Практика показала, что для "пакостничества" в форме истребления безоружного коммерческого судоходства подходят любые корабли с умеренно-достаточным вооружением, большой автономностью и повышенной скоростью для преследования и бегства, в том числе и переоборудованные гражданские, которые, конечно, неизмеримо слабее крейсеров-акул, но могут быть спущены в подавляюще больших количествах, и опять же русские вспомогательные крейсера, бывшие "купцы" РОПиТа наглядно это продемонстрировали; и мощь больших русских крейсеров в этом отношении была избыточна, но… в каком-то особом смысле, в рамках умозрений в их действиях примитивно-бездумного истребления ресурсов неприятеля – "Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает!" Имей они лучшую сбалансированность активной и пассивной боевой мощи, т. е. цену и, как следствие – будь больше числом, А ГЛАВНОЕ, будь запущены не в эскадренную мясорубку морских сражений в узостях проливов, а на простор внешнего периметра тихоокеанского побережья Японии, они стали бы контуром достижения выдающейся стратегической цели – установления широкой морской блокады островного противника; переломили бы эсхатологические умонастроения русского морского офицерства; родили новую военно-морскую традицию в русской национально-исторической военной легенде, столь отличную от надрывного самопожертвования "Варяга", "Рюрика", "Стерегущего". В этом смысле потопление одного транспорта в Цусимском проливе на пару дней срывающее график переброски войск на континент значимей всего метания снарядов вокруг Артура, а появление русских крейсеров в Токийском заливе, подбросившее цены на фрахт в Японию в два раза, а цену страховки грузов у Ллойда в 2,5 раза – перекрывает уже и это… Русские крейсера технически открывали возможность Большой Крейсерской войны, резко отличной от обреченного каперства разномастных германских скорлупок в 1914–1915 гг., пресекавшихся в первом же столкновении с боевым кораблем, даже вследствие небольших повреждений из-за невозможности их устранить; рейд "Эмдена" – красивая легенда германского флота – был обречен, и если бы он даже уцелел в бою с "Сиднеем", его бы пришлось затопить, даже средней степени повреждения механизмов обрекали каперство. Считая по жестокости бой "Рюрика" с отрядом Камимуры (6 часов с 2–6 крейсерами, т. е. 1x4) за 8 боев "Эмдена" с "Сиднеем" (3 часа 1x1) можно сказать, что русский крейсер мог позволить себе не менее 5 подобных сшибок один на один, т. е. прервал бы судоходство в Индийской океане (пользуясь захваченными расходными материалами) на 3–5 месяцев, вместо 33 дней у "Эмдена", что обращало его действия в стратегический фактор. Япония такой же остров как и Англия, а по бедности природных ресурсов подвешена на своих морских коммуникациях в значительно преобладающей степени, поэтому обращение русских крейсеров в стратегическое средство было естественно и необходимо, но оно могло возникнуть только в рамках цельного воззрения на случившуюся войну, как его органическое выражение, что отчасти присутствовало в размышлениях русских военно-морских кругов в отношении Англо-Русского морского столкновения в 60–80 годы, но никак не сложилось в отношении Русско-Японской войны.
И виноваты ли в этом только политические круги, втянутые в абазовские авантюры, и не причислить ли к ним и военно-морскую элиту в целом, с 1896 года гнавшую лучшие новопостроенные корабли на Дальний Восток, но не удосужившуюся создать там полноценный 3-й российский флот и так и не определившуюся, что и как он (флот) или она (эскадра) там будет делать, все в совокупности: Авелан, Алексеев, Рожественский, Макаров, Бирилев, Чухнин, многократно там служившие, что как ни удивительно не становилось материалом военных умозрений, как будто русские флотоводцы сговорились рассматривать свое пребывание там простой вояжировкой между эскадр Балтийского флота, в прямое порушение рекомендации Наполеона военным лицам:
– Если вы окажитесь в новом городе – осмотрите его со вниманием, вдруг вам придется его брать!
