В России дела шли своим чередом. "Петрушка" с казаками и "воровскими" боярами спешно ушел в Тулу. В Путивле не осталось никого из вожаков восстания, посвященных в планы заговора и обладавших достаточной властью, чтобы передать царство Лжедмитрию II. В таких условиях литовским заговорщикам пришлось прибегнуть к новым ухищрениям.
Решено было переправить самозванца в Россию не под именем царя, а под именем Андрея Андреевича Нагова, родственника царевича Дмитрия Угличского.
"Вор" перешел русскую границу 23 мая. Если он смог объявить свое царское имя только спустя шесть недель, а до того блуждал по Северской Украине, то это значит, что литовские власти на какое-то время утратили контакт с инициаторами интриги в России, что едва не погубило дела.
Происки литовских должностных лиц вызвали недовольство в Кракове. Мятеж в Польше поставил короля в трудное положение, и он не желал осложнений на восточной границе. 8 (18) июня 1607 г. Сигизмунд III направил властям Витебска предписание решительно пресекать действия населения - "обывателей", которые без разрешения короля "смеют и важатся громады немалые людей своевольных збираючи, за границу до земли Московской вторгиваться".
Сопоставим дату универсала с датой пересечения границы Лжедмитрием II. Пока донесения королевских агентов были доставлены в Краков, пока они были доложены королю и королевская канцелярия составила универсал, прошло никак не менее недели, а это значит, что военные приготовления "обывателей" в Витебске по времени совпали с отправкой в Россию самозванца.
Литовские должностные лица рассчитывали на то, что болотниковцы провозгласят самозванца своим царем, едва он перейдет границу. После этого "царь" должен был немедленно вызвать на помощь литовские войска, набранные в Витебске и других пограничных литовских крепостях.
Болотников и его окружение были поглощены войной, все более неудачной для них. О самозванце они вспомнили лишь после 30 июня, будучи осаждены в Туле. Из этого города, повествует Буссов, Болотников послал в Польшу атамана Ивана Заруцкого, который нашел Лжедмитрия II в Стародубе. Атаман не мог добраться до Стародуба ранее 9-10 июля. Отсюда следует, что он принял участие в интриге лишь в самые последние дни перед воцарением "вора" и в предыдущей подготовке его не участвовал.
Такова история появления Лжедмитрия II, составленная на основании самых ранних и достоверных документов.
Спустя годы за составление биографии стародубского "вора" взялись иностранные мемуаристы и белорусские летописцы. Наибольшую осведомленность проявили современники, наблюдавшие за первыми шагами самозванца в Белоруссии либо служившие при нем в Тушине. Конрад Буссов лично знал Лжедмитрия II, и ему удалось точно установить некоторые факты из его ранней биографии. Самозванец, по словам Буссова, был "слугой попа" и школьным учителем в Шклове, в Белоруссии. Из Шклова учитель перебрался в Могилев.
Удачное расследование о самозванце провел священник из села Баркулабова под Могилевом, составитель подробной летописи. Белорусский летописец хорошо знал среду, из которой вышел "вор", и его рассказ согласуется с версией Буссова в двух основных пунктах: самозванец был учителем из Шклова, а после переезда в Могилев он прислуживал местному священнику.
Совпадение двух источников различного происхождения очень важно само по себе. Буссов имел возможность беседовать с белорусскими шляхтичами, сопровождавшими Лжедмитрия II с первых дней. Белорусский летописец либо сам наблюдал жизнь "вора" в Могилеве, либо описал его историю со слов очевидца. Он уточнил места, где учительствовал будущий "Дмитрий", назвал по имени священника, которому тот прислуживал, описал его внешний вид. "Бо тот Дмитр Нагий, - записал он, - напервеи у попа Шкловского именем, дети грамоте учил, школу держал; а потом до Могилева пришел, также у священника Федора Сасиновича Николского у селе дети учил".
Учительский труд плохо кормил, и бродячий учитель нашел дополнительный заработок в доме у попа Терешка, "который проскуры заведал при Церкви святого Николы" в Могилеве. Учитель "прихожувал до того Терешка час немалый, каждому забегаючи, послугуючи; а (и)мел на собе оденье плохое, кожух плохий, шлык баряный, в лете в том ходил". Как видно, новый самозванец был в полном смысле слова выходцем из народа. Потертый кожух и баранья шапка, которые он носил и зимой и летом, указывали на его принадлежность к неимущим низам.
По словам польских иезуитов, бродячий учитель, прислуживавший в доме священника в Могилеве, дошел до крайней нужды. За неблагонравное поведение священник высек его и выгнал из дома. Бродяга оказался на улице без куска хлеба. В этот момент его и заприметили ветераны московского похода Лжедмитрия I. Один из них, пан Меховецкий, обратил внимание на то, что голодранец "телосложением похож на покойного царя". Угодливость и трусость боролись в душе учителя. Невзирая на нужду, он не сразу поддался на уговоры Меховецкого и его друзей.
