Я впервые услышал фамилию Высоцкого на кафедре радиолокации МАИ, где стажировались студенты на станции "Пегматит", одной из первых наших РЛС дальнего обнаружения, серийно выпускавшихся промышленностью. Знакомый парень-старшекурсник, взглядом указывая на вошедшего в комнату мужчину, тихо сказал: "Это Высоцкий. Известный локаторщик". Затем мы слушали лекции Богдана Фёдоровича, где он рассказывал об иностранных, главным образом американских РЛС, останавливался на типовых станциях разных классов, сообщал основные данные, старался донести до слушателей принципы их работы. Иногда студентам казалось, что Б. Ф. Высоцкий знает об иностранной технике всё, что он вне конкуренции, ибо другим преподавателям, работавшим на отечественном материале, подобный массив информации был вообще недоступен. Но это было обманчивое впечатление. И связано оно вовсе не с недостатками Высоцкого как лектора, а с отсутствием наиболее важных сведений о построении тех образцов, о которых он вёл речь.
Уже тогда, когда мы слушали Высоцкого, в ответ на некоторые "каверзные" вопросы студентов, он, не имея данных, скорее домысливал, чем отвечал по существу. В начале войны Высоцкий работал в закупочной комиссии и находился в США. Там он, по-видимому, имел возможность знакомиться с образцами, поставляемыми в СССР по ленд-лизу (в частности, поставлялась станция SCR-584). Описания других разработок в США не разглашались и, конечно, в открытой печати не публиковались. Проникали в журналы лишь теоретические статьи, анализ некоторых входящих элементов, узлов, схем и рекламные данные поверхностного характера. Придя в 108 институт и находясь в 13 лаборатории, я узнал, что некоторые узлы и блоки станции РТ аналогичны используемым соседями. Этими соседями оказались сотрудники 22 лаборатории, которой руководил Б. Ф. Высоцкий. До этого Высоцкий был начальником измерительной лаборатории и многое сделал для создания в институте современного по тому времени парка измерительных приборов. Целевой задачей 22 лаборатории являлась разработка самолётной аппаратуры для слепого бомбометания. Эта аппаратура вошла в историю под названием ПСБН. Главным конструктором был Б. Ф. Высоцкий.
Во время войны западные союзники создали подобную станцию в сантиметровом диапазоне волн. Но описание английской станции нам не передали. Поэтому Высоцкому по некоторым проблемным вопросам приходилось начинать с нуля. В принципе основы построения передатчиков в сантиметровом диапазоне нам к этому времени были уже известны. Усилиями высокочастотников 13 и 22 лабораторий было создано множество конструкций пассивных элементов волноводного тракта. Однако были проблемы, которые не могли быть разрешены силами только этих коллективов. Среди нерешённых задач, стоявших перед разработчиками ПСБН, были отсутствие импульсных магнетронов большой скважности в требуемом диапазоне, неразработанность передающих устройств для формирований узких и сверхузких высоковольтных импульсов, отсутствие смесительных диодов и приборов приём-передача и, наконец, отсутствие путей создания антенны, которая могла бы сочетать узкую диаграмму в азимутальной плоскости с косекансным распределением напряжённости поля в угломестной плоскости.
В конце концов эти задачи были решены. Сказались коммуникабельность Высоцкого, его умение завязывать контакты со смежниками, мягкая доброжелательность в общении с людьми, способность выдвигать заманчивые перспективы, неизменная поддержка со стороны руководства.
Особые усилия были предприняты в области антенной техники. Было совершенно неясно, как создать антенну в новом диапазоне волн с такой необычной диаграммой направленности. Высоцкий подключил к этой задаче Е. Г. Зелкина. Последний в течение обозримого промежутка времени не только разработал алгоритм расчёта подобных антенн, но и создал их первые макеты. В дальнейшем он развил свой метод и фактически создал отечественную школу синтеза антенн, опубликовав монографию "Построение излучающей системы по заданной диаграмме направленности".