Удивительно, что в умозрениях русских флотоводцев, их последующих критиков и, естественно, по иной предметной ориентированности, замыкающих историков не сложилось цельного представления о морском театре Русско-японской войны, кроме констатации островного положения Японии и его доминирования над морским районом. Между тем, существующая картина оригинальней и любопытней – перехватывая и изолируя русское побережье, Япония сама уподобляется двуликому Янусу, внутренней стороной дуги своих островов обращаясь к Владивостоку, а внешним периметром к Океану, особенностями своего расположения разделяя театр на две зоны: внутреннюю, в Японском море, естественной основой русских операций на которой является Владивосток, откуда по радиусам русские угрожают всему японскому побережью от Лаперузова до Корейского пролива, но не охватывающую стратегических связей ни с материком, ни с источниками снабжения в мире; и внешнюю, где сходятся к японскому побережью международные питающие пути и открывается замечательное поле Русским крейсерским операциям, как и место демонстрации тактических преимуществ в таковых "чисто-крейсерских характеристик" их дальноходных океанских "охотников", удушающе-длительный срок пребывания на позициях которых сразу превращается в средство стратегического давления, но поднимающую вопрос о базе таких операций, для которых не подходят ни Владивосток, ни Порт-Артур, глубоко изолированные в Японском и Желтом море, и требующую обратить самое серьезное внимание на Петропавловск, если уж сподобились профызать Аляску и Алеутскую дугу, перехватывающие весь Тихий океан, а не только паршивую Японию. Корея – естественный мост Японии на континент, отчасти даже продолжение – и Китайское побережье задают третью зону, Желтое море, которая особенностями своих начертаний совпадает с первой, но почти не создает условий для серьезных угроз Японскому побережью и главному стратегическому военно-морскому району войны, Корейскому проливу, через который осуществляется переброска войск, их обеспечение, и в районе которого происходит соединение всех трех зон. Уже профессионально-обостренное внимание думающего о войне, а не о "морском цензе" русского флотоводца должно было вскрыть ту особенность театра, что пока Япония владеет Цусимских архипелагом, морской театр разорван на три боевые зоны: Японского моря, с наличием серьезных достоинств и недостатков; Желтого моря, со всем набором недостатков первой и без каких-либо ее и собственных достоинств; Внешнюю Океанскую, открывающую перспективы стратегической крейсерской войны, к которой русский флот наиболее усердно готовился, правда, против другого противника, Англии. И коли нет сил держаться всех трёх зон, надо чем-то жертвовать, а в чем-то взаимодействовать.
Изолированный характер глубоко втиснутого в побережье Желтого моря, масса островов, скал, перехватывающих позиций, малые глубины более ориентировали на применение легких сил и активнейшее использование минно-торпедного оружия, притом, что центральное положение Порт-Артура в отношении данного театра открывало широчайший простор таким операциям. В стратегическом плане практическая невозможность развернуть отсюда быстрые операции против Корейского пролива без вступления сухопутной армии в Корею, и крайне неудачное позиционное положение против океанских коммуникаций противника ставило под вопрос какую-либо систему действий, кроме активно-оборонительной в рамках поддержки русского присутствия в Маньчжурии и по линии реки Ялу. Активные ночные минные постановки, набеги бронепалубных легких крейсеров, действия канонерок в прибрежных зонах с наличием шхерных районов вполне это обеспечивало.
Японское море с малым количеством островов, со слабой изрезанностью побережья, частой плохой погодой и большими глубинами обеспечивало лучшие условия для действий тяжелых кораблей и преимущественно артиллерийского боя. Оно позволяло создавать угрозу стратегическому ключевому району Корейского пролива, хотя и не в полной мере; в общем оно более благоприятствовало русской стороне, в составе морских сил которой преобладали большие мореходные корабли, переводимые с Балтики – и обесценивая большую часть огромного японского миноносного флота, в основной своей части приспособленного для действий у побережья, а также многочисленных легких крейсеров, на которых в стремлении усилить боевые составляющие, огонь и скорость предельно уменьшили угольные бункеровочные ямы.
В таком же положении оказывались и японские броненосцы, имевшие запас не более 700 тонн угля, что хватало на неделю плавания и только-только обеспечивало переход до Владивостока и обратно, в несколько лучшем положении были только броненосные крейсера; замечательная система военно-морских баз, созданная на юго-западе острова Кюсю в значительной мере обесценивалась, и в целом японский флот оказывался дальше от пунктов базирования, нежели русский, имевший таковым Владивосток. Особенность театра – наличие на нем только одной значимой цели у русских и многих у японской стороны вынуждала японское командование осуществлять поиск в районе Русского Приморья и Владивостока, то есть дальше от своих берегов, нарушая ту традицию, в которых осуществлялась японская военно-морская политика – встречать сильного врага в своих водах, обеспечивая превосходство основных боевых компонентов корабля за счет жертвы второстепенности. В общем, война через море, с возможностью внезапно появиться у любого из множества пунктов противника, компенсирующая его превосходство в скорости, с преимущественным использованием артиллерии, перевес в которой означался у русской стороны – была ей более предпочтительна. При наличии большого превосходства в силах открывалась возможность проведения главной стратегической операции войны – занятие Цусимы и блокада Корейского пролива. При отсутствии таковых действия флота принимали ограниченно-стратегический характер соревнования на истощение сторон, более существенные и разумные, если они увязаны, поддерживают и развивают результаты крейсерской войны вдоль тихоокеанского побережья Японии.
