"Это конец… Это смерть…" - в отчаянии думала она.
Затем вдруг слезы у нее высохли, исчезли внезапно смятение, ужас, прошло паническое состояние…
С отрешенным взглядом провалившаяся дебютантка покинула сцену. Спокойно прошла она мимо бьющегося в истерике Джона Дэли, мимо растерянных актеров.
- Что ж ты так… Что ж ты так, дорогуша? Подвела всех нас… - прошептала ей на ухо Андромеда и сунула в руку злополучный венок.
Офелия машинально взяла цветы и, не говоря ни слова, покинула театр.
Наконец Дэли пришел в себя и бросился за девушкой. Опоздал: на улице ее уже не было видно. Тогда Джон приказал одному из актеров отправиться к ней на квартиру и уговорить вернуться в театр.
Не известно, что хотел Дэли: то ли устроить разнос актрисе, провалившей с таким позором премьеру, то ли успокоить несчастную дебютантку.
Посланец вернулся ни с чем.
Офелия исчезла.
Еще одна тайна "мрака"
А через пару дней в театре узнали, что она утопилась. Тело девушки обнаружили в тихих водах бухты Лоуэр-Нью-Йорк-Бей. В руке утопленница сжимала венок из пурпурных гвоздик.
Вначале полиция заподозрила убийство. Стало известно, что отец девушки скончался и оставил большое наследство своим детям.
В те дни, когда провалилась премьера "Гамлета", в Нью-Йорке видели брата покойницы. Зачем он приехал из далекой Луизианы - толком объяснить не мог.
"Борьба за большую долю наследства, устранение лишнего претендента", - решили в полиции. Но потом вдруг эту версию стражи порядка отмели. И брат покойной девушки преспокойно вернулся в Луизиану.
"Обычное самоубийство", - пришли к окончательному выводу полицейские, и дело закрыли.
Отчего кинулась в воду молодая актриса? Кто довел ее до такого состояния? Этого никто выяснять не стал.
Но "мраку театральных кулис" никаких выяснений не нужно. Ему и так все известно, и он умеет хранить тайны от посторонних.
Паника в "Балле тиэтр"
Под глубоким сводом,
Крутым и черным, на стене,
покрытой афишами,
Силуэты качаются, кружатся,
Внезапно выходя из темноты
на свет,
Вновь пропадая в ночи.
Под сводом, вдруг становятся
видимы локоны
И тонкие освещенные
лица девушек…
Артур Саймонс
Постановка "Призрака Розы"
В 1939 году в Нью-Йорке была образована новая балетная труппа. Возглавила ее известная американская танцовщица Л. Чейз. Первый сезон этого коллектива открылся в помещении "Сентр тиэтр" 11 января 1940 года.
Как писалось в буклете новой балетной труппы "Балле Тиэтр": "Наша задача - воспитание американских балетмейстеров и артистов балета и воссоздание национального колорита американских балетных спектаклей".
Нью-йоркская публика тепло встретила появление на сцене нового коллектива. Даже язвительные театральные критики давали благоприятные отзывы в прессе. А спустя год после открытия "Балле Тиэтр" собрался ставить пьесу "Призрак Розы" на музыку Вебера. Произведение это считалось весьма сложным для постановки, поэтому над пьесой работали долго.
Однажды, когда полным ходом шла подготовка к премьере, на репетицию явился старик-билетер "Балле Тиэтр" - бывший танцовщик Бродвейских театров. Некоторое время он внимательно наблюдал с заднего ряда за репетицией, а потом вдруг во всеуслышание заявил:
- "Призрак Розы" провалится…
Негодование труппы
Артисты - народ суеверный. Предрекать провал будущей постановке во время репетиции считается и плохой приметой, и ужасным проступком.
За подобное не только выгоняли из театра с работы, но и лупили таких предсказателей всей труппой.
На старика-билетера никто руку не поднял. Лишь робко поинтересовались:
- Почему вы такого мнения?