В конце сороковых годов Высоцкий как главный конструктор предъявил заказчику образцы аппаратуры ПСБН. Впоследствии станция была усовершенствована и под названием ПСБН-М установлена на некоторых наших бомбардировщиках и штурмовиках.
Обозначился и стиль работы Б. Ф. Высоцкого. Он обладал несомненным авторитетом, опирался на созданный им сильный коллектив разработчиков, проводил собеседования с ведущими, обсуждая текущие вопросы.
Выявились и слабости в его подходах к работе. Он всё чаще стал использовать свою известность как создателя новой техники во внешней сфере, отвлекался от насущных проблем лаборатории, посещал множество совещаний, организаций, должностных лиц, и порой беря на себя не связанные с работой в лаборатории функции. Перекладывал возникающие заботы на своих помощников. Мы были в то время в одном отделе, и я помню недовольные высказывания некоторых его ведущих инженеров по этому поводу. Помню, что не мог пробиться к Б. Ф. целую неделю: так он был занят. Пока дела шли хорошо, с этим как-то можно было мириться. Однако излишняя ориентация на исполнителей и вера, что они начальника никогда не подведут, могли привести к непредвиденным последствиям. Что и случилось. В 1959–1960 гг. Б. Ф. Высоцкого и группу его сотрудников перевели в КБ-1. Было создано новое СКБ, а Б. Ф. назначили его начальником. Далее я опираюсь на высказывания причастных к делу сотрудников КБ-1, мнение которых ныне, спустя 50 лет, опубликовано. Вот что следует из этих публикаций. Коллективу Б. Ф. Высоцкого поручили разработку бортового пеленгатора цели для самонаведения зенитной ракеты. Ранее в зарубежных аналогах для получения гетеродинного колебания использовался так называемый "хвостовой" сигнал. Здесь такой возможности не было, и пошли на разработку автономного гетеродина с высокостабильным кварцованным генератором. Не учли, однако, что это не просто бортовая аппаратура, а установленная на ракете, подверженной повышенным вибрациям. Паразитные сигналы из-за вибрации парализовали работу приёмного устройства, а также устройства селекции цели. В результате ракета не наводилась на цель. Авторы публикации далее пишут: "Лучше всех тяжёлое положение понимал Генеральный конструктор А. А. Расплетин. У разработчиков явно не хватало сил и достаточного опыта… для исправления положения… Генеральным было принято историческое для системы решение объединить усилия коллективов… ликвидировав СКБ". Добавим, что это затянуло сдачу системы на несколько лет. Б. Ф. Высоцкий, покинув КБ-1, потом весьма успешно работал в МАИ. Я далёк от мысли кого-либо обвинять в произошедшем в начале 60-х годов. Более того, авторитет Б. Ф. Высоцкого в моих глазах сохранился, но ведь, как говорят, из песни слова не выкинешь… Пишу это для будущих поколений главных конструкторов: надо соизмерять принимаемые решения со своими силами, знаниями, опытом.
Г. Я. Гуськов
Сподвижником Расплетина и его опорой в 13 лаборатории был безусловно Геннадий Яковлевич Гуськов. Опыта в освоении тогда нового сантиметрового диапазона радиоволн ни у кого не было. Более того, когда разрабатывали аппаратуру ТОН-2, Расплетин сознательно, несмотря на советы ряда корифеев, уходил от суливших преимущества сантиметров в сторону более проверенного метрового диапазона. Однако в дальнейшем, уже при начале работ по заказу РТ стало очевидно, что избежать перехода к более коротким волнам, а именно в сантиметровый диапазон, не удастся. Только это могло обеспечить требуемую точность и высокое разрешение по углам. Все тяготы разработки новой техники в этом диапазоне легли на Г. Я. Гуськова и его коллег. Он заполнил пустующую нишу и приступил к созданию высокочастотной части будущей станции. Задача была не из лёгких. Сейчас трудно представить себе положение, в котором оказалась 13 лаборатория и институт в целом перед началом выполнения заказа РТ. Полностью отсутствовала материальная база. Не было задела для проведения простейших экспериментов. Люди слабо понимали, что такое волноводная техника. Впереди предстояла стадия заказа промышленности на изготовление заготовок для производства волноводных изделий. Отсутствовала отечественная литература по волноводной тематике. Одна из первых теоретических работ – монография Б. А. Введенского и А. Г. Аренберга "Радиоволноводы" – вышла в 1946 г., когда работы по РТ были уже в разгаре. Время поджимало, люди работали часто ночами, станочного резерва мастерской явно не хватало. Но вот тракт отлажен, и надо приступать к стыковке с вакуумными и полупроводниковым приборами. Это одна из самых тяжёлых стадий работы. В таком напряжённом ритме работы коллективу Гуськова всё же удалось подготовить высокочастотную часть станции к госиспытаниям и провести внедрение на серийном заводе.
