Судя по телеграмме, с которой меня сегодня познакомил Осипов, американские войска – накануне ухода из России. Французский батальон, посланный из Анама (Индокитай) в Западную Сибирь в зимнюю стужу, частью уже ушел обратно.
Осипов рассказал мне интересные подробности смерти генерала Ноги. Оказывается, что еще в Гражданской войне 1867–1868 годов Ноги, будто бы не сумевший сберечь знамени своего полка, решил покончить с жизнью. Но ему сказали, что жизнь его принадлежит императору… Он ждал. Пережил ужасы штурмов Порт-Артура, гибель близких и славу национального героя.
Скончался Мацугито (император), и в ту минуту (в 8 часов вечера), когда священные белые быки вывозили его останки из ворот дворцовой ограды, Ноги, окруженный верными друзьями, вспорол себе живот (харакири).
Хоронили Ноги почти как императора.
Еще два случая, характеризующих японцев с точки зрения долга.
Горела школа. Учитель вспомнил, что не вынесли портрет императора, он бросился спасти его и погиб.
Второй случай. Железнодорожные сторожа задремали во время дежурства, не закрыли вовремя шлагбаум, поездом убило пассажира, ехавшего на рикше. Сторожа сложили свое казенное обмундирование у своих будочек и положили свои головы на рельсы. Поездом оторвало обоим головы.
Конечно, такие случаи исключительного понимания долга широко распространяются в населении, и в этом – один из секретов японского воспитания. Школа, театр, кинематограф – все популяризирует преданность родине и борьбу за нее.
Скоро полночь. Новый год (старого стиля) встречен в одиночестве и на чужбине. Мысли о семье – она затеряна в далекой бушующей России.
Токио. 14 января
Был в посольской церкви – уютное небольшое помещение. В церкви были пока священник, рослый хохол-киевлянин, местный протоиерей и старый протодиакон из собора. Хор из протодиакона, престарелого псаломщика, с перевязанной бархатной ленточкой косичкой седых жиденьких волос, и девицы без голоса и слуха.
Вошел посол В.Н. Крупенский, величественно стал на заранее постланном коврике. После обедни он довольно церемонно пригласил меня к чаю в посольство: "соберутся почти все представители русской колонии".
Ездил с Осиповым на посольский чай. Познакомился там с товарищем министра иностранных дел Сибирского правительства Гревсом – бывший крупный петроградский нотариус. Недоволен Омском за плохую ориентировку и отсутствие ответов по срочным вопросам. Две недели уже ждет материала для ответа на интервью Авксентьева в The Japan Advertiser и, конечно, напрасно – не догадывается, что Омску против истины возразить нечего.
Видел помощника Крупенского – Щекина, которому Директория предлагала министерство иностранных дел; по словам Осипова, Щекин невыносимый брюзга и интриган, ловко валивший своих принципалов. Очень любит нумизматику и совершенно не любит ни России, ни русских.
Обедал у баронессы Розен. Живет с 16-летней дочкой. Живут просто, но очень уютно. Обе прекрасные лингвистки, много работают: много рассказывали о местных нравах и порядках. Мать – настоящая энциклопедия.
Токио. 15 января
Смотрел буддийский храм Хинганзи. Красивая орнаментовка. Очень хорош главный алтарь с мистически мерцающими огоньками.
Посетители – две бедные японские пары. Они садились в обычную японскую позу, слегка хлопали в ладони (вызов божества), бросали медный сен (копейка) в деревянный ларец, прикрепленный к полу, и благоговейно смотрели на статую Будды.
Подаяния не щедрые, но храм, видимо, богат. В одном из углов храма целая группа японцев и японок предавались чаепитию.
Бродил по бесчисленным пристройкам храма. В одном из помещений монахи мирно болтали. При храме – школы и небольшое кладбище. У одной из могил – большая морская пушка, приз, захваченный похороненными здесь героями.
Г. опять намекал на возможность моей работы в Омске и на свои беседы с американцами.
Вырабатывали с Исомэ программу посещения японских войск и учреждений. Он сообщил о больших силах, группирующихся будто бы вокруг Семенова и Калмыкова, силы эти желательно было бы двинуть на фронт к Оренбургу. "Только вот кто их поведет, как ваше мнение, ваше превосходительство?" – скромно закончил Исомэ, по обыкновению хитро закрывая глаза, как будто от напряжения подыскать надлежащее русское выражение.
"Вероятно, те, вокруг кого они группируются", – отвечал я в тон собеседнику.
Приехал генерал Хагино, просил с ним пообедать в Уоено-парке. Автомобиль остановили у широкой лестницы, поднимающейся в парк.
