том числе возглавляют государства и правительства. Вместе с тем одни и те же фреймы "мужского метафорического нарратива" по-разному концептуализируют и оценивают политиков-женщин и политиков-мужчин.
Например, в исследовании Э. Гиденгил и Дж. Эверитт [Gidengil, Everitt 1999] анализируется проблема воздействия "мужского нарратива" на метафорическое описание женщин-политиков в канадских СМИ. Для выявления гендерной специфики политической метафорики Э. Гиденгил и Дж. Эверитт сравнивали метафорическое представление участников канадских политических дебатов 1993 г. в СМИ с действительным поведением оппонентов.
Для анализа агрессивности поведения в дебатах использовалась методика Р. Тименса и Д. Моньер, согласно которой для квантитативного выражения агрессии политика нужно учитывать определенные маркеры. Например, учитывается, как часто оппоненты используют местоимение you (ты, вы), как часто перебивают друг друга и используют сжатый кулак как жест для акцентирования своих тезисов. Получив, хотя и условное, но некое квантитативное выражение агрессии оппонентов, исследователи сравнили эти данные с агрессивностью метафорических образов, связываемых журналистами с четырьмя участниками теледебатов – двумя мужчинами и двумя женщинами. Как выяснилось, агрессивность женщин-политиков в целом была меньше, чем у их оппонентов-мужчин. Однако метафор, актуализирующих агрессивные смыслы при описании их поведения на дебатах, было зафиксировано больше, чем при освещении поведения политиков-мужчин. Примечательно, что когда уровень агрессии женщин снизился, они по-прежнему описывались в теленовостях как более агрессивные, чем их оппоненты-мужчины.
Авторы утверждают, что когда женщины принимают мужской стиль поведения, чтобы соперничать в борьбе за власть, они изображаются в СМИ как более агрессивные, чем мужчины, потому что их политическая активность вступает в противоречие с глубоко укорененными представлениями о присущем женщине поведении. Мы не ассоциируем женщин с полем боя или боксерским рингом, соответственно, женщины не обладают необходимыми для политики качествами. Особенно наглядно это проявляется в метафорах, убеждающих адресата в женской политической "некомпетентности". Как показывают Э. Гиденгил и Дж. Эверитт, в метафорическом освещении канадских теленовостей женщины, которые решили поучаствовать в "спортивном состязании" или "военной стычке", могли "забить гол в собственные ворота" или "прострелить себе ногу".
Впоследствии Э. Гиденгил, Дж. Эверитт подтвердили эти выводы на примере трех канадских политических теледебатов с участием женщин [Gidengil, Everitt 2003]. В жанре политических дебатов женщины регулярно описываются как более агрессивные, чем их оппоненты-мужчины, хотя женщины, которые участвовали в дебатах не в первый раз, уже в меньшей степени притягивали агрессивные метафоры. Также женщинам-политикам часто не остается места в мужских фреймах: женщина в спорте-политике не может "закрутить мяч" или "просто отсиживается на скамейке запасных". В лучшем случае женщины "начинают футбольную атаку", но только мужчины "бьют по воротам".
В этом же исследовании Э. Гиденгил и Дж. Эверитт установили, что при освещении политических событий женщины-журналистки использовали агрессивные метафоры не реже, а иногда даже и чаще, чем их коллеги-мужчины. Процессы построения "мужского нарратива" протекают бессознательно, хотя авторы новостей и считают, что они освещают события объективно.
Полученные Э. Гиденгил и Дж. Эверитт данные, вероятно, имеют универсальный характер. К похожим выводам приходят и другие исследователи особенностей метафорического представления женщин-политиков. Дж. Вэй [Wei 2001], изучив метафорику тайваньского политического дискурса, пришла к выводу, что в отличие от политиков-мужчин политики-женщины описываются в СМИ или как очень агрессивные, или как недостаточно женственные, что, в общем, согласуется с выводами ее канадских коллег.
При неоспоримых достижениях феминистских исследований в области политкорректности иногда приходится констатировать, что маятник сильно качнулся в другую сторону. По верному замечанию С.Г. Тер-Минасовой, политическая корректность иногда доходит до крайностей, "становится предметом насмешек, развлечения, юмора" [Тер-Минасова 2004: 283]. Действительно, довольно странными представляются требования заменить history на herstory или бороться с "ненавистным сексистским суффиксом", отображая в написании women как womyn или wimmin. Подобные крайности можно обнаружить и в исследованиях метафорики. Например, Дж. Малшецки призывает бороться с милитарными метафорами прессы, являющимися чуть ли не традиционным средством обучения мальчиков и юношей фемициду (femicide) [Malszecki 1995].
Итак, гендерная модель осмысления мира привносит как универсальные, так и культурно-специфические характеристики в понимание политической действительности. Последние выражаются в различии между доминирующими тактиками метафорической оценки "чужого" в политическом дискурсе стран с гетерогенными культурными традициями. Также гендерная специфика политической метафорики выражается в преобладании "мужской картины мира" при осмыслении политической действительности, связанного с традиционным доминированием мужчин в сфере политической деятельности. Наконец, противопоставление мужского и женского начал является часто не осознаваемым, но действенным способом метафорического конструирования политической картины мира и ее переконцептуализации в сознании адресата политической коммуникации.