После поражения Болотникова под Москвой 2 декабря 1606 г. учитель бежал, но был обнаружен и арестован. Затем, повествует белорусский летописец, "пан Рогоза, врядник Чечерский, за ведомостью пана своего его милости Зеновича, старосту чечерского, оного Дмитра Нагого на Попову гору, то есть за границу московскую пустил, со слугами своими его пропровадил".
Итак, в декабре 1606 г. пан Зенович после переговоров отпустил на русскую границу "царевича Петра", искавшего "Дмитрия", а в мае 1607 г. он же переправил через русскую границу Лжедмитрия II. При самозванце не было ни иноземных советников, ни иноземного наемного войска.
Хотя учитель был объявлен царем в Витебске, на Русь он явился под именем Андрея Нагова, сына боярина. По этой причине белорусский летописец называл самозванца то Дмитрием Ивановичем, то Дмитром Нагим.
Беглых русских дворян в Речи Посполитой было достаточно. Но новый "вор" был подобран на улице. Дворянам он не внушал доверия.
Русские люди, вызнавшие "царя", стояли на социальной лестнице столь же невысоко, как и "вор". Самым заметным из "свидетелей" был некий Олешка, сомнительная личность: "сказался московской подьячей Олешка Рукин, а иные сказывают детина". Рукин выдавал себя за подьячего, но современники подозревали, что он был детиной, то есть слугой.
Эмиссаром "литвы" при особе Лжедмитрия II был торговый человек Грицко, которого называли также Григорием Кашинцем. Литовские власти снабдили его некоторой суммой денег, без которых дело было обречено на полный провал. Грицко справился со своей задачей, за что позже получил от "вора" думный чин казначея.
При таких помощниках, без дворян и думы, без царской печати, а главное, без армии самозванец имел очень мало шансов на признание в России.
Перейдя границу, шкловский учитель и его сотоварищи без особой пользы скитались по городам, занятым мятежниками, сея молву о скором пришествии "царя Дмитрия". В день святого Якова его видели на дороге между Путивлем и Новгородом-Северским.
12 июня самозванец водворился в Стародубе на Брянщине. В отличие от северских городов Стародуб был населен русскими, и Лжедмитрий I в нем не бывал. Стародубцам "вор" представился как дворянин Андрей Андреев Нагой, и при этом объявил, что "царь Дмитрий" прислал их (с подьячим Рукиным) "наперед себя для того, так ли ему все ради; а он (царь. - Р.С.) жив, в скрыте от изменников".
Стародуб был небольшой крепостью, но город находился на кратчайшем расстоянии от Чечерска, откуда можно было ждать польской подмоги.
Что делать дальше, Лжедмитрий II не знал. Учитель из Могилева был на своем месте в церковной школе. Он умел делать всякого рода черную работу по дому, терпеливо сносил побои и розги. Приниженному и бедному человеку предстояло сыграть роль великого государя и вождя восстания, что требовало подготовки.
Шкловский бродяга не обладал ни мужеством, ни волей, ни практическим опытом и не мог самостоятельно довести дело до успешного конца. Рукин и другие его помощники также были людьми малоавторитетными и незначительными.
Учитель провел в Стародубе месяц, пока в первой декаде июля в город не прибыл посланец Болотникова атаман Заруцкий.
Сын тернопольского мещанина Иван Заруцкий был польским подданным. В его судьбе было нечто общее с судьбой Болотникова. В юности он попал в плен к крымским татарам, бежал из неволи и стал казачьим атаманом. Отличаясь решительностью, атаман в считанные дни подготовил церемонию представления Лжедмитрия II народу.
Помимо Заруцкого; большую помощь самозванцу оказал предводитель местных повстанцев, стародубский сын боярский Гаврила Веревкин. Некоторые из современников указывали на Веревкина как главного помощника Лжедмитрия II. Описав смуту, происшедшую в Стародубе, летописец заметил: "Начальному (начальник. - Р.С.) же воровству стародубец Гаврила Веревкин".
Роль Веревкина в интриге была столь велика, что немедленно появилось подозрение, что новый самозванец доводится ему прямым родственником: "назвался иной вор царевичем Дмитрием, а сказывают сыньчишко боярской Веревкиных из Северы". Мнение о том, что Лжедмитрий II происходил из северских детей боярских, разделяли даже некоторые лица из его польского окружения. В России версия о стародубском происхождении нового "вора" попала на страницы сказания Авраамия Палицына. Мятежники, писал Палицын, "прежним обычаем нарекши ложного царя Дмитрия, от северских градов попова сына Матюшку Веревкина".
