Ставка поняла, что "голодный бунт" перерос в революцию. В предсмертных судорогах царизм еще пытался оказать сопротивление революции. Хабалов из "верных" полков наспех сформировал ударную часть в составе шести рот пехоты и полутора эскадронов конницы с 15 пулеметами. Однако и этот отряд при первом же соприкосновении с восставшими перешел на их сторону. Генерал Хабалов вместе с другим сводным отрядом из частей Литовского, Кексгольмского и Измайловского полков укрылся в Адмиралтейство, пытаясь действовать против восставших. Однако и этот отборный отряд растаял на глазах. Утром 28 февраля Хабалов сообщил по прямому проводу в Ставку: "Число оставшихся верных долгу уменьшилось до 600 человек пехоты и до 500 всадников при 15 пулеметах, 12 орудиях... Положение до чрезвычайности трудное"[145]. Он не успел еще закончить своих переговоров со Ставкой, как последние остатки "верных" войск присоединились к рабочим. С какой быстротой нарастала революция в армии, можно судить по материалам Военной комиссии Временного комитета Государственной думы[146]:
Месяц и день Время дня Общее число восставших
Февраль 26 3-6 часов дня 600 человек
" 27 утром 10 200 "
" 27 днем 25 700 "
" 27 вечером 66 700 "
" 28 утром 72 700 "
" 28 днем 112 000 "
" 28 вечером 127 000 "
Март 1 утром 144 700 "
" 1 днем (около) 170000 "
Ленин, объясняя, почему революция победила так быстро, писал: "Но если поражения в войне сыграли роль отрицательного фактора, ускорившего взрыв, то связь англо-французского финансового капитала, англо-французского империализма с октябристско-кадетским капиталом России явилась фактором, ускорившим этот кризис. Эту сторону дела, чрезвычайно важную, замалчивает по понятным причинам англофранцузская пресса и злорадно подчеркивает немецкая. Мы, марксисты, должны трезво глядеть правде в глаза, не смущаясь ни ложью казенной, слащаво-дипломатической ложью дипломатов и министров первой воюющей группы империалистов, ни подмигиванием и хихиканием их финансовых и военных конкурентов другой воюющей группы. Весь ход событий февральско-мартовской революции показывает ясно, что английское и французское посольства с их агентами и "связями", давно делавшие самые отчаянные усилия, чтобы помешать "сепаратным" соглашениям и сепаратному миру Николая II (но будем надеяться и добиваться этого - последнего) с Вильгельмом II, непосредственно стремились к смещению Николая Романова. Не будем делать себе иллюзий. Если революция победила так скоро и так - по внешности, на первый поверхностный взгляд - "радикально", то лишь потому, что в силу чрезвычайно оригинальной исторической ситуации слились вместе, и замечательно "дружно" слились, совершенно различные потоки, совершенно разнородные классовые интересы, совершенно противоположные политические и социальные стремления. Именно: заговор англофранцузских империалистов, толкавших Милюкова и Гучкова с К° к захвату власти в интересах продолжения империалистской войны, в интересах еще более ярого и упорного ведения ее, в интересах избиения новых миллионов рабочих и крестьян России для получения Константинополя.. Гучковыми, Сирии... французскими, Месопотамии... английскими капиталистами и т. д. Это - с одной стороны. А с другой стороны - глубокое пролетарское и массово-народное (все беднейшее население городов и деревень) движение революционного характера за хлеб, за мир, за настоящую свободу "[147].
В Петрограде дело было кончено. Но Ставка и царь двинули войска с фронта. Во главе был поставлен наделенный диктаторскими полномочиями генерал Иванов, отличившийся подавлением кронштадтского восстания в 1905 году. Но генерал Иванов со своим эшелоном еле добрался до Царского села. Здесь его войска немедля побратались с революционными солдатами, а сам он едва успел избежать ареста. На обратной дороге его поезд был загнал в тупик, связь с фронтом оказалась уже прерванной.
Царь по дороге из Ставки добрался только до станции Дно. Встречные поезда были забиты солдатами, разносившими весть о восстании в столице. Ехать дальше было бесцельно. Николай П повернул в Псков, в штаб Северного фронта, чтобы поднять армию против Петрограда. В Пскове ему сообщили о победе революции, а телеграммы от всех командующих фронтами рекомендовали уступить. Из Петрограда передали воззвание революционных организаций. Всякое сопротивление было излишним, и Николай решил отречься от престола.
