Судовые специалисты, дельные офицеры, художник-баталист, даже пара великих князей – но везет ли он замысел флотоводца, спрессованный в систему мероприятий ближайших дней? Их у него немного – 5 недель, война на море особо быстрая, как в эволюциях эскадр, так и в складывающейся обстановке самого боя.
Что же явил итог?
Макаров налаживает ремонт подорванных броненосцев; Макаров организует "перекидную" (навесную) стрельбу по японским кораблям в бухте Ляотешань – вопреки своему пристрастию к настильной стрельбе! Макаров выводит корабли в море на поиск отдельных отрядов противника; Макаров совершенствует береговую оборону Артура – но это система мероприятий флотоводца или метания сильного человека в окружении обступивших проблем, демонстрирующего, какой он превосходный артиллерист, специалист по непотопляемости, минному делу, портовому хозяйству и т. т. т.?
Рамками чьей воли определялась общая обстановка на море в дни его командования: русский ли флагман, преодолевая все препятствия, вел стратегическую борьбу у Корейского побережья с десантированием японских армий на континент – или японский флагман непрерывным давлением на Артур парализовал эти смертельно опасные ходы русской стороны?
Почему японский флот, по недостаточной автономности плавания вынужденный оперировать с необорудованных якорных стоянок в Корее, действовал у Порт-Артура, и при ограниченном числе крупных мореходных эсминцев (20 единиц), еженочно осуществлял поиск и постановку мин у входа в гавань, – по-чему русские эсминцы и минные крейсера (29 единиц), объединившись стаями с русскими бронепалубными крейсерами, наилучшим образом приспособленными к набеговым операциям, ринувшись в ночную пору, и сбросив сотни мин, не обратили море у Корейского побережья в дьявольский суп с клецками? Эта задача была безусловно главнейшая, простой перенос пунктов выгрузки войск с северокорейских гаваней на Чемульпо и Пусан, срывал график развертывания японских войск на материке, на месяц отодвигал их выход на линию Ялу, за каковой срок русские силы на этом мощном естественном рубеже более чем удваивались бы; неприятие этим мер свидетельствует о неглубоком проникновении командующим в стратегическую значимость проводимых военных мероприятий.
То, что имея 5 крейсеров, 3 клипера, 5 канонерских лодок, до 29 эсминцев и минных крейсеров, 2 минных заградителя, опирающихся на поддержку 5 броненосцев (еще 2 в ремонте) и береговой артиллерии крепости русский флагман не добился полного господства на море в 10-мильной зоне Порт-Артура и частичного, в моменты отсутствия броненосного ядра адмирала Того, на окружающих акваториях, свидетельствует, что Макаров так и не нашел необходимого решения сочетания активных и пассивных средств борьбы, взаимодействия минных постановок, кораблей и береговой обороны, сделавшее подобное господство очевидным. Да – он всем этим занимался, но соединение цветов в букет не произошло, что решило его судьбу и как флотоводца, и как человека.
Выдающийся специалист по минному оружию, имея в своем распоряжении 2 лучших в мире минных заградителя "Артур" и "Енисей" (погиб, подорвавшись на собственной мине), так и не развернул активной минной войны, оборонительными постановками у Артура, и наступательными у корейского побережья.
Легкие силы русских действовали растопыренными пальцами: в то время как японские эсминцы совершали поиск полным составом флотилий (4 единицы), русские – парами, и к чему это приводило, показывают героические бои и увы, естественная гибель "Стерегущего", "Страшного", "Решительного" – и будь Макаров флотоводцем, т. е. думая в первую очередь о действиях флота, а не о судоремонте, он безусловно осознал бы порочность подобной практики, и либо довел число выводимых на поиск эсминцев до "четверок", либо соединил их с легкими крейсерами в органические ударные "пятерки", уже своим составом отвращающим от тактики "охранения" к тактике "боя"; но он кажется потерялся ко дню гибели, не выделив в составе своих боевых впечатлений главного, и не вполне осмысливая их – ночью, с 30 на 31 марта, самолично обнаружив эсминцы противника, явно ставившие мины и даже заявив запомнившееся многим пожелание протралить с утра район, днем он повел эскадру через это место и прямо виноват в гибели одного ("Петропавловск") и подрыву и выходу из строя другого ("Полтава") броненосцев, сокративших мощь эскадры до 1 тихоходного броненосца ("Севастополь") и 2 неприспособленных к линейному бою крейсер-броненосцев ("Пересвет" и "Победа"). Катастрофа на "Петропавловске" свидетельствует и о другом – командующий не владел в должной мере обстановкой на эскадре, броненосцы этого типа имели солидную защиту крюйт-камер и кочегарок системой окружающих угольных трюмов, надежные поперечные переборки; и внешний подрыв мины, кроме целой "банки" таковых для них не являлся фатально опасным; судя по останкам корабля, обследованным японскими водолазами в 30-е годы, "Петропавловск" погиб от внутреннего взрыва, но не крюйт-камер, а торпед в носовых совковых аппаратах, по обнаружившейся с первых дней войны их бесполезности на броненосцах, приказанных к разряжению, со сдачей торпед на берег – подорвавшаяся и приблизительно той же частью корпуса "Полтава" только получила небольшой крен и задним ходом вышла из опасного района.