Действиям русского флота на внешних коммуникациях Страны Восходящего Солнца благоприятствует множество обстоятельств, кроме отсутствия необходимой базы в районе, единственно подходящем пунктом для которой представляется Петропавловск. Но даже будучи оборудован, он и все русские силы района будут нуждаться в тесном взаимодействии с Владивостокской эскадрой, притягивающей на себя японский флот с внешних коммуникаций; для налаживания такого взаимодействие очень важно представлялось создать промежуточные военно-морские позиции: в проливе Лаперуза у мыса Крильон, у мыса Анива в центральной части Курильской гряды, и промежуточноую угольную станцию в Корсакове; а также поддерживать обходной путь от мыса Лопатка до Охи и Николаевска.
Полагая в себе некоторую неготовность, т. е. усердно-долгое начало, когда войну еще только осваивают в восходящих степенях навыков, следовало бы при постепенно нарастающем характере действий броненосного ядра флота в Японском море развернуть активнейшую блокаду крейсерами и крейсер-броненосцами внешних коммуникаций Японии в океане из тех заделов, что были определены для Англии, с которой, в сущности, теперь и сражались, только она нашла подходящего "боя", который согласился вместо нее прыгнуть в пожар; для чего использовать 3 крейсер-броненосца, 3 океанских крейсера, большие бронепалубные крейсера серии "Варяг" (3 ед.) и типа "Аврора" (3 ед.), да 6–8 "рапитовских вспомогательных крейсеров", и навалившись таким составом, обратить морские пути в Японию в ад. В тех же районах, которые стратегически бесплодны (Желтое море) или временно недоступны (Корейский пролив) развернуть минную войну, и набеговые операции самых быстрых в мире легких русских крейсеров типа "Новик". При этом 4-ка русских крейсеров со скоростью 23–25 узлов (3 "Варяга" и "Новик") могли минировать и Цусимский пролив, проходя его в ночное время и по своему вооружению и скорости недоступные японским кораблям.
Картина убедительная, очевидно осуществимая, но требующая задолго определившейся решимости зоркого мастера художника, погруженного в свое дело, а не праздношатающегося вокруг него любителя. Вот удивительно, многократно поднимая, решив и закрыв вопрос о большой значимости русских крейсерских операций в Русско-японской войне, военно-морские специалисты ни разу не коснулись его составляющей, вопроса о базе таких операций, ни разу Петропавловск, единственно к тому пригодный нигде не высветился и не оглашен, эта все та же ущербность представления крейсерской войны, возможной в 1904–1905 годах.
Сама по себе система этих операций; осторожно нарастающих эскадренных на Японском море; отчаянно лихих или непредусмотренно-внезапных у Цусимы и в Желтом море и предустановленно-успешных в океане, вышколила бы, сплотила, слила экипажи, окрылила смелостью военного дерзания офицеров, соединила корабли в эскадры, обратила сборище судов во флот.
Если же положить войну энергично-наступательной, по причине ли уверенности, по самомнению нации громадной к нации малой, по вдохновению ли свыше, когда брошенный вовремя ком обращается камнепадом – следовало к первому дню войны готовить поход-прорыв на Цусиму, с молниеносным захватом этого ключевого пункта ситуации в войне, зная, что эта схватка неповторимо-единственная, дающая полную победу, но и требующая предельной отдачи… Всё или ничего! Как петровский сержант Щепотьев, в ночную пору в тумане выскочив на двух лодках на какую-то шведскую посудину, бросился безоглядно с 6 десятком солдат, резался всю ночь, и захватил фрегат с 3 сотнями экипажа – погиб сам, осталось в живых 18 израненных солдат, и добытая победа. В английском флоте существовала традиция, прямо воспитывающая это качество офицера – неудачную атаку таковой не считать, и победитель адмирал Бинг, остановивший продолжение боя был повешен; она много спасала и поднимала Г. Нельсона в годы молодых неудач, когда неистовое стремление "Атакуйте, всегда атакуйте!" еще не укрепилось глазомером, и размышлениями; в этом отношении его судьба немного зависела от него – была порождением порядков Великого NAVY… Все или ничего! Обрушиться с яростью такого натиска, что победит даже не вследствии своей механической величины – полной его неожиданности неприятелем. Упредить неприятеля, броситься в драку к Корейскому проливу безотносительно откуда, из Владивостока, Артура, всем, что окажется под рукой… Осознавалось ли это? Нет, и в печальном обстоятельстве повинно все русское военно-морское руководство, от "семи пудов августейшего мяса" наместника на Дальнем Востоке адмирала Алексеева, до адмирала-ученого С. Макарова, адмирала-артиллериста З. Рожественского, адмирала-администратора Бирилева. Все.