В то время как царь и Ставка вводили в бой последние резервы, петроградские рабочие и солдаты приступили к созданию своего политического и организационного центра - совета рабочих и солдатских депутатов. Вечером 27 февраля открылось первое заседание Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов.
3. Двоевластие
Рабочие и крестьяне в солдатских шинелях совершили революцию, но на первых порах не им достались все ее плоды: рядом с советом выросло правительство буржуазии.
Временный комитет Государственной думы не считал себя властью ни перед умирающим самодержавием, ни перед восставшим народом. Комитет был избран для "водворения порядка" и деятельно занялся этим. Родзянко, теперь председатель комитета, сразу после выборов 27 февраля поехал к председателю Совета министров князю Голицыну. Последний ответил, что все члены правительства подали в отставку, а сам он с минуты на минуту ждет ареста. Родзянко снова связался с царем, со Ставкой, переговорил с командующими фронтами, прося их поддержать перед Николаем Думу. Но события быстро шли вперед. Стали поступать сведения о восстании в ближайших к Петрограду городах. Из Ставки не было никаких утешительных вестей, а из левого крыла Таврического дворца, где собрался совет рабочих депутатов, сообщали, что солдаты восставших полков прислали своих представителей. Гарнизон через голову комитета Думы связывался с советом. Соотношение сил складывалось не в пользу буржуазии. Она добивалась от царя "правительства победы", чтобы довести до конца войну и предотвратить революцию. Но революция опередила буржуазию. Оставалось присоединиться к революции, попытаться возглавить ее, чтобы потом обезглавить. Пока пролетариат и трудящиеся сражались и умирали в борьбе с царизмом, буржуазия спешно перекрашивала свое "правительство победы" в "правительство революции", рассчитывая подавить последнюю.
Поздно ночью собрался Временный комитет и решил взять власть в свои руки. Родзянко на рассвете телеграфировал в Ставку, что министры арестованы, правительство не существует, "чернь начинает завладевать положением, и комитет Государственной думы, дабы предотвратить истребление офицеров и администрации и успокоить разгоревшиеся страсти, решил принять правительственные функции на себя"[148]. Временный комитет назначил комиссаров Думы в министерства 28 февраля. Из Москвы и других городов стали прибывать сообщения о присоединении к революции. Запрашивали, как быть с организацией власти. Родзянко разослал по всем городам телеграмму о создании Временного комитета. Весь день к Таврическому дворцу подходили все новые полки, перешедшие на сторону революции. Родзянко, Милюков произносили речи, приглашая солдат вернуться в казармы и слушаться своих офицеров. В одном из выступлений Родзянко предложил солдатам успокоиться и сдать оружие. Весть об этом быстро разнеслась по гарнизону. Говорили, что Родзянко уже издал приказ об отобрании оружия у восставших солдат. Полки, только что бывшие в Думе, стали требовать присылки депутатов - рассеять создавшееся настроение. Вот как Шульгин рассказывает о нарастании волнения: "Помню, в один из полков послали одного правого националиста... Он вернулся...
- Ну, что?
- Да ничего... Хорошо! Я им сказал - кричат "ура". Сказал, что без офицеров ничего не будет, что родина в опасности. Обещали, что все будет хорошо, они верят Государственной думе...
- Ну, слава богу...
Только вдруг зазвонил телефон...
- Как? Да ведь только что у вас были... Все же кончилось очень хорошо... Что? Опять волнуются? Кого? Кого-нибудь полевее? Хорошо. Сейчас пришлем.
Посылаем Милюкова. Милюков вернулся через час. Очень довольный.
- Они немного волнуются. Мне кажется, что с ними говорили не на тех струнах... Я говорил в казарме с какого-то эшафота. Был весь полк, и из других частей... Ну, настроение очень хорошее. Меня вынесли на руках...
Но через некоторое время телефон зазвонил снова и отчаянно.
- Алло! Слушаю! Такой-то полк? Как, опять? А Милюков?.. Да они его на руках вынесли... Как? Что им надо? Еще левей?.. Ну, хорошо. Мы пошлем трудовика..."[149]
Противоречие между классовым составом армии и классовыми задачами, которым она служила при царизме и при буржуазии, вскрылось в первые же дни революции. Все процессы, давно зревшие в армии, сразу прорвались наружу, как только было сброшено самодержавие. "Сначала мы увидели двух солдат, - рассказывает английский генерал Нокс, наблюдавший первые всплески революции в Петрограде из окна артиллерийского управления, - затем появилась огромная беспорядочная толпа солдат, растянувшаяся по всей улиц " и тротуарам. Офицеров там не было"[150].