Таким образом, решительным вступлением в должность возбудив чаяния и энергию в подчиненных, С. О. Макаров не сумел разнообразные ее потоки соединить в одном завершающем сплаве, они не послужили возникновению качественной общности, а имели характер конвульсий встрепенувшегося сильного тела – любопытно, что резкое ослабление эскадры и гибель авторитетного, в том числе и в отрицательном смысле начальника подстегнула полезную боевую инициативу нижестоящих лиц, уже невзирая на наличие или отсутствие желаемых средств, а из того, что есть – и 2 мая активной минной постановкой заградитель "Амур" пускает на дно 2 японских броненосца "Яшима" и "Хатсузе".
Кто, кроме Макарова, виноват, что активная минная война, в которой на море всегда первенствовали русские, началась через месяц после его гибели, а не со дня его прибытия?
В чем заслуживает упрек С. Макаров, как флотоводец-тактик и утверждающийся главноначальствующий над военно-морским театром?
– Макаров не осознал, что состав боевого ядра эскадры по различию тактических характеристик судов – 3 хорошо вооруженных и превосходно защищенных, но тихоходных броненосца типа "Петропавловск"; 2 современных мощных быстроходных броненосца "Ретвизан" и "Цесаревич"; и два специализированных крейсер-броненосца типа "Ослябя", требуют ее расчлененного, вне общей кильватерной колонны, использования с разделением на автономные однородные тактические группы кораблей, с особым видом походных и боевых порядков, ролью в бою, различие в приоритетах боевых средств поражения противника. Это было особенно заметно из-за временного выхода из состава флота торпедированных "Цесаревича" и "Ретвизана", которые отчасти сглаживали различием между медлительными "утюгами" и скорыми, но некрепкими "гончими". Вместо тактического "осмысления" этой ситуации он ее "упростил", вообще перестав использовать "гончих", хороших у Японского побережья и плохих у Артурского.
– Время самого решительного соперничества на море, когда решалась судьба кампании – высадка японских армий на континент – проходило, и затяжная война делалась неизбежной. В этих условиях безотлагательно требовалось развернуть крейсерские операции в охват, и "под дых" Японии, а для того перевести "Пересвет" и "Победу" во Владивосток. Операция эта весьма смелая, но необходимая и возможная – при скорости 18, 5 узлов и почти неограниченной дальности плавания, они, проскочив например в сумерках мимо японских броненосцев, через несколько часов становились недоступны их преследованию, а 10-дюймовые пушки отразят наскоки и японских башенных крейсеров – скажется различие в весе снарядов (200 кг на 80 кг);
– Это перебазирование, резко увеличившее угрозу внутренним на Японском море, и особенно жизненно важным для военных действий противника, по Корейскому проливу коммуникациям, и нарастающий паралич внешних связей из-за постоянного крейсерства русских кораблей в океане, вызовет необходимое разделение японского флота, вынужденного действовать и в Желтом море и в районе Корейского пролива, разрушив главное с начала войны преимущество японского флагмана – действие от центра военно-морского театра всем составом флота по избранным изолированным направлениям.
– В этих условиях имея 5 равноценных броненосцев против 6 у неприятеля, можно и должно начать серию упорных операций по минированию Корейских вод, обеспечивая действия минных заградителей тяжелым составом флота, навязывая противнику минную войну как главное, и артиллерийский бой как обеспечивающее средство, разрушая его расчеты блокировать флот в Артуре непрерывным натиском легких сил.
– Роковая особенность театра, разорванность его дугой Японских островов на 3 изолированные боевые зоны, средостение которых Корейский пролив с Цусимскими островами находится в руках Японии, при обнаружившейся недостаточности сил и навыков делало что-либо, кроме изнуряющей борьбы на истощение, невозможным. До захвата Цусимы и установления эффективной блокады Корейского пролива возникало положение позиционного военно-морского пата, и ситуация в целом, после высадки японский армий на континент, решалось на суше…
Итак, с момента высадки японских армий в Корее пока русский флот не ставит задачу овладеть Цусимским средостением, не пересечет Корейский пролив, он средство вспомогательное, взять Японию одной блокадой немыслимо – как только он двинется к Цусиме, он становится дамокловым мечом над судьбой Страны Восходящего Солнца, при всех состоявшихся Ляоянах, Порт-Артурах, Мукденах… А знаете, у меня шевельнулось какое-то лучшее чувство к Рожественскому!
