Исполнительный комитет совета постановил предоставить Временному комитету по его усмотрению составить список членов правительства, в состав правительства не входить, но передать ему власть на следующих условиях: 1) объявление полной амнистии по всем политическим и религиозным делам, 2) свобода слова, союзов, собраний и стачек, 3) отмена всех сословных, национальных и религиозных ограничений, 4) замена полиции милицией, 5) демократические выборы в органы местного управления, 6) отказ правительства от всяких шагов, предрешающих будущую форму правления, до созыва Учредительного собрания, 7) невывод и неразоружение революционных полков, 8) гражданские права для солдат. Среди требований совета не было ни одного крупного вопроса, из-за которого шла бы острая борьба: ни вопроса о земле, ни мира, ни восьмичасового рабочего дня. Мелкобуржуазные меньшевистско-эсеровские лидеры совета нарочито обошли эти основные вопросы, чтобы не запугать буржуазию.
Временный комитет Государственной думы в ожидании делегации совета очень нервничал. Отовсюду поступали сведения о быстром развитии революции. Из полков звонили, что отношение солдат к офицерам все ухудшается. Как только в правое крыло дворца явилась эсеро-меньшевистская делегация от совета, Родзянко, Милюков стали наперебой рассказывать об анархии в городе, передавали всякие слухи об уличных беспорядках. Лидеры буржуазии сгущали краски, словно запрашивая в предстоящих торгах. Но к их удивлению никто не возражал им. Мелкобуржуазные представители совета сочувственно слушали. Милюков понял,, что посетители из левого крыла Таврического дворца перепуганы революцией не менее, чем хозяева правого. Милюков сразу успокоился и деловито взял в руки условия исполнительного комитета. Условия совета рабочих и солдатских депутатов в общем приемлемы и могут лечь в основу соглашения его с комитетом Государственной думы, заявил Милюков, но добавил, что у него есть пункты, против которых он решительно возражает. Прежде всего пункт об отказе от всяких шагов, предрешающих форму правления. Успокоившийся лидер-буржуа стал уговаривать делегацию принять монархию: вместо Николая посадить на престол его сына при регенте Михаиле. Это была старая программа буржуазии, намеченная еще задолго до революции. "Один - больной ребенок, а другой - совсем глупый человек"[161] уговаривал Милюков, поддержанный Родзянко и другими членами комитета. Милюков снова перечитал все условия соглашения, безоговорочно согласился на созыв Учредительного собрания, но запнулся на том же пункте о форме правления.
В конце спора была принята следующая компромиссная формулировка: "Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны"[162].
В таком виде пункт не связывал рук Милюкову, условие можно было толковать по-своему.
В последнее требование о правах солдат Милюков тоже внес поправку, облегчающую ему будущую политику: "В пределах, допускаемых военно-техническими условиями"[163].
Легко покончив с предложениями совета, Милюков, в свою очередь, выдвинул одно обязательство: исполнительный комитет совета должен опубликовать декларацию о том, что данное правительство образовалось по соглашению с советом рабочих депутатов и потому заслуживает доверия масс; в декларации должен быть призыв к солдатам признать офицеров.
Заседание кончилось. Временный комитет приступил к с оставлению списка правительства, а представители совета занялись декларацией. Снова сошлись на рассвете 2 марта. Декларация представителей совета не понравилась Милюкову, и он тут же сел ее исправлять. Представители совета выработали все пункты для объявления Временного правительства, а лидер буржуазии Милюков написал декларацию исполнительного комитета. В этой картине отразилась вся сущность будущих отношений между буржуазным правительством и мелкобуржуазными лидерами совета.
В то же утро объявлен был состав правительства: председатель и министр внутренних дел - князь Г. Е. Львов, министр иностранных дел - П. Н. Милюков (кадет), военный и морской - А. И. Гучков (октябрист), путей сообщения - Н. В. Некрасов (кадет), торговли и промышленности - А. И. Коновалов (прогрессист), финансов - М. И. Терещенко, просвещения - А. А. Мануйлов (кадет), обер-прокурор Синода - В. Н. Львов, министр земледелия - А. И. Шингарев (кадет), юстиции - А. Ф. Керенский (трудовик), государственный контролер - И. В. Годнев. Шесть человек, т. е. большинство состава, взяты были из того списка "министерства доверия", которое намечалось еще осенью 1915 года.
