Конрад Буссов описал эти меры весьма точно: "Димитрий приказал объявить повсюду, где были владения князей и бояр, перешедших к Шуйскому, чтобы холопы перешли к нему, присягнули и получили от него поместья своих господ, а если там остались господские дочки, то пусть холопы возьмут их себе в жены и служат ему. Вот так-то многие нищие холопы стали дворянами, и к тому же богатыми и могущественными, тогда как их господам в Москве пришлось голодать". По существу, прокламации Лжедмитрия II напоминали как две капли воды "прелестные" листы Болотникова, писанные в осадном лагере под Москвой. Но были и некоторые существенные различия.
"Царек" отнюдь не призывал к истребительной войне против изменников-дворян, к убийству купцов и грабежу их богатств. Он не желал посягать на церковные законы о браке, а потому обещал в награду верным слугам не жен, а дочерей "изменников".
Прокламации "стародубского вора" были адресованы в первую очередь боевым холопам, владевшим оружием и имевшим опыт воинской службы. Самозванец хотел припугнуть помещиков и одновременно привлечь в повстанческую армию их людей. Руководители мятежа, таким образом, пытались противопоставить дворянам их вооруженную свиту и тем самым усугубить развал поместного ополчения.
Полагают, что Болотников поднял знамя кровавого переворота, что он возглавил Крестьянскую войну, грозившую ниспровергнуть весь "феодальный" строй. Анализ "прелестных" писем Болотникова и Лжедмитрия II опровергает такие представления. Самозванцы и их сторонники, не сумев привлечь на свою сторону дворянство, были поставлены перед необходимостью заменить дворян-"изменников" выходцами из низов - новым дворянством, всецело обязанным своими успехами "Дмитрию". Из рук "вора" они должны были получить поместья и дворянских невест в жены. Но планы подобного рода просуществовали недолго. Лжедмитрий II очень скоро должен был понять, что без поддержки дворян взойти на трон невозможно.
Гражданская война обострила социальные противоречия. Выходец из низов, Лжедмитрий II оказался весьма типичной для своего времени фигурой.
В течение года-двух в разных концах страны появился десяток самозванцев. В Астраханском крае продолжали действовать "царевичи" Иван Август и Лавер (Лаврентий), на казачьих окраинах и в степных уездах объявились "царевичи" Осиновик, Петр, Федор, Клементий, Савелий, Симеон, Ерошка, Гаврилка, Мартинка. Уничижительные имена (Брошка, Гаврилка и др.) указывали на то, что казацкие предводители, действовавшие на юге, не могли и не думали скрывать своего холопского и мужицкого происхождения.
Социальный облик многочисленных "детей" и "внуков" царя Ивана IV, появившихся на южных окраинах, всего точнее охарактеризовал автор "Нового летописца". Придворный летописец первых Романовых в сердцах писал: "Како же у тех окаянных злодеев уста отверщашеся и язык проглагола: неведомо откуда взявся, а называхуся таким праведным коренем (царским родом. - Р.С.) - иной боярской человек, а иной - мужик пашенной".
Весть об исходе из-за рубежа "Дмитрия" произвела на народ сильное впечатление. Но чуда не произошло. "Царьку", а вернее, Заруцкому и Меховецкому понадобилось не менее двух-трех месяцев, чтобы сформировать новую повстанческую армию.
Наталкиваясь на трудности с набором войск внутри страны, повстанцы продолжали хлопотать о найме солдат за рубежом. Приглашая наемных солдат из Речи Посполитой, Лжедмитрий II обещал платить им вдвое и втрое больше, чем они получали на родине. Рассылкой грамот ведал пан Меховецкий.
На первых порах призывы Лжедмитрия II находили наибольший отклик среди низов. Под знаменами "Дмитрия" собрался "люд гулящий, люд своевольный… то и молодцы: якийсь наймит з Мстиславля до него пришел".
Самозванцу удалось завербовать в свое войско не более тысячи наемных солдат. Осада Тулы привела к тому, что повстанческое движение лишилось руководящего центра. В то же время город сковал основные силы армии Шуйского. Это позволило Лжедмитрию II начать поход на Тулу, на выручку Болотникову и "Петру".