"Мы идем по месту бывшей 53 года тому назад ожесточенной битвы между сторонниками императора и повстанцами-самураями. Победа оказалась на стороне императорских войск, наступавших со стороны ныне очень оживленной местности Уоено-Харакози. Все постройки, бывшие на холме нынешнего Уоено-парка, выгорели. Повстанцы почти все погибли или бежали. Окончание распри победитель ознаменовал прощением врагов. Их трупы похоронили в нынешнем парке, а вождю Сайго Токумари поставлен вот этот памятник".
Хагино показал мне на художественную бронзовую статую, стоящую при входе в парк.
Сайго Токумари изображен в виде весьма мужественного японца в национальном облачении. Рядом с ним дог – его любимая собака. Это почти единственный в Токио памятник, останавливающий на себе внимание. Остальные памятники – разным принцам, генералам, адмиралам, государственным и общественным деятелям – крайне шаблонны, неинтересны и малохудожественны.
Лучшей приправой к обеду была беседа Хагино, рассказавшего много интересного из жизни придворно-политической и военной. В Японии – две могущественнейшие партии: "Ямагучи", возглавляемая маршалом Ямагато и фельдмаршалом Тераучи, куда принадлежал и убитый в Харбине Ито, и "Козешима" ("Сатцума"), возглавляемая Мацугито и адмиралом Того, победителем при Цусиме.
Эти две партии, главным образом, и борются за власть. Они оказывают и исключительное влияние на тот или иной состав кабинета.
Нынешний премьер Хара – это уже новое народное правительство. Быстрая карьера военного министра генерала Танаки, напротив, во многом обусловлена принадлежностью его к партии "Ямагучи". Начальник Генерального штаба, барон Уехара, принадлежит к партии "Козешима", почему между ними легкий холодок.
Государственное чутье сдерживает обе эти партии – открытый разлад их мог бы быть катастрофой для Японии.
Большое значение имеет и "генро" – высший совет при императоре. Настоящий состав генро: маршал Ямагата, Мацугито, Сайондзи и Окума, крупнейшие сановники Японии.
При всей прочности японского государственного аппарата, все же иногда проскальзывают некоторые опасения. Пламя европейского революционного пожара если не зажигает, то, по крайней мере, подогревает недовольный элемент Японии, а такового немало. Развившаяся за годы войны до огромных размеров японская промышленность, нарушившая до известной степени существовавшие до сего времени национальные группировки, явно начинает идти на убыль, осложняя новый для Японии рабочий вопрос.
С другой стороны, пользующаяся огромным влиянием в стране военная партия Японии способна и готова на очень решительные меры для упрочения своего положения.
Токио. 16 января
Осматривали с Осиповым музей Окура – огромное собрание статуй Будды и художественных изделий Востока, главным образом Китая и Японии. Больше, чем музей, мне понравился памятник его владельцу.
В детстве уличный торговец рыбой, Окура быстро разбогател и сделался крупным финансистом Японии – одним из трех ее миллионеров (как бедна в общем Япония).
Простой торговец оказался пламенным любителем искусства и не жалел средств для своего музея – ныне национального достояния Японии. Раньше брали за вход 10 сен, теперь плата отменена. Музей содержится на проценты с известной суммы, завещанной для этой цели Окурой.
Памятник изображает Окуру спокойно сидящим за каким-то манускриптом, одна нога по-японски поджата. На лице, очень похожем, – по словам Осипова, лично хорошо знавшего Окуру, – полное спокойствие с оттенком легкого добродушия.
В музее, как и во всех обширных зданиях Японии, очень холодно. Я попросил Осипова спросить сторожа, моложавого японца, вежливо сопровождавшего нас по его отделу, – как ему не холодно в этом леднике без пальто.
"Что же делать? Мы не имеем права быть в пальто на службе; холодно, конечно; вот только и утешаешься видом на Фуджи".
Он открыл окно, и, действительно, ослепительно-белая вершина Фуджи была величественно прекрасна. Японец, видимо, был крайне удовлетворен моим восхищением. Ему, действительно, как будто стало немного теплее.
Из музея поехали в домик генерала Ноги – весьма скромный для победителя при Порт-Артуре. Дом деревянный обыкновенного японского типа в два этажа. Вход в дом закрыт, осмотр производится со специально выстроенной вокруг него галереи через открытые окна. Над дверью первой комнаты висит большая фотография, изображающая бомбардировку Порт-Артура; мебели в комнатах почти никакой. Во второй комнате на стене фотографии Ноги и его супруги, снятые перед смертью, видимо, когда созрело решение о харакири. Ноги изображен сидящим в парадной форме с газетой.