При первых встречах с Гуськовым он производил впечатление человека, достаточно простого в общении. Хотя мы были в разных весовых категориях – я на дипломной практике, он – ведущий инженер с шестилетним стажем работы, никакого превосходства с его стороны я не ощущал. Он обыденно рассказывал о текущих делах, не акцентируя внимания на преодолённых трудностях. Бытовых тем не избегал, но сосредотачиваться на них явно не хотел. В производственной жизни нередко возникают смешные эпизоды. Гуськов по этому поводу шутил, но я заметил, что в его шутках никогда не было персональной направленности. В целом он тогда не производил впечатление молчуна, но разговоров на общие темы обычно не поддерживал. Текущие дела и возникающие задачи его интересовали значительно больше, чем другие жизненные вопросы. И с этих позиций он подходил к оценке сотрудников. Гласно эти оценки он выражал редко. Но я помню, что относительно одного из ведущих инженеров лаборатории высказал довольно отточенную формулу: гигант слова, пигмей дела. Жизнь его в тот период не очень баловала. Рано потерял жену и по приезде в Москву воспитывал дочь в маленькой комнате вблизи Таганки. Но молодость брала своё, и внешне он производил впечатление вполне преуспевающего человека. Но даже в те годы была заметна одна его характерная черта: он не любил признавать себя побеждённым. Беря на себя то или иное задание, он работал до изнеможения, добиваясь результата. Если он верил в идею, которую воплощал, он не щадил себя и делал всё, чтобы прийти к желаемому финишу. В то время он часто любил играть в волейбол. Исполняя роль нападающего, он жёстко реагировал на партнёра, подавшего ему неудачный пас. В разговорах и особенно в спорах, высказывая то или иное мнение, он упорно отстаивал свою точку зрения, иногда даже в запальчивой форме. Это его качество, иногда граничившее с непреклонностью, некоторыми людьми, соприкасавшимися с ним, трактовалось как разновидность тяжёлого характера. Я с этим и ранее не соглашался, а сейчас, спустя много лет, считаю, что именно эти черты позволили Гуськову добиться на его творческом пути ряда выдающихся успехов. При этом я, конечно, не оправдываю некоторые, излишне жёсткие оценки, порой высказанные им. В сороковые годы, о которых я выше говорил, Гуськов ещё не был главным конструктором, а являлся руководителем направления, хотя и весьма важного – высокочастотного. В 50-м году из 13 лаборатории ушёл Расплетин, и Гуськова назначили сначала и. о., а затем и начальником лаборатории. Новый этап начался работой "Лес", главным конструктором которой утвердили Гуськова. Для 13 лаборатории и института в целом разработка станции "Лес" означала не просто развитие тематики, заложенной в РТ, но и прорывом в неизведанную часть электромагнитного спектра, именуемую диапазоном миллиметровых волн.
Уже в 1951 г. с усовершенствованным макетом мы объехали почти всю Московскую область, используя различные рельефы местности и стараясь делать это при разных погодных условиях. В этих поездках у нас не было постоянной базы, и мы порой ночевали прямо в кузове машины, в том числе в осенне-зимний период. Но труднее всего было с питанием. Помню послевоенный Можайск. По указанию Гуськова мы его объехали, как говорится, от и до, но нигде не нашли даже самой простенькой столовой, чтобы попить чай, согреться и перекусить.