10 сентября 1607 г. "вор" покинул Стародуб и через пять дней прибыл в Почеп. Местное население приняло "царя" с радостью. 20 сентября войско выступило к Брянску, но на первом же привале в лагерь Лжедмитрия II явился из Брянска гонец, сообщивший, что царский воевода Михаил Кашин напал неожиданно на брянскую крепость, сжег ее и ушел прочь.
При стародубском "воре", видимо, не было никого из знатных дворян. Во всяком случае, в дни похода под Брянск "вор" послал в погоню за Кашиным "с московским людом боярина своего Хрындина". "Боярин" Другой Тимофеевич Рындин был дьяком Лжедмитрия I.
Кроме Рындина, в "думе" самозванца сидели украинский казак Иван Заруцкий и сын боярский Гаврила Веревкин.
Поход Лжедмитрия II напомнил ветеранам об их наступлении на Москву под знаменами Отрепьева весной 1605 г. На всем пути население встречало "Дмитрия" с воодушевлением. "Из Брянска, - отметили современники, - все люди вышли вору навстречу", приветствуя его как истинного государя.
Лжедмитрий II столкнулся с затруднениями того же рода, что и Отрепьев в начале московского похода. У него не было денег в казне, чтобы расплатиться с наемниками. 26 сентября, записал в дневнике один из наемных командиров, "наше войско рассердилось на царя за одно слово, взбунтовалось и, забрав все вооружение, ушло прочь". Мятеж произошел, видимо, к ночи. Под утро Лжедмитрий II явился к войску, успевшему уйти на 3 мили от лагеря. После долгих уговоров ему удалось "умилостивить" наемников.
Падение Тулы
11 октября 1607 г. Лжедмитрий II торжественно вступил в Козельск, 16 октября прибыл в Белев, намереваясь пробиться к осажденной Туле.
Лагерь Шуйского напоминал пороховой погреб. Чем ближе подходил к Туле Лжедмитрий II, тем реальнее становилась угроза взрыва.
Повстанцы использовали все возможные средства, чтобы воздействовать на царское войско. Они отправили под Тулу не только лазутчиков, но и "прямых" посланцев. Один из них, некий стародубский помещик, лично вручил Шуйскому грамоту от восставших северских городов, за что был подвергнут пытке и заживо сожжен. На костре гонец кричал, что прислан "истинным государем".
Появление "Дмитрия" вновь грозило опрокинуть все расчеты власть имущих. В дворянской среде не прекращалось брожение. В разгар осады из царского лагеря бежал князь Петр Урусов, женатый на вдове князя Андрея Шуйского. Его измена показала, что даже при московском дворе царила неуверенность.
Неудачная осада Тулы отняла веру в прочность династии. Когда защитники Тулы предложили Шуйскому начать переговоры о прекращении военных действий, он ухватился за эту возможность.
Год выдался урожайный, и осадный лагерь не испытывал затруднений с хлебом. Напротив, осажденные в Туле болотниковцы исчерпали припасы. Начался голод.
Наводнение сделало Тулу неприступной для штурма. Город оказался посреди обширного озера. В то же время затопление острога и города разобщило защитников крепости. Гарнизон развалился. Руководители обороны столкнулись с прямым неповиновением казаков и всех жителей Тулы. Доведенный до крайности, народ замышлял схватить Болотникова и Шаховского. Одни надеялись покрыть свою вину, выдав зачинщиков смуты царю, у других были иные цели.
Григорий Шаховской не мог оправдаться перед народом, ибо ему пришлось бы сознаться в грубом обмане. Зато Болотников в критических обстоятельствах принужден был сказать правду. "Какой-то молодой человек, примерно лет 24 или 25, - признался он, - позвал меня к себе, когда я из Венеции прибыл в Польшу, и рассказал мне, что он - Дмитрий и что он ушел от мятежа и убийства, убит был вместо него один немец, который надел его платье. Он взял с меня присягу, что я буду ему верно служить; это я до сих пор и делал… Истинный он или нет, я не могу сказать, ибо на престоле в Москве я его не видел. По рассказам он с виду точно такой, как тот, который сидел на престоле".