Ближайшие сподвижники Лжедмитрия II имели весьма приблизительное представление о царском обиходе и дворцовых порядках. Неудивительно, что попытки подготовить бродягу к новой для него роли не дали больших результатов. "Вор" до конца жизни сохранял манеры поповича, что давало почву для неблагоприятных толков. Один из его сторонников, князь Дмитрий Мосальский, попав в плен к Шуйскому, под пыткой показал: "Который, де, вор называется царем Дмитрием и тот, де, вор с Москвы, с Арбату от Знаменья Пречистыя из-за конюшен попов сын Митка". Одни называли стародубского "вора" поповым сыном Матюшкой, другие - поповым сыном Митькой. Как учитель церковной школы Лжедмитрий II действительно принадлежал к духовному сословию, но чьим он был сыном, никто не знал.
На стародубском "воре" лежало клеймо. Он был выходцем из низших сословий. Другое затруднение заключалось в том, что он нисколько не походил на Отрепьева. Шкловский бродяга был таким же низкорослым, как убитый самозванец. Но этим и исчерпывалось все сходство. У самборского "вора" на лице росли бородавки, у могилевского не было даже этой приметы.
О воцарении Лжедмитрия II ходило много легенд. "Претендент" разослал в украинские города своих эмиссаров с благой вестью о появлении "царя Дмитрия". Когда один из них явился в Путивль, его арестовали и пригрозили казнью, если он не скажет, где именно находится "государь". Подьячий объяснил, что "царь" в Стародубе, и тогда власти Путивля решили направить туда нескольких дворян и детей боярских.
В Стародубе выяснилось, что народ в глаза не видел "царя Дмитрия". Тогда решено было допросить провозвестников "царя" с пристрастием.
В страхе за свою жизнь или же в соответствии с уговором Алешка Рукин, когда его поволокли на пытку, указал на Лженагова и завопил, что это и есть "государь". Толковали, будто Рукин отведал кнута, прежде чем заговорил. По другой версии, палач приготовился поднять на дыбу самого "Нагова", но тот схватился за палку и обрушился на Стародубцев с бранью, которая убедила присутствующих, что перед ними "истинный царь". Народ повалился в ноги "государю", по всему городу ударили в колокола.
Представление о случайном стечении обстоятельств, конечно, не соответствует истине. Все было грубо подстроено от начала и до конца. Единственный достоверный момент в истории самозванца - площадная брань по адресу Стародубцев. Лжедмитрий II осыпал самой грязной бранью "подданных" всякий раз, когда попадал в трудное положение. Этот факт засвидетельствован многими очевидцами.
Главным лицом инсценировки был, конечно же, атаман Иван Заруцкий. Он первым заявил о признании "Дмитрия" царем, "воздал ему царские почести" и передал письма от руководителей мятежа.
Украинский атаман Заруцкий хорошо знал шляхтича Меховецкого по службе в армии Лжедмитрия I. Доказательством их сговора служит то, что пан Меховецкий с отрядом солдат прибыл в Стародуб в самый день "воцарения" Лжедмитрия II. Появление внушительной военной силы заставило замолчать всех сомневавшихся.
Один из вождей наемного войска утверждал в частном письме, что Меховецкий "вступил в Стародуб якобы с 5000 поляков, из коих немногие были порядочно вооружены". Ближе к истине белорусский летописец, удостоверивший, что в Стародуб к "Дмитрию" прибыло "конного люду семьсот". Во главе всей "воровской" рати встал пан Меховецкий.
"Придворные" старались привить "царю" манеры, приличные августейшей особе. Кто-то подал учителю мысль устроить рыцарский турнир, чтобы продемонстрировать свою воинскую доблесть, которой так гордился Лжедмитрий I. Честь сразиться с "Дмитрием" выпала на долю Заруцкого. Все ждали, что атаман для виду скрестит оружие с "государем", а затем признает свое поражение, к общему удовольствию. Но казак нарушил этикет. То ли ему не понравилась внешность учителя, то ли опытный боец не соразмерил силу удара, но самозванец, никогда не державший в руках оружия, был мгновенно выбит из седла. Оправдываясь, бродяга заявил, что испытывал верность своих людей.
После "восшествия на трон" шкловский учитель старался как можно реже появляться на людях и общался с "подданными" посредством писем, которые составляли для него помощники. В страхе за свою жизнь, Лжедмитрий II ночевал или у Меховецкого, или у другого поляка, тогда как на постели во "дворце" спал слуга.
Большинство современников считали Лжедмитрия II москалем либо выходцем из пределов Московии. Невзирая на все старания, шкловскому учителю так и не удалось избавиться от своего подлинного имени Богдан. Ходили упорные слухи о том, что самозванец Богдашка и дьяк Богдан Сутупов - одно лицо. Источником ошибки было совпадение имен.