В этот ранний период уже наметился стиль, манера работы Гуськова как главного конструктора. Ещё далеко не ясны были контуры построения самой станции, а Гуськов сделал упор на натурные испытания макета, и это было правильное решение, ибо были неизвестны не только поведение основных блоков станции в новом диапазоне, но и само распространение волны в приземном слое в различных зонах, временах года и погодных условиях. Сразу же возникли трудности. Не удавалось получить требуемой дальности действия. Не давал нужной выходной мощности только что разработанный магнетрон, были существенными потери в смесительных диодах, неудовлетворительна фокусировка волн в антенне, мал её коэффициент усиления. Но особенно велико было поглощение энергии при распространении волн до цели и при отражении от неё.
Сразу же начались совещания с разработчиками магнетрона. Пересматривалась конструкция антенны. Были внесены и другие изменения, в результате чего определилась новая компоновка станции.
К эскизному проекту (1952 г.) был подготовлен новый вариант станции, размещённый в кузове автомашины ГАЗ-63. Проведённые испытания (начало 1953 г.) показали существенное улучшение параметров станции. Однако не был решён коренной вопрос, связанный с потерями энергии в условиях наличия гидрометеоров (дождь, снег и т. д.). Усилиями разработчиков (Гуськов, Майзельс, Абрамов и др.) было найдено решение этой задачи в виде поляризатора в раскрыве антенны. К моменту окончания технического проекта (1953 г.) был создан образец станции на гусеничном ходу, который, однако, вследствие допущенной весовой конструкторской ошибки был затем переделан с уменьшением числа движков электропитания с двух до одного. Государственные испытания первой миллиметровой станции "Лес" прошли в 1954 г. в европейской и азиатской части страны с положительной оценкой. Затем станция была принята на вооружение под названием СНАР-2 (РТ имела название "СНАР-1").
Вспоминая о тех далёких днях испытаний, я не могу не отметить подвижническую роль Гуськова. Была жара, температура на воздухе переваливала за 40°, а Гуськов умудрился в самый разгар работы схватить ангину с высокой температурой. В таком состоянии вместе с чинами госкомиссии он находился в операторской кабине станции, где вёл наладочные работы. Маломощный вентилятор не спасал от духоты, царившей внутри кабины. Когда ему становилось совсем невмоготу, он садился на землю, в тенёчке рядом со станцией. Передохнув, он снова влезал внутрь, поднимался в антенный отсек, крутя регулировки и меняя время от времени смесительные диоды и СВЧ-разрядники. Рядом на расстоянии порядка 100 м работал я на дублирующей станции. Станция была заранее отлажена, она "притёрлась", и на индикаторе высвечивалась картинка с движущимися по дороге танками, автомашинами и даже шагающими солдатами. Для контроля обстановки Гуськов периодически прибегал, смотрел картинку и снова возвращался, чтобы продолжить настройку. Некоторые члены комиссии также садились рядом со мной и, наблюдая картинку, понимали, что неполадки носят временный характер. Вскоре верный оруженосец и помощник Гуськова Пётр Михайлов возвестил, что всё заработало, и комиссия приступила к текущим измерениям.
Окончание работ по СНАР-1 и СНАР-2 и приём этих станций на вооружение Советской армии рассматривалось военным и политическим руководством страны как серьёзный вклад в повышение боевой готовности сухопутных войск – одного из основных видов вооружённых сил СССР того времени. А это, в свою очередь, увеличивало престиж 108 института как важного звена в системе научно-исследовательских и промышленных предприятий страны. Отсюда появилось желание использовать накопленный опыт 13 лаборатории института в других областях оборонного комплекса. Тенденция нашла отражение в переводе А. А. Расплетина и нескольких сотрудников института в КБ-1. Другим проявлением этой тенденции явилось подключение 108 института к работам по созданию ракетно-космического потенциала страны.