Даже самые стойкие приверженцы "Дмитрия" не могли скрыть своего разочарования. Ни вожди, ни народ никак не могли понять, почему "Дмитрий" не внял их призывам, когда осажденная Москва была готова открыть перед ними ворота. Повстанцы знали, что "Дмитрий" уже с июня находится в пределах России. Но он почему-то не спешил оказать помощь своему гибнущему войску в Туле.
Князь Григорий Шаховской был тем лицом, через которого повстанцы поддерживали сношения с мнимым Дмитрием с первых дней восстания. Поэтому недовольные потребовали его ареста, чтобы тем самым оказать давление на "Дмитрия". Шаховской попал в тульскую тюрьму, при этом было объявлено, что его не выпустят оттуда до тех пор, пока не придет "Дмитрий" и не вызволит их от осады.
Когда положение в Туле стало невыносимым, а защитники города едва держались на ногах, когда "наводнение и голод ужасающе усилились", "царевич Петр" и Болотников вступили в переговоры с Шуйским о сдаче крепости на условии сохранения мятежникам жизни, угрожая, что в противном случае осажденные будут драться, пока будет жив хоть один человек.
Царь Василий находился в затруднительном положении, и ему пришлось принять условия Болотникова. Самодержец поклялся на кресте, что будет соблюдать договор и помилует всех защитников Тулы.
За два-три дня до капитуляции тульские "осадные люди" прислали к царю послов "бити челом и вину свою приносить (признать. - Р.С.), чтоб их пожаловал, вину им отдал, и оне вора Петрушку, Ивашка Болотникова и их воров изменников отдадут".
Разобщенный наводнением и доведенный до крайности гарнизон Тулы сложил оружие. Вступивший в крепость воевода Крюк Колычев не встретил сопротивления.
Шуйский сохранил жизнь всем сдавшимся повстанцам. Амнистия была продиктована трезвым политическим расчетом. Гражданская война вступила в решающую фазу, и царь старался перетянуть на свою сторону всех колеблющихся.
Известие о падении Тулы вызвало панику в войске Лжедмитрия II. Пробыв в Болхове в течение суток, самозванец 17 октября спешно отступил поближе к границе - в Карачев. Тут его покинуло запорожское войско. Вслед за тем взбунтовались наемные солдаты - "литовские люди", желавшие уйти из России с добычей.
Не имея возможности задержать наемное войско, самозванец тайно покинул лагерь с 30 верными людьми. В свите "вора" был только один поляк. Даже гетман Меховецкий не знал, куда исчез "царек".
Некоторое время самозванец скрывался в Комарицкой волости. Тут его застали паны Ружинский и Тышкевич с воинскими силами. В ноябре на помощь Лжедмитрию II явился мнимый брат "царевича Петра" "Федор Федорович". Он, по словам очевидца, пользовался у "царя" большим почетом по той причине, что с ним прибыл трехтысячный отряд казаков с Дона. В "воровской" лагерь прибыл также атаман Юрий Беззубцев с казаками, сдавшимися в плен при падении Тулы. Царь Василий привел атамана к присяге и поручил занять Калугу. Но казаки изменили ему.
Численность повстанческой армии увеличилась до 10 000 человек, и русские повстанцы вновь стали играть в нем значительную роль.
В январе 1608 г. Лжедмитрий II зимовал в Орле. Угроза Москве возросла, что немедленно сказалось на судьбе бывших тульских сидельцев. В феврале 1608 г. царь Василий приказал препроводить Болотникова в Каргополь в ссылку.
С казацким "царевичем" власти расправились до высылки Болотникова из Москвы. Царь "Петрушку вора велел казнити по совету всей земли".
Ссыльный поляк Станислав Немоевский записал в дневнике 30 января 1608 г.: "Прибыл посадский человек из Москвы. Наши проведали от него через стрельца, что на этих днях казнен Петрашко". Казацкий "царевич" подвергся казни не сразу после сдачи Тулы, а четыре месяца спустя.