Глава 3
Рыба гниёт с головы… Но догнивает до хвоста!
Мне хочется думать и писать о нескольких Цусимах: о той, которая состоялась, и что в ней было и устроилось так, как случилось, в вид сводки мнений лиц в ней участвовавших или изучавших ее с уровня специальной подготовленности, необходимом само по себе как основа для плодотворных, не сногсшибательных размышлений; о той Цусиме, которая бы состоялась, явись к ее сроку в прозрении ли флагмана или некоего мистифицируемого под него лица новая решимость; о той Цусиме, которая могла начать складываться задолго, но в расчетах тех же посылок, средств, но уже измененных, преобразованных размышлением задавшегося художника-творца; наконец, о Цусиме фантастической, перешагнувшей через себя, обретшей новой качество возносящего, того, что Открывает Врата… или около чего надо замолчать. Но имейте ввиду, это ни в коем случае не стенания – Ах, как ужасно, что так случилось!.. Ах, как жаль, что не случилось этак! – я смотрю на Цусиму, как на особое явление, подготовлявшее безмерную катастрофу 1941 года – и таковую опрокинувшее, в своем развитии расщепившуюся и на 1941 и 1945 год. Я смотрю на нее, как на Голгофу, казнь на кресте которой порождает испытание-возвышение еще более тяжким. На изжитие Цусимы потребовалось 40 лет – каким испытаниям подвергнется нация, разбросавшая 24 % территории и 52 % населения без войны, мора, кручины и гибели? С середины 19 века амплитуда этих испытаний-крушений непрерывно нарастает:
– в 1855 году это был так себе, толчок, вмятинка, остановка;
– в 1905 году – позор! пощечина во всю щеку – но целы же!
– 1917 год – крушение нации и Мучительное очищение I Гражданской войной;
– 1941 год – Исполнение к 1945;
– 1991 – К чему?
С проклятого 1867 года – преступно-подлого отсечения Аляски – такое впечатление, что в теле России сцепились-борются две сути, два начала: одно живое, бойкое, сильное, размашистое, Буслаевско-Селяниновское – другое косное, стылое, равнодушно-брезгливое ко всему, и особенно русскому, олицетворенное то господином профессоров Ковалевским-Чубайсом, то пьяношалым бесом Катошихиным-Смердяковым, одно соединяющее, борозда к борозде, город к городу – другое разбрасывающее, топчущее, клящее, разбегающееся. А и когда оно вылезло – да все тогда же в 60-х в сознании выпущенного на простор таракана сеней да людских, осмотревшегося и вдруг понявшего что не его это все, простор, ветры, синь да небо – его воровству, лавке, двору, нужнику это укор, его башке – туча, что есть ведь и другая на его не похожая жизнь… И в растущее дерево впивают железа, пилят вершину, заламывают ветви, секут-окапывают корни, когтят "экономизмом", "европеизмом" – и в общем, в взбесившейся самотно-животной, рефлекторно-эгоистичной сути паразита-таракана заворачивают миросозерцание в обозрение щели, необозримое – в кошельково-карманное. Надо понять ясно и отчетливо, экономизм, как выведение всего из "интереса", не труда – и гиперконтинентальная Россия несовместны, соображения упорядоченности курятника разрывают вторую; недостижимость Духа, возрастающего в Пространстве обращает посредственность скромную в Посредственность Воинствующую. Отношение России и экономизма в мировоззрения – капитализма в практике, это отношение растущего дерева и каменной ограды, разрастаясь, оно ее прорастает и сокрушает – условием сохранения второго является удушение ее способности к росту; обращение всего громадного, размашистого, в салонное, настенное, настольное – Таракан вылез из щели, Дух должен ступать туда! А если не идет, не вмещается, распирает?..
Россия в своих крушениях обретает способность к преодолению больших; Германия обращается к еще большим; Япония становится болячкой победителей; Индия пополняется ещё одной народностью… Китай растворяет еще одного пришельца.
В русском есть какая-то упертость, странное явление необратимой заданности, вдруг обращающее самое жизнеспособное существо в феномен непредсказуемой обреченности, непредсказуемой вследствие ее бессмысленности, внешней необусловленности, какого-то самосокрушения, не просто совать голову под топор – но и направлять его, почти заставлять, почти вынуждать опуститься самым жестоким образом, как то самоубийственное накликание разбойника из романса Даргомыжского:
– Целовался сладко да с твоей женой!..