- Кто вам сказал, что "Призрака Розы" ждет провал?
- С чего вы это взяли?
Старик в ответ махнул рукой и зло процедил сквозь зубы:
- Как сказал - так и будет… "Призрак Розы" - проклятый спектакль!
С этими словами он, ни на кого не глядя, вышел из зала. Тут вся труппа опомнилась и возмущенно загалдела:
- Как он посмел!
- Какой-то билетер срывает репетицию!
- Гнать такого с работы!
- Чтобы духу его не было в театре!
- Еще накаркает беду!
Но справедливое негодование труппы ни к чему не привело. Репетиция была сорвана. И актеры долго не могли успокоиться.
Руководство театра все же решило наказать старика-злопыхателя. Но тот на работе больше не появлялся.
А вскоре стало известно, что бывший танцовщик Бродвейских театров скончался в госпитале.
Венок у рампы
Балетная труппа не на шутку переполошилась.
Согласно приметам, предрекать провал будущему спектаклю во время его репетиции - это еще полбеды. Но когда недоброе предсказание произнес человек за день-два до своей смерти - пиши пропало… Несчастье в театре обязательно произойдет.
Подготовка к премьере пошла из рук вон плохо. Нервничали и ошибались музыканты, балерины, танцовщики. А у некоторых артистов даже происходили нервные срывы.
Кто-то из руководства труппы, наверное, чтобы успокоить театральный коллектив и вырвать из плена предрассудков, пустил слух, что покойный старик был нанят конкурентами. В Бостоне якобы тоже ставится "Призрак Розы". Вот бостонцы с помощью суеверия и мистических трюков и решили опередить нью-йоркцев.
Наивное объяснение подействовало: труппа успокоилась, и работа над спектаклем продолжилась в обычном ритме. Но в день генеральной репетиции творческий коллектив "Балле Тиэтр" охватила тревога.
Когда на сцену дали полный свет, все, кто явился на генеральную репетицию, увидели у самой рампы венок из пурпурных в багровую крапинку гвоздик.
Суеверный страх снова охватил труппу. Кто мог подбросить этот венок - предвестник беды?
Старик, недобрый предсказатель, умер… Нашелся другой злопыхатель или шутник?
Кот-спаситель
Появление известного, по закулисным преданиям, рокового венка едва не вызвало панику в творческом коллективе и отказ от спектакля "Призрак Розы".
Но тут раздался твердый голос одного из танцовщиков:
- Леди и джентльмены! Я знаю, что надо делать! Злая магия проклятого венка исчезает, если его уносит прочь… кот! Да-да, самый обыкновенный кот.
Обрадованные артисты поверили коллеге и тут же кинулись искать кота. Наконец схватили на улице первого попавшегося и надели ему на шею венок. А чтобы своенравное животное сразу не сбросило его, прикрепили к шерсти лейкопластырем.
Хвостатому уличному бродяге это не понравилось, и он тут же попытался задними лапами сорвать венок. Тогда на глазах изумленных прохожих вся театральная труппа начала топать, свистеть, хлопать в ладоши и орать что-то невразумительное.
Кот понял: с такими странными людьми лучше не связываться, и припустил прочь от театра. А артисты продолжали шуметь ему вдогонку. Проделывали они это с каким-то детским упоением и восторгом.
Что ж, подобное им позволено. Не будь они в душе детьми, не стали бы артистами.
А премьера спектакля "Призрак Розы" состоялась в положенный срок. И тысячи зрителей с восторгом приняли постановку, не догадываясь, какие страсти бушевали в "Балле Тиэтр" во время репетиций.
Тот самый ворон
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество,
Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он,
Словно лорд иль леди, сел он, сел у входа моего,
Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,
Сел, - и больше ничего.
Одинокий Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,
Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,
Наконец я птице кинул: "Раньше скрылись без следа
Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогда
Каркнул: "Больше никогда!.."