В третьей комнате, совсем без мебели, небольшой белый плакат на циновках, покрывающих пол; плакат отмечает место, где бесстрашный старик и его достойная супруга покончили счеты с жизнью.
Вокруг дома садик и небольшой храм, вернее, модель храма, размерами с небольшой стол. Здесь, по японскому обычаю, генерал Ноги молился последний раз перед уходом на войну; в дом уже после прощальной молитвы не заходят, слез проливать не принято. Отсюда же пошли на войну его два юных сына, погибшие потом: один – в бою под Гайджоу, другой – при штурме высокой горы под Порт-Артуром.
Говорят, что Ноги не простили первого неудачного штурма Порт-Артура, вызвавшего огромные потери. После войны он принужден был выйти в отставку с некоторой денежной наградой, которую он пожертвовал на благотворительные дела. Его самого назначили тоже по благотворительной части.
Теперь их здесь нет: Ноги, его жены и двух сыновей. Здесь только непрерывная вереница их почитателей и почтительное безмолвное уважение к их памяти.
Крупенский несколько озабочивается слишком, по его мнению, большой любезностью ко мне японцев. А ведь сам ни туда ни сюда. Видимо, больше всего придерживается политики сохранения своего поста.
Столовая нашего отеля полна французской военной молодежью. Вчера их торжественно встречали японцы. Это летчики, прибывшие на три месяца, по приглашению японских военных властей, для инструктирования.
Приезжал поручик Комура, назначенный в мое распоряжение с проектом (все еще не окончательным – как осторожны японцы!) моих посещений военных учреждений.
Токио. 17 января
Утром заходил лейтенант Апрелев – мой бывший слушатель по Академии Генерального штаба. Он интересовался моим мнением относительно положения на Уральском фронте и вообще относительно хода русской жизни. Апрелев состоит во французской военной миссии, которая также в полном неведении о происходящих событиях, так как ничего не получает на свои запросы в Омск.
Видимо, Париж непосредственно сносится с Омском через генерала Жанена.
Были Авксентьев и Зензинов. Им наконец дали визу в Америку. В ближайшие дни они выезжают. Авксентьев в восторге от своей поездки в Никко, рекомендовал мне непременно туда съездить. Они сообщили, между прочим, о суровых расправах в Омске, опять, конечно, через "неизвестных в военной форме". Таким образом, "мексиканские" приемы продолжаются и при "твердой" власти.
Генерал-прокурор Г. Старынкевич назначает, по обыкновению, строжайшее расследование, а правительство благородно возмущается. Михайлов же хитро посмеивается и неуклонно продолжает практику своих испытанных приемов.
Гайда уволен Стефаником в бессрочный отпуск с правом поступления в русскую армию, каковым он, конечно, не преминул воспользоваться и получил командование Сибирской армией. Это одна из уплат по векселю, выданному Колчаком и Омским советом министров 18 ноября.
Матковский тоже преуспевает, назначен помощником к Степанову, получившему портфель военного министра.
Железные дороги поступили под контроль международной комиссии. Хорошо еще, что хоть председательствование оставлено за хозяевами – в лице Устругова.
Комиссия образовала два бюро: хозяйственное во главе с американцем Стивенсом и военное (охрана железной дороги), где, видимо, главенствуют японцы.
Завтракал в Йокогаме у Г. Беседовал с Авксентьевым по поводу сообщений русских газет об Омском правительстве. Действует оно, по правде сказать, довольно решительно, в духе большевиков, и это его некоторый плюс.
У В. передали телеграмму – моя семья докатилась до Новочеркасска – это первая весточка за столь долгий период.
Вечером бродил по знаменитой "театральной" улице Йокогамы. Эта улица сплошь из магазинов, залита светом и положительно запружена толпой. Шумно. Пожалуй, весело. Театры и кино почти на каждом шагу. Я нигде не видал такого обилия электричества, как в Японии, или это так кажется после возвращающейся к лучине России.
Токио. 18 января
День чудесный, пешком отправился в парк Сиба. К сожалению, пошел без Осипова, отлично говорящего по-японски и любезно предложившего себя в гиды.
Парк, несмотря на зимнее время, весь в зелени. Главная примечательность парка – храмы и гробницы сёгунов. Перед входом в величественные красные ворота перед буддийским храмом меня немедленно взял под свою опеку старичок-рикша и, что-то лопоча по-японски с прибавлением ломаных английских слов, начал водить меня по парку.
Внутренность храма, который расположен сейчас же за воротами, чрезвычайно красива, особенно художественной работы золотой балдахин (золоченый), подвешенный к потолку, впереди главного алтаря. Самый алтарь также чрезвычайно любопытен. Но всего изящнее – это небольшие лакированные с инкрустацией ларцы, в которых помещаются начертанные на листочках списки душ умерших и которыми заставлены полочки в переднем правом углу храма. При мне молодая чета японцев набожно перебирала такие листочки.