Офицеры покинули полки независимо от своей классовой принадлежности и политических симпатий. Мелкобуржуазных выходцев и кадровиков объединил страх перед вооруженным блоком рабочих и солдат.
Тот же генерал, приставленный следить за выполнением русской армией ее обязательств перед союзниками, объехав полки, сообщал: в батальоне Волынского полка все 40 офицеров изгнаны, в Егерском - 22, в 1-м железнодорожном оставлено только 16 из 64 офицеров, да и то без оружия. "Я, кажется, единственный офицер в Петрограде, сохранивший свою саблю"[151], меланхолически заключил свои наблюдения английский генерал.
Буржуазия с первых же часов революции попыталась с охранить за собой армию. Уже 27 февраля, еще до взятия власти, Временный комитет создал Военную комиссию, в состав которой было введено несколько офицеров и генералов. Задача комиссии состояла в том, чтобы сохранить за офицерством руководство солдатскими массами. Но движение внизу, как разбушевавшееся русло реки, пошло мимо комиссии. Генерал Нокс приводит яркий пример того, как быстро уходили солдаты из-под руководства командования: "Во Временный комитет Государственной думы явилась депутация от питерских солдат с просьбой издать какое-нибудь постановление о мерах, закрепляющих революцию в армии. На ответ комитета, что для таких решений время не наступило, солдат повернулся на каблуках, сказав: "Тем лучше. Мы напишем приказ сами"[152].
"Мы сами" - с первых дней революции стало организующим лозунгом солдатских масс.
Совет рабочих депутатов - а он в первый же день революции стал и солдатским - превращался во власть. Это испытал на себе глава Временного комитета Родзянко. Так 1 марта днем его вызвали в Псков к царю для переговоров. Железнодорожники без разрешения совета не хотели дать поезда. Родзянко обратился в совет, а там после короткого обсуждения отказали. Вечером Родзянко вызвали к прямому проводу из Пскова от царя, но Родзянко заявил, что один на телеграф не поедет. По словам Суханова Родзянко сказал, обращаясь к представителям совета: "Пусть "господа рабочие и солдатские депутаты" дадут мне охрану или поедут со мной, а то меня арестуют там, на телеграфе... Что ж! У вас сила и власть. Вы, конечно, можете меня арестовать... Может быть, вы всех нас арестуете, мы не знаем?"[153]
Совет и в действительности обладал силой, он был своего рода правительством. Рано утром 28 февраля исполнительный комитет Петроградского совета постановил: организовать районные комитеты и создать рабочую милицию. Утром же вышел первый номер газеты "Известия Петроградского совета" с воззванием от имени совета, в котором говорилось: "Совет рабочих депутатов, заседающий в Государственной думе, ставит своей основной задачей организацию народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления в России. Совет назначил районных комиссаров для установления народной власти в районах Петрограда. Приглашаем все население столицы немедленно сплотиться вокруг совета, образовать местные комитеты в районах и взять в свои руки управление всеми местными делами. Все вместе, общими силами, будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв Учредительного собрания, избранного на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права"[154].
В тот же день, 28 февраля, совет постановил открыть железнодорожное сообщение между Петроградом и Москвой. 1 марта состоялось уже объединенное заседание совета рабочих и солдатских депутатов. Представители полков горячо рассказывали о росте недоверия к Думе после выступления Родзянко о сдаче оружия. На заседании было решено: во всех политических выступлениях подчиняться лишь совету, распоряжения Военной комиссии исполнять только в том случае, если они не расходятся с советом.
Сразу после бурного заседания группа солдат тут же, за перегородкой, обступила стол члена исполнительного комитета совета меньшевика Н. Д. Соколова, которому было поручено обнародовать решения совета в приказе по войскам. Соколов записывал то, что диктовали окружавшие его солдаты.
Именно под давлением масс был издан первый революционный приказ, по поводу которого Керенский позже говорил, что "отдал бы десять лет жизни, чтобы приказ вовсе не был подписан"[155].