Эдгар По
Приятели с одного двора
Многие в Одессе недоумевали: что объединяет столь не похожих людей?
Все трое родились в одном дворике, неподалеку от "Старой биржи", в доме, где много лет находился подвальчик тети Фиры с грозным объявлением: "Господа уркаганы, ворованное не принимаем. Нам стыдно!"
Все трое, с возраста первой папиросы, были не в ладах с законом. Но разве этого достаточно, чтобы возникла такая дружба, как у Саньки Бристоля, Васьки Чумелого и Сереги Ворона, о которой знала вся Одесса?
Греческий дворик, в котором проходило их босоногое детство, подарил славному городу немало известных "марвихеров", "гопстопников", "скокарей". Так что друзьям с самого раннего возраста было с кого брать пример.
Отцы Ворона, Бристоля и Чумелого, знатные одесские рыбаки, надеялись, что сыновья пойдут по их стопам. Но пацаны приняли другое решение. Лет в десять они заявили: рыба тухнет быстро, а деньги - никогда… Будем добывать деньги!
У родителей Ворона нашлись кое-какие сбережения и состоятельные родственники, и они смогли отдать сына в гимназию. Проучился там Серега лет шесть. Вылетел оттуда за написание непристойных стихов.
Примерно год он менял одну работу за другой: конторщик, музыкант, переводчик, статист в драматической труппе, санитар. Наконец сказал себе: "Ша, Серега! Хватит бренчать медными грошами… Пора приниматься задело!"
Его друзья Бристоль и Чумелый были уже "пристроены". Санька "ходил" в учениках у известного медвежатника Маркизета. Васек, хоть взялся за менее престижное дело, но все же успешно гопстопничал с ланжеронскими пацанами.
Ворон оказался слишком артистичным и одухотворенным, чтобы мараться о сейфы с медвежатниками, как Бристоль, или грабить на улицах прохожих, как Чумелый.
Вызвал его на смотрины старый вор Тоболда и вынес приговор:
- Быть тебе, пацан, классным "чистяком с сиянием"…
На жаргоне того времени это означало: выпала Ворону судьба стать мошенником - очищать от избытка дорогих украшений и денег состоятельных граждан.
Неуемная страсть
После недолгого обучения в "зарешетчатом университете" приятели почти одновременно оказались на свободе. Хотя отсиживали по разным делам и по разным кичманам.
Дружба за время вынужденной разлуки только окрепла. Но они по-прежнему "правили" каждый свою "тропу". Словом, воровскую масть не меняли.
На удачу приятелям грех было жаловаться: фартило им и в делах, и с женщинами, и в игре. Картами они увлекались в меру, и азарт не затуманивал им мозги. Одежду с себя и последний рубль не проигрывали.
Единственная страсть, от которой они порой теряли голову, это - пари. Особенно безудержным спорщиком был Ворон. Держал он пари по любому поводу, причем на весьма крупные суммы: пойдет ли вечером дождь, вернется ли в Одессу в назначенный срок шаланда "Прекрасная Маркиза", после какой бутыли самогона свалится под стол Сенька Шеребей, с кем из своих любовников сбежит в Париж актриса Хвалынская, когда очистят дачу известного дирижера Прибика…
Завести на пари с крупной суммой Ворона мог любой и одним только словом: "Спорим!" Услышав заветное слово, он мгновенно шалел и соглашался на любое условие пари.
Была у закадычной троицы заветная мечта: отправиться в Америку. Но каждый из друзей по-своему познавал эту страну.
Ворон читал в подлиннике Уолта Уитмена, Эдгара По, Джеймса, Турже, Крейна.
А не знающий английского языка Бристоль увлекался переведенными на русский романами Фенимора Купера, Брета Гарта, Джека Лондона. Что же касается Чумелого, то он вообще не любил читать, зато с удовольствием слушал рассказы приятелей о таинственной заокеанской стране.
"Даешь Америку!"