Русский флот, богатый талантами самых разнообразных оттенков и достоинств оказался беден в одном, таланте адмирала-бойца, разгорающегося страстью в предчувствии боя, живущего нарастанием способности к войне, как Ушаков, Нахимов в прошлой истории, как Битти, Шпее в соседском окружении. Увы, исключая Н. О. Эссена никто из русских флагманов не решился бы, узнав о начале высадки японцев в Корее, тут же сняться с якоря, пройти в пару ночей к Корейскому проливу и наброситься на 180 японских транспортов, заполонивших пролив, – как оказалось, без прикрытия – и сорвать высадку армий на континент, главнейшую стратегическую задачу флота в первые дни войны, очевидную по островному положению Японии, и могущую перечеркнуть даже и саму войну. Так поступил Нельсон у Копенгагена, Ушаков у Килиакрии – и вот в канун войны С.О. Макаров предлагает убрать корабли с внешнего рейда Порт-Артура на внутренний из-за возможной внезапной атаки японского флота – но это значит, что сам он атаковать, стремительно, упреждающе, первым не будет, выход из внутренней бухты Артура требовал суток… Но это же отказ от борьбы за господство на море в неслыханно значимые первые часы войны, да надо было не прятать флот в карман, вытряхнуть его из Артурской лужи, держать под парами, погасив огни, меняя расположение кораблей, выставив зорчайшее охранение, и немедленно сняться с якорей и черными тенями – к проливам, топя и захватывая все на пути, бросив кого-бы то ни было убеждать, адресуясь к своему чувству опасности, как только оно заголосит "беда!" – да, так поступил бы адмирал, готовый к войне с ее нулевого часа. Увы, в русской военной истории такие примеры нечасты при всем обилии битв – мы скорее склонны были подставляться к первому удару, и сколько за то вылетело зубов!.. А сколько упущено возможностей, ведь, например, все 22 года Ливонской войны Ивана Грозного в сущности следствие однократного действия: собиравшийся на соколиную охоту боярин Алексей Басманов, перехваченный гонцом, сообщившим о войне с Ливонией, повернул соколятников и псарей, и велев ударить в пушки, бросился через Нарову на неприступную Нарву – и взяв неприятельскую крепость, ключ к Прибалтике, в первый день войны с налету, обеспечил тем всю 20-летнюю кампанию. Такая взрывная готовность к ошеломляющему удару, мгновенно обрушившемуся натиску рождается всем предшествующим воспитанием военного человека, в согласии или вопреки мнений общества готовящемуся к единственному смыслу своего существования – войне, мгновенно вскипающей в беспощадном соревновании воль. Как выглядят с этой точки зрения русские адмиралы и офицеры – мягкотелыми, чеховски благодушными слизняками! В. Ф. Руднев, ждущий на поводу у посла Павлова заклания в Чемульно, в то время как совокупность признаков начала войны требует сняться и уйти волком-татем, с потушенными огнями, в ночь, а то и начиная с выхода из гавани приступить топить транспорты с войсками противника. Да, он мужественный человек, он добрый человек, он славный человек – он только не воин, мысленно изготавливающийся к ежечасному нападению на себя или от себя, как на то бросился немец Мюллер: узнав о русской мобилизации из газет, ринулся в июле 1914 года к Корейскому проливу и захватил два громадных транспорта, ставшие вспомогательными крейсерами германского флота – при этом в своей биографии знаменитого капитана "Эмдена" никогда не опускавшийся до "германских зверств".
Из русских адмиралов наиболее и даже единственно, по устоявшемуся стереотипу оценок, С. О. Макарову полагают честь изменить ход войны на море в русскую пользу – но так ли это?
Вот русский адмирал спешит в Артур – с чем он едет туда?