Конрад Буссов писал, что "царек" был по рождению московит, но давно жил в Белоруссии и потому умел чисто говорить, читать и писать по-русски и по-польски. Иезуиты произвели собственное дознание о происхождении самозванца и пришли к неожиданным выводам. Они утверждали, что имя сына Грозного принял некто Богданка, крещеный еврей, служивший писцом при Лжедмитрии I. Иезуиты весьма точно описали жизнь самозванца в Могилеве и его заключение в тюрьму.
В июле 1612 г. новгородский митрополит Исидор заявил, что Лжедмитрий II был евреем. Вскоре версию о еврейском происхождении "тушинского вора" подтвердил Михаил Романов. Отец Михаила Филарет долгое время служил самозванцу в Тушинском лагере и очень хорошо его знал, так что Романовы говорили не с чужого голоса. В наказах Посольского приказа можно найти сведения о том, что "вор" был "жидовином".
Полагают, что шкловского бродягу называли евреем, чтобы скомпрометировать его. Но к 1612–1613 гг. Лжедмитрий II давно был мертв, и особой надобности в его дискредитации не было.
Широко известен портрет Лжедмитрия II, на котором "царек" изображен в восточной чалме. Этот портрет можно встретить в любом учебнике. Может ли гравюра помочь решению вопроса о происхождении самозванца? Вряд ли. Портрет XVII в. изображает восточного владетельного князя, никакого отношения к русской истории не имеющего.
По данным русских и польских источников, после бегства Лжедмитрия II из Тушина и после его гибели в Калуге при досмотре имущества "царька" в его вещах якобы находили Талмуд и еврейские письмена. Скорее всего Богдан был выкрестом, так как иначе он не мог бы учить детей в домах у православных священников.
Царя в России называли светочем православия. Смута все перевернула вверх дном. Лжедмитрий I оказался тайным католиком, "тушинского вора" называли тайным иудеем. Полагают, что Лжедмитрий II принадлежал к секте жидовствующих. Но это не более чем предположение.
Литовские власти предприняли собственное дознание о том, кто скрывается под именем вновь воскресшего Дмитрия. По приказу короля канцлер Лев Сапега отправил в Стародуб еврея Якуба. Участник московского похода Лжедмитрия I, Якуб должен был удостовериться в самозванстве нового "царя" и обличить его. Но он не выполнил полученных инструкций. Увидевшись со шкловским учителем, посланец признал его истинным Дмитрием и доставил в Польшу "царское письмо" к Сигизмунду III.
Отрепьев происходил из детей боярских, и его политика носила четко выраженный продворянский характер, что сказывалось прямо или косвенно на оценке писателей Смутного времени. Лжедмитрий II происходил их низов, и поэтому его посягательства на власть вызвали крайнее негодование дворянских писателей. Оценка современников оказала определенное влияние на историографическую традицию. Лжедмитрий I, писал С.Ф. Платонов, "имел вид серьезного и искреннего претендента на престол. Он умел воодушевить своим делом воинские массы, умел подчинить их своим воинским приказаниям и обуздать дисциплиной", "он был действительным руководителем поднятого им движения". Совсем иным был Лжедмитрий II, которому "присвоили меткое прозвище Вора": он "вышел на свое дело из пропойской тюрьмы и объявил себя царем на стародубской площади под страхом побоев и пытки"; "не он руководил толпами своих сторонников и подданных, а, напротив, они его влекли за собой в своем стихийном брожении, мотивом которого был не интерес претендента, а собственные интересы его отрядов"; "свое название Вора он и снискал именно потому, что все части его войска одинаково отличались, по московской оценке, "воровскими свойствами"".
Лжедмитрий II едва ли имел какие бы то ни было политические взгляды или политическую программу. Но он стал знаменем повстанческого движения.
Самозванец оставался в Стародубе три месяца, не имея возможности набрать войско из местных детей боярских. Характеризуя военные действия в Северской Украине, летописи отметили: "Воины же благороднии от тех стран и градов (северских. - Р.С.) мало больши тысячи, но не согласяшеся, един по единому, соблюдошася от смерти, прибегнуши к Москве, токмо телеса и души свои принесоша, оскорбляющеся гладом и наготою, оставиша матери своей и жены в домех и в селех своих. Раби же им… озлонравишася зверообразием, насилующе, господеи своих побиваша и пояша в жены, себе господей своих - жены и тщери".
Перелом в настроениях северского дворянства был связан с общей усталостью, тяготами бесконечной войны и в особенности чудовищными избиениями дворян казаками. Дворяне в страхе покидали свои владения на Северщине и поодиночке, тайно пробирались к царю Василию в Москву.
Болотниковцы из окружения стародубского "вора" принуждены были прибегнуть к чрезвычайным мерам, чтобы сломить сопротивление северских дворян и принудить их к службе в армии Лжедмитрия II.