Вооруженная сила и поддержка масс были на стороне советов, а власть оказалась в руках Временного правительства. Создалось редкое в истории двоевластие. Ленин по этому поводу писал: "В высшей степени замечательное своеобразие нашей революции состоит в том, что она создала двоевластие... В чем состоит двоевластие? В том, что рядом с Временным правительством, правительством буржуазии, сложилось еще слабое, зачаточное, но все-таки несомненно существующее на деле и растущее другое правительство: советы рабочих и солдатских депутатов"[164].
Мало того, советы, выдвинутые победившими рабочими и солдатами, но возглавляемые меньшевиками, сами добровольно признали над собой власть Временного правительства - добровольно отдали завоеванную солдатами и рабочими власть в руки буржуазии. Почему?
Буржуазия как класс была несравненно организованней, чем пролетариат и крестьянство. Особенно усилила эту организованность война. В конфликтах с самодержавием из-за войны и грядущей революции буржуазия фактически подготовила себе будущий аппарат власти. "Власть, - писал Ленин, - досталась в руки этой партии (капиталистам. - Ред.) не случайно, хотя боролись с царскими войсками, проливали кровь за свободу не капиталисты, конечно, а рабочие и крестьяне, матросы и солдаты. Власть досталась в руки партии капиталистов потому, что этот класс имел в руках силу богатства, организации и знания. За время после 1905 года и особенно в течение войны класс капиталистов и примыкающих к ним помещиков в России сделал больше всего успехов в деле своей организации"[165].
Пролетариат оказался менее подготовленным к захвату власти, чем буржуазия. Политически наиболее зрелая часть партии большевиков и пролетариата либо погибла на войне, либо находилась в эмиграции или в далекой сибирской ссылке, либо была рассеяна по всем военным фронтам. Взамен ее пришли новые массы из деревни и менее опытные члены партии. Правда, в большинстве новички-рабочие вышли из бедняцких низов крестьянства и только часть - из кулачества и городской мелкой, буржуазии. Последние спасались от мобилизации, работая в оборонной промышленности. Но и те и другие принесли с собой в пролетарскую среду мелкобуржуазные предрассудки и политическую слепоту. Это обстоятельство временно ослабляло пролетариат.
Наконец огромное значение имело и то обстоятельство, что десятки миллионов людей, политически спавших в "тюрьме народов", как называли царскую Россию, сразу приобщались к политической жизни. Миллионная масса обывателей, мелких буржуа, забитых раньше страшным гнетом, царизма, подавила пролетариат своей численностью. Гигантская мелкобуржуазная волна захлестнула сознательный пролетариат и отчасти даже заразила его идейно. Значительные круги рабочих были захвачены мелкобуржуазными соглашательскими иллюзиями.
Вот почему плоды февральской победы революционных рабочих и крестьян попали в руки буржуазии.
По той же причине в авангарде баррикадных бойцов шли большевики, а в советах очутились в подавляющем большинстве меньшевики и эсеры. Мелкобуржуазная волна на первых порах определила и состав совета, дав перевес мелкобуржуазным лидерам. Пока большевики были заняты борьбой на улицах, эсеро-меньшевики закреплялись в совете. По постановлению Временного исполнительного комитета, избранного Петроградским советом, крупные заводы посылали в совет представителей по одному на тысячу, а предприятия с количеством рабочих меньше тысячи выбирали тоже по одному депутату. При таком представительстве ведущие заводы, на которых было 87 процентов петроградского пролетариата, получили 124 места в совете - лишь на два больше, чем мелкие предприятия, имевшие всего 13 процентов рабочих.
Таким образом, индустриальные гиганты, заводы- "большевики", руководители движения тонули в мелких, ремесленного типа предприятиях.
Кроме того в совет избирались представители всяких военных управлений, воинских служб, магазинов, сотни крестьян - солдат от гарнизона, где преобладали политически незрелые элементы.
Все это, вместе взятое, определило физиономию руководства Петроградского совета.