В целом материалы данной главы позволяют выделить некоторые глобальные и мегарегиональные закономерности исследования политической метафоры в когнитивном и семантическом аспектах.
1. Ведущая часть публикаций во всех мегарегионах ориентирована на выявление семантических и когнитивных сфер-источников и сфер-мишеней метафорической экспансии. Значительно реже политическая метафорика изучается с позиций выделения вербального проявления базисных когнитивных структур, гендерных характеристик политической метафоры и ее невербальных проявлений.
2. Специалисты из самых различных регионов выделяют, по существу, одни и те же сферы-источники, которые особенно активно используются в политическом дискурсе ("Война", "Спорт, игра", "Болезнь, медицина", "Человек", "Семья", "Неживая природа", "Криминал" и др.). Несомненная близость обнаруживается и при изучении типовых сфер-мишеней метафорической экспансии ("Государство или объединение государств", "Политика", "Политический лидер", "Война", "Террор", "Иммиграция" и др.), что позволяет говорить о существовании определенного метафорического интердискурса.
3. Для отечественных специалистов наиболее характерно рассмотрение политической метафорики на основе описания отдельных семантических и когнитивных сфер-источников метафорической экспансии, тогда как их западные коллеги чаще предпочитают исследование специфики сфер-мишеней метафорической экспансии.
4. Мегарегиональная и национальная специфика исследований политической метафорики преимущественно проявляется в повышенном внимании к определенным сферам-источникам или сферам-мишеням метафорической экспансии. В частности, в России особое внимание привлекают метафоры, которые используются для создания образа родной страны и для характеристики избирательных кампаний; для США характерен интерес к сферам-мишеням "Терроризм" и "Война в Ираке", ученые других стран часто обращаются к метафорическому образу Европы (Европейского союза) и проблемам иммиграции.
5. Проблемы использования метафор в рамках невербальной коммуникации и гендерные характеристики политической метафоры до последнего времени привлекают внимание преимущественно европейских и американских специалистов, но редко оказываются в зоне внимания российских ученых.
Заключение
Слова о глобальном интересе к метафоре и тем более к политической метафоре неспециалисту могут показаться ярким примером гиперболы, однако настоящее исследование основано на публикациях почти полутысячи специалистов, работающих на всех континентах земного шара. Даже самый краткий вариант библиографии их трудов, который удалось втиснуть в настоящее издание, составляет более 600 наименований.
Эти специалисты называют себя языковедами, коммуникативистами, философами, психологами, социологами, когнитивистами, политологами, советологами, востоковедами, психолингвистами, социолингвистами, этнологами и логиками.
Эти специалисты изучили официальные послания президентов многих стран и письма колумбийских крестьян, неприличные надписи на заборах и программы политических партий, мемуары политических лидеров и рекламные баннеры в Интернете, речи дипломатов в ООН и выступления на антиглобалистских митингах.
Эти специалисты рассмотрели политические дискурсы десятков государств, среди которых не только все государства Европы и Северной Америки, но и Тайвань, Новая Зеландия, Колумбия, Аргентина, Иран, Египет, Южная Африка, Пакистан, Ирак и множество иных стран.
Эти специалисты получили за свои изыскания в сфере политической метафорологии самые разнообразные знаки государственного и общественного признания: ученые степени и звания, избрание в различные академии, научные должности, награды и гранты.
И если хотя бы значительная часть этих специалистов признала то или иное положение заслуживающим внимания и тот или иной факт – реальным, если в научном сообществе получили признание те или иные методы, приемы, эвристики или принципы исследования, то эти положения, факты, методы, приемы, эвристики и принципы могут считаться в полной мере прошедшими апробацию.
В настоящей монографии рассмотрены далеко не все направления исследований по политической метафорологии. Вне зоны специального внимания, к сожалению, остались функции политической метафоры и – шире – роль метафоры в современной политической коммуникации. Представители риторического направления едва ли смогут понять, почему авторы данного исследования не рассмотрели проблему выразительности метафоры и ее взаимосвязи с другими образными средствами. Когнитивистам в данной монографии, разумеется, не будет хватать рассмотрения вопроса о когнитивном потенциале метафоры и о роли метафоры в концептуализации и категоризации действительности. Но, как хорошо известно, нельзя объять необъятное.
Авторы данного исследования сочтут свою задачу выполненной, если хотя бы часть читателей решат, что в книге сосредоточены материалы, способные достаточно полно и убедительно проиллюстрировать следующие тезисы современной политической метафорологии.
1. Теоретической основой, сыгравшей главную роль в возникновении и развитии политической метафорологии в ее истории и современном состоянии, стали два научных направления – политическая лингвистика и современная теория метафоры.