"Воровской" боярин Григорий Шаховской был сослан "на Каменное" в монастырь, Самуил Кохановский - в Казань, атаман Федор Нагиба и некоторые другие вожди мятежа - в "Поморские города". Несколько позже, когда Лжедмитрий II подошел к Москве, а его отряды заняли половину государства, Болотников был сначала ослеплен, а затем "посажен в воду". Побиты были также его сподвижники - казачьи атаманы, находившиеся в ссылке.
Ни падение Тулы, ни казнь казацких предводителей не положили конец Смуте.
Тушинский лагерь
С тех пор как Лжедмитрия II признали многие русские города и его дело стало на твердую почву, интерес к самозванческой интриге стали проявлять влиятельные лица Речи Посполитой, некогда покровительствовавшие Отрепьеву. В числе их были князья Вишневецкие, Ружинский, Тышкевич, Валевский и другие.
Король Сигизмунд III не желал участвовать в авантюре. Но мятеж против королевской власти усилил элементы анархии в Речи Посполитой. Наемные солдаты, оставшиеся без работы после подавления мятежа, хлынули в русские пределы в надежде на то, что "царек" щедро вознаградит их за труды.
Давний сподвижник Отрепьева князь Роман Ружинский не прочь был сыграть при Лжедмитрии II такую же роль, какую при первом самозванце играл Юрий Мнишек. Оба вельможи оказались на пороге разорения и все надежды возлагали на успех авантюры и щедрые пожалования "царя". Обедневший украинский магнат заложил земельные владения и влез в долги. На занятые деньги он навербовал отряд конных копейщиков.
Среди наемников было немало участников московского похода Отрепьева, и Ружинский должен был подготовить их к встрече с бродягой. Одним лишь насилием предотвратить нежелательные толки было невозможно. Гетман нанял доктора богословия Викентия, который выступил перед солдатами с россказнями о том, что он видел "царя Дмитрия" при его первом появлении в Польше и в бытность его в Москве, потом в келье у бернардинских монахов, а затем в Стародубе, и все это одно лицо. Чтобы оправдать авантюру, богослов написал донесение в Рим с доказательствами истинности "царя Дмитрия".
Прибыв на Русь, Ружинский направил послов к Лжедмитрию II. Когда послы вернулись, солдаты обратились к ним с вопросом, тот ли это "царь". Ответ послов был более чем двусмысленным: "Тот, к которому вы нас послали!" Прошло два с половиной месяца, прежде чем Ружинский возобновил переговоры. Поляки убедились, что "царек" не располагает богатой казной, достаточной, чтобы оплатить их услуги. Это было главной причиной промедления.
Перейдя в Кромы, войско направило к "вору" новых послов. Весной 1608 г. они явились в Орел, где "канцлер" поляк Валевский приветствовал их от имени "самодержца". Придворный этикет был грубо нарушен самим "государем". Он поносил поляков, обвиняя их в измене. Изменой "вор" считал любые сомнения в его царственном происхождении. Самозванцу передали двусмысленную фразу первых послов, и он принял позу оскорбленного человека.
Брань убедила жителей Стародуба, что перед ними истинный государь. Но на поляков она произвела обратное действие. В ответ на ругань послы - наемные солдаты объявили, что теперь они уверены, что перед ними не прежний "царь Дмитрий", так как тот, в отличие от нового, "умел уважать и понимать воинов". Послы закончили речь прямой угрозой, заявив, что солдаты "будут знать, как поступить".
Старое руководство в лице гетмана Меховецкого не желало допустить в свой лагерь Ружинского. Но Меховецкий утратил авторитет, так как не обеспечил выплаты наемникам обещанных денег. За спиной Меховецкого солдаты пришли к соглашению с войском Ружинского.