Может, мечта криминальной троицы осталась бы неисполнимой, но однажды Ворон снова ввязался в спор. Схлестнулся он в булдыре "Шторми, море" со старым шнеерзоном Монечкой.
- Вам спорить со мной, Монечка, - заявил Серега, - все равно, что выдавать себя за честного, законопослушного шопенфиллера. В подобное ваше фуфло могла поверить только мадам Папаяни, и то лишь в первую неделю своего проживания в Одессе.
Несмотря на такие обидные слова, сбытчик фальшивых драгоценностей - шнеерзон Монечка, любивший выдавать себя за солидного ювелира, все же предложил Ворону пари на большую сумму денег.
А спор в "Шторми, море" начался с заявления Сереги, что при желании он сможет продать фраерам и Одесскую обсерваторию, и Потемкинскую лестницу, и даже статую Свободы в Нью-Йорке.
Против обсерватории и лестницы у опытного шнеерзона возражений не было. Но заокеанская статуя почему-то взорвала его.
- Вы меня разочаровали, Ворон, - заявил он. - Я думал, вы интеллигентный юноша. У меня теперь складывается впечатление, что вы в детстве не поедали пытливым взором труды Вольтера, Гегеля, Канта, не играли в оркестре незабвенного Химы Брудеровского, а привязывали к хвостам собак пустые бутылки и писали неприличные слова на заборе дачи мадам Костанелли. В ваших глазах пылает чисто босяцкий задор. Ставлю свой тузовый перстенек. Сами видите - не фуфло, за него можно весь Лонжерон скупить… Толкнете статую Свободы, хоть за доллар, хоть за миллион, - он ваш.
Ворон тоже не обиделся на слова старого шнеерзона.
- Месье Монечка, не мните шелка, не прессуйте атмосфэру, я принимаю ваш вызов, - гордо ответил Серега. - Если через три месяца я не продам нью-йоркскую исполиншу, два моих дома - на Приморском и на Биржевой - ваши. Кроме того, без всяких последствий вы получите право показать мне прилюдно, на Дерибасовской, язык и трижды плюнуть в мою сторону. Короче, даешь Америку!
Ударили по рукам.
- Ворон, ты, конечно, влез в бешик, не посоветовавшись со мной. Но я заявляю без мари и зыби - еду с тобой! - тут же решил Бристоль.
- Даешь Америку! - поддержал Чумелый. - Куда ж я без вас…
Проводы
Мысленно с ними прощалась вся Одесса. Но, расставаясь с Вороном, Бристолем и Чумелым, народ размышлял об этом событии по-разному.
- И нашо им тот Нью-Йорк с его каменной теткой? - недоумевали одесские торговки, биндюжники, рыбаки и уркаганы.
- Может, больше фарту будет им там, а нам - здесь? - рассуждали блатные.
- Слава богу, хоть на троих станет меньше в городе, - с облегчением думали служители Фемиды.
- Потускнеет без них Одесса, - вздыхали проститутки. А приятелям они заявили:
- Толкнете каменную тетку в Нью-Йорке, - вся панель Одессы будет вас целый год обслуживать бесплатно.
Никто особо не отговаривал Ворона, Бристоля и Чумелого отправляться за океан. Многие одесситы передавали им рекомендательные письма и записки своим родственникам и землякам, обосновавшимся в Нью-Йорке.
Конечно, кое-кто судачил за спинами друзей: отправляться в такую даль, чтобы продать какую-то статую - пусть даже весьма дорогую - это же безумие! Такое могло прийти в голову только самым бесшабашным одесским пацанам!
Недоумевали и три старых рыбака. Отец Ворона Сидор Нестеренко в который раз задавал друзьям один и тот же вопрос:
- И шо, в той нью-йоркщине барабулька слаще?
- Ох, чую, нарвутся наши пацаны за океаном либо на пули местных очубеков или заимеют браслеты, - вторил другу отец Очумелого Иван Недоленко.