2. В современной политической метафорологии получили заслуженное признание две ведущих концепции – когнитивная и риторическая (семантико-стилистическая). Эти концепции, постоянно конкурируя друг с другом и одновременно обогащая друг друга, способствуют дальнейшему успешному развитию политической метафорологии.
3. Теория концептуальной метафоры Дж. Лакоффа и М. Джонсона как наиболее авторитетная в современной политической метафорологии концепция имела авторитетных предшественников как в сфере когнитивной метафорологии, так и в сфере политической метафорологии.
4. Использование в исследованиях по политической метафорологии методов смежных наук (культурологии, социологии, психолингвистики, социологии, нейрофизиологии и др.), а также специальных методов, связанных с отбором и оценкой метафор (дискурс-анализ, контент-анализ, корпусное исследование, прагматическая оценка и др.), способно существенно обогатить итоги когнитивного и риторического изучения политических метафор.
5. В современной науке получили широкое признание методики изучения политических метафор в рамках национального, функционального (институционального и масс-медийного), исторического и личностного дискурсов; значительное место в рамках этого направления занимают сопоставительные исследования.
6. В современной науке получили широкое признание когнитивные и семантические исследования политических метафор с точки зрения их связанности со сферами-источниками и сферами-мишенями метафорической экспансии. Несколько меньшее признание получили методики изучения политических метафор с позиций выявления базисных когнитивных структур, определения гендерной специфики и изучения места метафор в невербальной и креолизованной коммуникации.
7. В современной политической метафорологии сложились три своего рода мегарегиональных научных объединения – Североамериканское, Восточноевропейское (постсоветское), основу которого составляют исследования российских ученых, и Европейское, к которому относятся специалисты, рабающие в Центральной и Восточной Европе. Представителей каждого из этих объединений связывают не "общее выражение лица" или точный набор признаков, а некоторые черты "фамильного сходства".
8. Для представителей североамериканского направления в исследовании политической метафоры характерны следующие "фамильные черты":
– значительная (более половины) доля исследований, выполненных в рамках риторического направления;
– активное использование критического метода анализа дискурса и иных способов демонстрации своей гражданской, политической позиции;
– повышенное внимание к метафорам, которые используются в институциональном политическом дискурсе, особенно в текстах, созданных широко известными политическими лидерами; американские исследователи предпочитают изучать метафоры американского политического дискурса и крайне редко занимаются сопоставлением метафор в политических дискурсах разных народов;
– повышенное внимание к изучению политических метафор в личностном дискурсе и в историческом дискурсе отдаленных эпох.
9. Для представителей восточноевропейской лингвистики типичны следующие однотипные признаки:
– соответствующее глобальным тенденциям соотношение когнитивных и риторических (семантико-стилистических) исследований метафоры;
– явное предпочтение дескриптивных методик и минимальное использование критического анализа метафор;
– высокая доля исследований медийного политического дискурса и во много раз более низкая доля исследований институционального политического дискурса;
– повышенное внимание к изучению метафор в зарубежном политическом дискурсе и сопоставительному изучению метафор;
– высокая доля описаний метафор на основе выявления типовых семантических и когнитивных сфер-источников метафорической экспансии.
10. Представителей Центральной и Западной Европы объединяют следующие признаки "фамильного сходства":
– высокая (более 70 %) доля исследований, выполненных в рамках когнитивного направления;
– активное использование критического анализа дискурса как метода изучения политической метафоры;
– повышенный интерес к метафорам, которые используются в рамках медийного политического дискурса;
– большое количество публикаций, посвященных сопоставительному изучению метафор в национальных дискурсах;
– высокая доля описания метафор на основе выявления специфики сфер-мишеней метафорической экспансии.
11. В использовании современной политической метафоры сложился своего рода глобальный интердискурс, в рамках которого политическую коммуникацию самых различных государств объединяет значительное число однотипных метафорических моделей, способствующих сближению национальных картин мира, форм категоризации и концептуализации политической реальности.
12. Национальные особенности политической метафоры связаны преимущественно не с характером используемых метафорических моделей, а с их частотностью и прагматической нагруженностью, а также с различной фреймовой организацией этих моделей и их концептуальной организованностью. Все это, разумеется, не опровергает основного положения о соответствии метафорической картины мира национальной ментальности и культурным традициям соотвествующего народа.
13. Исследование политических метафор – надежный источник сведений об особенностях национальной, социумной и личностной ментальности, о базисных когнитивных структурах, о стереотипных представлениях, интенциях и иных явлениях сознания и подсознания.
14. Изучение политических метафор позволяет выделить "болевые точки", сферы конфликта интересов и столкновений мнений. Далеко не случайно в современной России особое внимание привлекают метафоры, которые используются для создания образа родной страны и для характеристики избирательных кампаний; для американцев характерен повышенный интерес к сферам-мишеням "Терроризм" и "Война в Ираке", тогда как европейцы постоянно обращаются к метафорическому образу Европы (Европейского союза) и проблемам иммиграции.