Приведем его полностью: ПРИКАЗ Ж 1.
1 марта 1917 года.
По гарнизону Петроградского округа. Всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного прочного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения.
Совет рабочих и солдатских депутатов постановил:
1. Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитет из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.
2. Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 2 сего марта.
3. Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.
4. Приказы Военной комиссии Государственной думы следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям совета рабочих и солдатских депутатов.
5. Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее, должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованиям.
6. В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане.
В частности, вставание во фронт и обязательное отдавание чести вне службы отменяются.
7. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т. п. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д.
Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности, обращение к ним на "ты" воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов.
Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах.
Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов.
Приказ превращал совет во всеобъемлющую революционную организацию масс. Все воинские части со своим оружием и снаряжением поступали в его политическое распоряжение.
В приказе был и пункт о выборности командиров, но уже при печатании приказа в газете выборность распоряжением Соколова была снята.
Первого марта образовались советы рабочих депутатов в Москве, в Самаре, в Саратове. В Нижний Новгород пришли 5 тысяч рабочих из Сормова и побратались с гарнизоном. В Твери несколько тысяч рабочих подошло к казармам и вместе с солдатами пошло по улицам города.
При таких условиях власть Временного комитета была очень призрачной. Нужно было договориться с советом. В 12 часов ночи 1 марта Временный комитет пригласил на заседание к себе представителей совета. Пришли меньшевики: Н. С. Чхеидзе, Н. Д. Соколов, Н. Н. Суханов, Ю. М. Стеклов (тогда меньшевик) и В. И. Филипповский - эсер.
Исполнительный комитет совета незадолго перед этим приглашением тоже обсуждал проблему власти. Большинство в исполнительном комитете принадлежало меньшевикам и эсерам. Для них Февральская революция была буржуазной не только потому, что она кончала с полукрепостным режимом, но и потому, что буржуазия по их мнению была единственной руководящей силой революции. Старый видный меньшевик крайнего правого толка Потресов прямо писал: "К моменту буржуазной революции наиболее социально и психологически подготовленной для решения общенациональных задач оказывается все та же буржуазия. То есть еще все тот же класс, которому на ближайший, хотя бы и короткий период истории, на время укрепления в стране порядка развитого капиталистического строя, уготована роль хозяина-распорядителя"[156].
В оценке характера будущей власти между правыми и левыми меньшевиками не было никакой разницы. Н. Н. Суханов считался наиболее "левым" среди меньшевиков. Он был почти "пораженцем", пописывал статейки против войны, расходясь в этом вопросе с официальным меньшевизмом. "Полуленинец", как он сам называл себя, Суханов так рассуждал в это время: "Власть, идущая на смену царизма, должна быть буржуазной, Трепова и Распутина должны и могут сменить только заправилы думского "прогрессивного блока". На такое решение необходимо держать курс. Иначе переворот не удастся, и революция погибнет"[157].
Далее Суханов развил, почему именно буржуазия должна стать у власти. Демократия распылена, не имеет политических организаций, без аппарата власти не сумеет овладеть государственной машиной, а о создании новой не смеет и мечтать.
"Вся наличная государственная машина, армия чиновничества, цензовые земства и города, работавшие при содействии всех сил демократии, могли быть послушными Милюкову, но не Чхеидзе. Иного же аппарата не было и быть не могло"[158] - так объяснял Суханов необходимость передачи власти в руки буржуазии. Мелкий буржуа, растерявшийся в обстановке революции, и не думал посягнуть на власть или поставить кого-нибудь другого у власти кроме "привычного" хозяина. Одно только смущало лидеров совета, случайно вознесенных на гребень революционной волны: "Вопрос... заключается в том, захочет ли цензовая Россия принять власть при таких условиях. И задача, следовательно, состоит в том, чтобы заставить ее принять власть "[159].
Буржуазия, оставшись без поддержки самодержавия, боялась принять на себя бремя власти. Откровеннее всех признался в этом Шульгин: "Мы были рождены и воспитаны, чтобы под крылышком власти хвалить ее или порицать... Мы способны были в крайнем случае безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи... Под условием, чтобы императорский караул охранял нас... Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала .у нас кружилась голова и немело сердце"[160].
Теряющие самообладание по мере размаха революции руководители совета пытались силой навязать упирающемуся "хозяину-распорядителю" власть.