4. Временное правительство в борьбе за единовластие буржуазии
Заручившись поддержкой Петроградского совета, Временное правительство занялось прежде всего вопросом о романовской династии. В Псков к царю тайно от совета правительство послало 2 марта А. И. Гучкова и В. В. Шульгина. После их отъезда, часа в 3 дня, Милюков выступил в зале Таврического дворца на митинге с сообщением об образовании правительства. Речь Милюкова вызвала одобрение, но среди рукоплесканий слышались и протесты. "Кто вас выбрал?" перебивали оратора. Когда Милюков назвал князя Львова "представителем организованной общественности", из толпы раздалось несколько голосов: "Цензовой!" - т. е. общественности буржуазной. Милюкову пришлось долго расхваливать Гучкова и даже пуститься на явную ложь, чтобы избежать лишних возражений. "Сейчас, когда я в зале говорю с вами, Гучков на улицах столицы организует нашу победу", агитировал Милюков, а Гучков на самом деле в поезде мчался к царю. Со всех сторон огромного зала неслись крики:, "А династия?" Собравшись с духом, Милюков, наконец, попробовал осторожно открыть карты: "Я знаю наперед, что мой ответ не всех вас удовлетворит, но я его скажу. Старый деспот, доведший Россию до границы гибели, добровольно откажется от престола или будет низложен. Власть перейдет к регенту, великому князю Михаилу Александровичу. Наследником будет Алексей"[166].
Поднялся невообразимый шум. С мест кричали: "Это старая династия". Когда шум утих, Милюков постарался несколько смягчить впечатление от своего сообщения: "Да, господа, это старая династия, которой, может быть, не любите вы, а может быть, не люблю и я. Но дело сейчас не в том, кто сейчас любим. Мы не можем оставить без ответа и без решения вопрос о форме государственного строя. Мы представляем его себе как парламентскую конституционную монархию. Выть может, другие представляют себе иначе. Но теперь если мы будем об этом спорить, вместо того чтобы сразу решить, то Россия очутится в состоянии гражданской войны, и возродится только что разрушенный режим... Как только пройдет опасность и возродится прочный порядок, мы приступим к подготовке созыва Учредительного собрания... на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Свободно избранное народное представительство решит, кто вернее выразит общее мнение России - мы или наши противники"[167].
На заводах и в полках выступление Милюкова вызвало острое возбуждение. Вечером в Таврический дворец пришла группа офицеров. Они заявили, что не могут вернуться в полк, пока Милюков не возьмет своих слов обратно. Собрались встревоженные члены правительства. Постановлено было "для успокоения народа" заявить, что слова Милюкова "являются его личным мнением". Пока Петроград бурно протестовал против навязывания народу нового царя, Гучков и Шульгин прибыли в Псков и доложили о плане правительства передать престол Алексею. Николай II заявил, что он передумал и отрекается от престола и за себя и за своего сына в пользу брата Михаила. Вывший царь сослался при этом на свои отцовские чувства: "Расстаться с моим сыном я не способен"[168]. В действительности Николаем руководили политические соображения: он не хотел рисковать сыном, предпочитая выждать время. Гучков и Шульгин по прямому проводу сообщили Временному правительству текст отречения и выехали в Петроград. Правительство, учитывая настроение в столице, решило не опубликовывать текста. Шульгина успели предупредить по телефону, но Гучков прямо с поезда пошел на митинг железнодорожников на самом вокзале, прочитал манифест и закончил: "Да здравствует император Михаил!"[169] В ответ раздалось: "Долой царя!" Возбужденные рабочие потребовали немедленного ареста и обыска Гучкова. "Хрен редьки не слаще", возмущались солдаты, узнав о предполагаемой замене Николая II Михаилом II.
Временное правительство столкнулось с настроениями широких масс и поняло, что о сохранении монархии не может быть и речи. Рано утром 3 марта Родзянко, Милюков, Гучков, Некрасов, Керенский и другие члены правительства посетили великого князя Михаила. Большинство делегации убедило его, в свою очередь, отречься от престола. Против были только Милюков и Гучков, обещая великому князю собрать вне Петрограда боевую силу для защиты монархии. Михаил и сам понял, что ему не усидеть. Накануне он просил дать поезд для поездки в Петроград из Гатчины, но в совете сказали, что "гражданин Романов" может придти на вокзал, взять билет и ехать в общем поезде. Михаил Романов подумал немного, поговорил с Родзянко наедине и заявил об отказе от престола. Милюков рассказывает, что Керенский при этом пожал великому князю руку со словами: "Ваше высочество, вы - благородный человек"[170].
Монархию спасти не удалось, но зато буржуазия постаралась, чтобы новая власть выглядела как можно законнее. Гучков и Шульгин добились у царя назначения князя Львова председателем Совета министров. Выходило, что глава нового правительства законно утвержден прежним императором. Родзянко не раз подчеркивал, что князь Львов "носил на себе преемственность власти, делегированной ему от лица еще не сверженной верховной власти"[171].