Кое-где цветы и поставленная на блюдцах обычная японская пища – приношение усопшим.
У самого входа в храм молились старые японец и две японки. Они, видимо, собрались заказать поминовение. Сначала старик-японец завертывал в особые бумажки деньги, но, видимо, не решался, какую сумму завернуть. Женщина оказалась более решительной и быстро поладила с пришедшим бонзой (буддийским священником).
Она подала ему три надписанные сверху свертка из бумаги, после чего, сидя на коленях, они начали отвешивать друг другу поклоны. Затем бонза сделал принесенной им кисточкой и тушью какие-то отметки на свертках и ушел.
Вслед за ним появился и другой бонза или просто монах в желтоватом облачении и начал чтение молитв под звуки гонга и небольшой бронзовой литавры, ударяя время от времени по какому-то красному предмету в виде бычьей головы.
Перед алтарем в особой вазочке курился фимиам…
Японцы набожно молились.
Могилы шиогунов тоже в виде небольших храмов с художественной резьбой по карнизу. Сочетание окрашенных в соответствующие натуре цвета резных изображений лотоса, ирисов и пр. – удивительно красиво.
За вход в усыпальницы шиогунов взимается плата по 30 сен. Сопровождает бойкий молодой японец, говорящий по-английски.
У выхода меня поймал мой старичок-рикша и предложил прокатить по парку, причем настойчиво останавливался не там, где мне хотелось, а там, где он считал нужным по своим личным соображениям. Видимо, он не доверял ни моему чутью, ни вкусу при оценке красоты парка. Парк действительно красив. Везде по холмам или храмы, или просто памятники. Лучше всего роскошная зелень. Можно себе представить все это в цвету весной.
За завтраком у Подтягиных встретился с морским агентом Дудоровым, оказавшимся, совершенно для меня неожиданно, моим политическим единомышленником.
После завтрака все отправились в квартал Кудан, где сейчас происходит одно из любимейших японских зрелищ – борьба.
Теснота в трамваях и огромное скопление публики перед местом борьбы показывают, какой интерес вызывает это развлечение у населения.
Раньше, в другой части Токио, был постоянный и специально построенный для борьбы театр, но он сгорел.
Теперь это наскоро сколоченный навес, в виде амфитеатра, вмещающий, судя по сегодняшнему дню, не менее 5–6 тысяч человек, а то и более.
Самая борьба происходит на особом земляном кругу, 1/2–2 сажени в диаметре, возвышающемся примерно на аршин над землей и обложенном пучками рисовой соломы в виде пояса. Над кругом особый навес – зонтик, подпираемый четырьмя обвитыми цветной материей столбами.
У каждого столба неподвижный и суровый, как рок, сидит эксперт-судья из закончивших практику борцов.
Невозмутимость, неподвижность и величие экспертов – поразительны.
Я более трех часов просидел на борьбе, и эти почтенные судьи ни на минуту не вышли из своего неподвижного состояния.
Напротив, посредник в цветном кимоно (верхняя одежда) и остроконечной черной шапочке, с веером в руках, необыкновенно подвижен при всей важности его жестов. На нем тяжелая обязанность – следить за правильностью борьбы и объявлять решение судей, на чьей стороне победа.
Сами борцы – это особая общественная группа. Необыкновенно рослые и большей частью жирные люди, резко отличающиеся от общей массы населения Японии. Груда мускулов и жира, у многих отвислые животы (для большего веса, что особенно важно при японской борьбе).
Чувственно-грубоватые лица, полуженская прическа – вот внешний вид большинства борцов. Есть и легковесы, изящные мускулистые великаны, но это реже.
Перед борьбой участники разделяются на две стороны – восточную и западную. Это борются восточные кланы страны против западных. Соответственно принадлежности к востоку или западу, а равно и по личной симпатии к тому или иному борцу, рассаживается и публика. Любители занимают ближайшие места к кругу. Между прочим, часть этих мест уступается офицерам японской гвардии – это, кажется, единственное их преимущество перед армейскими частями.
Перед вызовом на бой очередные борцы сидят на своих сторонах на ближайшей скамье. По вызову они поднимаются на круг и прежде всего расправляют мускулы ног, шлепая голыми ступнями по земле, предварительно широко расставив ноги и сгибая их в колене под прямым углом перед ударом в землю.
Затем садятся на корточки на край круга и особыми жестами рук дают клятву – ничего не иметь против противника в случае, если победа будет на его стороне.