Эта черта в Цусиме присутствует очень выпукло: 7-месячное безнадежное плавание в психологически невыносимой обстановке осознания обреченности, до помешательств, самоубийств, стайных порывов, и когда уже все прояснено, сговорено, утрясено до парализующей обреченности – ринулись сами в пекло и с каким-то весельем.
– Двум смертям не бывать, а одной не миновать?!
– Лучше ужасный конец, чем ужас без конца?!
Как ни странно, это взрыв, броситься очертя всему 7-месячно наговоренному, кажется, не разорвал – соединил ненавистного Рожественского с экипажами, до того едва ли не пребывавшими на грани бунта, из-за того же похода и боя. Немец стал бы молиться и писать письма домой – Японец исполнился священного трепета исполнения бусидо – Англичанин стиснул зубы – Чеченец вспыхнул яростью дороже продать жизнь – Русские развеселились! Эта черта – перемена знаков энергии – неповторимо-необычная присутствует в Цусиме во множестве проявлений, интересная и в канве событий, и сама по себе, и в своем переходе на ступени всеобщего обобщения. Здесь проступает что-то неповторимо-особенное из скрытной физиономии нации, что-то сродни разбойнику Кудеяру, переменившемуся сразу в праведники.
И как сильно и страшно мог опереться на нее художник-творец трагедии-боя, уже в рамках прозрений собственного, возвышенного над приземленно-обычным наития.
В решении З. Рожественского идти прямым путем через Цусиму присутствует алогизм – но с оттенком пронзительности, это хрестоматийно неверно, несообразно – но это приобретает контуры огромной картины, уже задающей, а не диктуемой, и осуществись она также безоглядно-творчески, как и миг этого решения – можно было бы говорить о гении одного дня. Его же сталось едва ли и на час…
Что присутствовало в рассуждениях, если они были, в наитии, если оно вело, Рожественского, когда уже пройдя пролив Баши и уклонившись как бы к обходному, разумно-осторожному движению своей неслаженной армады, он вдруг отворачивает на Северо-Запад, проходит мимо Линкейских островов (ныне Нансей) и устремляется к Цусимскому проливу? Это сочетание расчета, интуиции, прозревающей значение данного пункта, и бросающее к нему без всяких околичностей – в присутствии Клеопатры на горничных не заглядываются?
В течение всего долгого похода З. П. Рожественский демонстрировал преобладающим качеством жесточайший темперамент-волю, бросавший его вплоть до кулачной расправы на все препятствующее; нарастающее неприятие сдерживающих его вещей, будь это мнение окружающих лиц или внешние обстоятельства. "Гулльский инцидент", когда русские корабли расстреляли несколько английских рыболовных баркасов на Даггербанке; захват прерогатив судебного ведомства – своей властью адмирал вводит на эскадре режим военного положения, по которому может расстреливать и вешать кого угодно; полное пренебрежение к уже многократно проверенной русскими моряками практике экваториальных переходов, освоенной еще со времени Крузенштерна и Лисянского, вопиюще бессмысленное разрушение обычного их хода, совершенно очевидное офицерскому составу эскадры, 2/3 командиров кораблей которой многократно пересекали эти воды – кажется, вырвавшийся на флагманский мостик из кабинета начальника Главного Морского штаба Рожественский исполнился желания все перевернуть и переломать.
С 70-х годов 19 века отправляясь в плавание на Дальний Восток, русские корабли устойчиво следовали кратчайшим путем через Суэцкий канал, на котором даже держали особую Средиземноморскую эскадру, как стальную колючку для Англии и Турции и средство обеспечения быстрого укрепления тихоокеанских морских сил, бездарно-безрассудно ликвидированную Николаем II. Наличие оборудованных портов, магазинов всякого рода было важным обоснованием на длинном пути, сопровождающемся поломкой механизмов и заболеванием моряков, дававшее разрядку от быта башен и палуб, столь важную в поддержании боевого духа экипажей; недостатком маршрута являлась его "многолюдность", делавшая невозможным утаить перемещение эскадры и проводить боевую учебу на значительной его части, как и то, что весь он был перехвачен враждебной Англией.
В качестве дополнительного страхующего, на случай крайнего обострения отношений с владычицей морей, осваивался ход вокруг мыса Горн, где можно было рассчитывать на относительный нейтралитет Бразилии, почти дружественной Аргентины, и даже проанглийская Чилийская республика все же не была ее прямой колонией; наличие современных портов делало его тоже удовлетворительным; двигаясь по диагоналям двух океанов, вне зон мирового торгового судоходства, и обозрений с берегов, эскадра становилась невидимой и непредсказуемой, могла совершенствовать все виды подготовки беспрепятственно, с учебными и боевыми стрельбами; до прорытия Суэцкого канала он был кратчайшим для плавания на Дальний Восток.