На деле же Николай уже не был царем, когда подписывал приказ о назначении Львова. Михаил в своем отречении призывал народ повиноваться "Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всей полнотой власти"[172].
Даже новый главнокомандующий Петроградского военного округа был назначен по соглашению со старой властью. Вместо генерала Хабалова выдвинули генерала Л. Г. Корнилова, бывшего в кругах двора на хорошем счету и даже "удостоенного внимания" Николая II, после того как генерал ушел из германского плена. Телеграммой князя Львова 5 марта все губернаторы и вице-губернаторы были смещены, а их обязанности возложены на председателей губернских земских управ. Но многие председатели в свое время были назначены старой властью, а если избирались, то из наиболее реакционных групп.
Решительный протест рабочих и солдат против попыток спасти монархию показал руководителям правительства, что единовластие буржуазии не может быть утверждено силой. Явное насилие раздражало массы, вызывало отпор, углубляло революцию. Оставалось одно - тактика уступок, виляний, обещаний, рассыпаемых щедрой рукой, чтобы выиграть время, собраться с силами, а затем покончить с революцией. Такой уступкой и было введение Керенского в правительство, кандидатура которого при разговорах с представителями совета в ночь с 1 на 2 марта даже не называлась. В. В. Шульгин рассказывает в своих воспоминаниях, что кадет Шингарев, министр земледелия Временного правительства, говорил еще накануне революции: " - Если власть на нас свалится, придется искать поддержки расширением прогрессивного блока налево...
- Как вы себе это представляете?
- Я бы позвал Керенского.
- Керенского? В качестве чего?
- В качестве министра юстиции, допустим... Сейчас пост этот не имеет никакого значения, но надо вырвать у революции ее главарей... Из них Керенский - все же единственный... Гораздо выгоднее его иметь с собой, чем против себя"[173].
Временное правительство старалось не связывать себе рук. С марта оно обратилось с воззванием к народу, где в очень неопределенной форме заявило, что
"считает своим священным и ответственным долгом осуществить чаяния народные и вывести страну на светлый путь свободного гражданского устроения"[174].
В чем конкретно выражались "чаяния народные" и "священный долг" правительства, вычитать из пышного многословного воззвания никто не мог. Обещали созыв Учредительного собрания, которое решит все основные вопросы, но срок созыва не был указан. За Учредительное собрание спрятался Милюков, когда его на митинге огорошили протестом против монархии. К Учредительному собранию отсылало правительство всех, кто требовал ответа на вопрос о земле, хлебе и мире.
Воззвание 6 марта, как и первая декларация Временного правительства 2 марта, ни одним словом не упоминает о передаче земли крестьянам. Министром земледелия был назначен А. И.Шингарев, земский врач, кадет, член IV Государственной думы, Назначение его объяснялось лишь тем, что Шингарев постоянно выступал в Думе по продовольственному вопросу. Министерство земледелия было для Временного правительства прежде всего министерством продовольствия. Революция началась с "продовольственных беспорядков"; "беспорядки" угрожали и вновь созданному правительству, деревня же еще не подняла своего голоса с требованием земли. Умолчав о земле, Временное правительство уже 9 марта решило привлечь к уголовной ответственности крестьян Казанской губернии за выступления против помещиков.
Но не прошло и двух недель, как деревня напомнила о себе. "Крестьяне... произвели нападение и частичный грабеж в имении "Александровка"[175], сообщали из Курской губернии. Управляющий имением Трубецкого в Рязанской губернии жаловался на крестьян, которые требуют передачи им имения. 16 марта Шингарев получил телеграмму о выступлении крестьян Московской губернии. Такие же сообщения приходили со всех концов России. Временное правительство сделало первую попытку подавить начавшееся крестьянское движение старым проверенным способом: для "успокоения" в первой половине марта в деревню направили войска. Отряды были посланы в губернии Курскую, Могилевскую и Пермскую. Но правительству Львова - Милюкова - Шингарева очень скоро пришлось убедиться, что старым способом деревни не успокоить. Просто подавлять уже нельзя было. Требовались какие-то уступки. 12 марта правительство сообщило, что в казну отбираются земли Николая II - кабинетские земли, - а 16 марта это постановление было распространено и на земли всей фамилии Романовых, на так называемые земли удельного ведомства.