Когда Ружинский вступил в Орел, самозванец дал пир в его честь. За столом "царек" пространно рассуждал о том, что никогда бы не согласился стать польским королем, "ибо не для того народился московский монарх, чтобы им управлял какой то архибес или, как по нашему (по-польски. - Р.С.) зовут, архиепископ". В устах Лжедмитрия II брань в адрес католического "архибискупа" понятна. Одним из главных обвинений против убитого Расстриги было принятие им католической веры. Выпады против католиков должны были доказать преданность Лжедмитрия II греческой церкви.
Обличения послов и угрозы в адрес "вора" были забыты. Наемников более всего волновал вопрос, заплатят ли им за службу в России.
В апреле 1608 г. польские солдаты собрались на войсковое коло для выборов гетмана. Вновь в центре внимания был вопрос о деньгах. Новым гетманом наемники выкрикнули Ружинского. Лжедмитрий II, вызванный в коло, пытался перечить. "Цыть, б… дети!" - кричал он. Поднялся страшный шум. Солдаты требовали немедленно предать негодяя смерти: "Убить его, мошенника, зарубить! Ах ты, такой-сякой сын, разбойник! Поманил нас, а теперь платишь нам неблагодарностью!"
Ружинский убедил солдат, что обеспечит им жалованье, соответствующее их достоинству. Взбунтовавшееся наемное войско окружило двор "царька" вооруженной стражей. Меховецкий не желал признать свое поражение и пытался оспорить решение польского войска. Первый покровитель шкловского учителя рассчитывал на поддержку "государя" и казачьего войска, по численности далеко превосходившего наемную армию. Но Лжедмитрий II струсил и не смог защитить своего гетмана. Попав под домашний арест, он запил горькую. Протрезвев, "самодержец" должен был вытерпеть новые унижения. Он просил прощения у наемных солдат и признал власть избранного гетмана Ружинского, после чего Меховецкий был изгнан из лагеря.
Новый гетман не сразу почувствовал себя хозяином положения. Он принужден был оставаться в Кромах, в то время как Лжедмитрий II находился в Орле с Заруцким.
Смена командования имела важные последствия. Болотниковцы, приведшие к власти "стародубского вора" и пользовавшиеся большим влиянием в его лагере, стали утрачивать одну позицию за другой. Следом за шляхтой и магнатами в окружении Лжедмитрия II появилась московская знать.
Встреча наемников с "государем" породила толки о его самозванстве. Уверенность воинства в успехе авантюры поколебалась. Гетману пришлось прибегнуть к новым инсценировкам. На помощь ему пришли доктор Викентий и некто Тробчинский, якобы знавший многие тайны Лжедмитрия I. Тробчинский взялся проэкзаменовать "царька" и установить, является ли он прежним "Дмитрием". На публичном диспуте он излагал "тайны", заведомо искажая детали. Школьный учитель уверенно поправлял его и на все вопросы давал точные и исчерпывающие ответы. Вопрошавшие изображали при этом величайшее изумление и заявляли, что об этом знали только они да еще сам "царь Дмитрий", а значит, это, несомненно, он, хотя внешне и не похож.
Речи об истинности "государя" заключали убийственную для него оговорку. Признание того, что претендент вовсе не похож на коронованного "Дмитрия", обрекало "вора" на положение марионетки, которую поляки могли в любой момент объявить обманщиком и выбросить на свалку. Над головой самозванца повис меч.
Тем не менее наемные солдаты были удовлетворены спектаклем и готовы были простить "государю" его внешность. Их удовлетворили обещания выплатить деньги.
Затея Ружинского была рассчитана не на одних только наемников. Вскоре гетман обратился с посланием к князю Василию Голицыну, одному из бояр, посадивших Отрепьева на трон. Литовцы не служат многочисленным лжецаревичам, объявившимся в России, но он, Ружинский, убедился в истинности "царя Дмитрия" и в числе первых стал ему служить, так как его отец, дед и дядя верно служили прирожденным московским государям. (Ружинские пользовались авторитетом в Запорожской Сечи и не раз приводили отряды запорожцев и воевали против татар бок о бок с царскими воеводами.)
Обращение должно было посеять сомнения среди сподвижников Лжедмитрия I в Москве, утративших прежнее влияние после воцарения Шуйского.