- Мало драли пацанов в свое время. От того - вольнодумство и легкие на приключения задницы, - рассуждал отец Бристоля Рувим Ниппельбаум.
Чем еще они будут заниматься в Нью-Йорке? На этот вопрос Ворон, Бристоль и Чумелый отвечали неопределенно:
- Завоевывать место под американским солнцем - теснить американскую братву. Прибудем в Нью-Йорк, осмотримся, а там видно будет…
А со старым шнеерзоном разговор напоследок состоялся вполне деловой.
Монечке доходчиво и красочно обрисовали, что будет с ним, если он не рассчитается за проигранный спор.
Шнеерзона предостережения не пугали, он сам напоминал:
- У вас, месье Ворон, всего лишь три месяца в запасе. Не будет продана каменная барышня Нью-Йорка - и ваши дома на Приморском и Биржевой мои, и язык я вам буду показывать, даже если вы не вернетесь в Одессу. Честное слово, не поленюсь ради этого отправиться даже за океан.
В порт провожать Ворона, Бристоля и Чумелого пришли с десяток похоронно-свадебных оркестриков.
Все они дружно исполняли модную в те годы в Одессе песню:
Качнись черемухой, Серега,
И гавкни рылом в макинтош.
На мне фартовая обнова,
А ты, зараза, не идешь…
Блатные явились все, как на подбор, в лаковых штиблетах, при часах на серебряных цепочках, в шляпах канотье и с белыми хризантемами в петлицах. Владельцы питейных заведений доставили на пароход корзины с напитками и всевозможной едой.
А фотографии необычных проводов еще долгие годы хранились в одесской полиции и затем - в губугрозыске.
Вначале Ворон, Бристоль и Чумелый добрались до Стамбула, а там пересели на пароход, идущий в Нью-Йорк.
Первые дни за океаном
И на родной земле в этой троице верховодил Ворон. Знание английского языка еще больше возвысило его в Нью-Йорке.
Денег у приятелей на первое время было достаточно, чтобы пожить с шиком.
Правда, Бристоль и Чумелый хотели подыскать жилье поскромнее, но Ворон заявил им сразу:
- Мы не для того пересекли два моря и один океан. Нью-Йорк не Молдаванка - в халабуде жить не собираюсь.
Он нанял такси и уверенно, будто много лет прожил в Нью-Йорке, приказал ехать в Мидтаун. Возле небоскреба на пересечении Бродвея и Пятой авеню Ворон велел водителю остановиться.
Друзья вышли из автомобиля.
- Это знаменитый Флетайрон, - пояснил он Бристолю и Чумелому. - Чувствуете, какая сила, какое величие?.. Здесь неподалеку мы и обоснуемся. И каждое утро вы будете пялить глаза на Флетайрон, чтобы помнить: это уже не Одесса. И мыслить здесь надо по-другому.
Подавленные величием небоскреба, Чумелый и Бристоль молча кивнули в ответ.
О первых днях нашей троицы в Нью-Йорке известно мало. Тогда они еще не попадали в полицейские хроники. Хотя друзья-одесситы не сидели сложа руки.
Ворон начал с того, что рассортировал рекомендательные письма. Он быстро смекнул, кто будет им нужным в Нью-Йорке. Послания к землякам, не заслуживающим внимания, полетели в мусор.
Потом у троицы пошла череда визитов к бывшим одесситам, которые могли им быть чем-то полезными. Новые знакомства, благодаря хватке Ворона, завязывались быстро. Но привезенные деньги стремительно уплывали, а серьезных дел все не было.
Бристоль и Чумелый стали подбивать приятеля:
- А не пора ли вспомнить былые дни и авторитетно заявить о себе Америке?
Ворон категорически отверг их предложение:
- Ша, пацаны! Работаем по-новому! Нью-Йорк - город высокий и мыслить здесь надо высоко!
"Тьма - и больше ничего"
Несмотря на оптимизм друга, тревога в душах Бристоля и Чумелого нарастала день ото дня.