Скоро ушли с завода мастера. А кривой Гаврюха все еще именовался директором. Глиномялка, накренившись набок, как чугунный постамент, много лет после этого стояла на горе перед деревней памятником бесхозяйственности и человеческой нерадивости. И у директора, и у председателя колхоза, да и у всех колхозников не обнаружилось ни желания, ни умения, ни смекалки хотя бы воспользоваться заготовленным впрок сырым кирпичом, стоявшим штабелями под соломенными не-весами сараев.
А в сельский Совет, как и в директора завода, мои односельчане дважды упрямо выбирали самого бедного, самого многодетного и самого ленивого на все наши три деревни Егора Политова Романова. Странно было наблюдать на колхозных собраниях, как шутили наши мужики, когда дружно выкрикивали это имя. А буквально через несколько дней они вынуждены были ломать шапку перед проезжающим мимо них на тарантасе новым руководителем волости. Рядом с ним, как это у нас и сейчас водится, восседала и его дрожайшая супруга.
В члены правления колхоза тоже единогласно несколько раз выбирали забулдыжного кренинского мужика Стеху (Стефана Михайловича) Ермакова. Этот бедняк выполнял роль подпевалы для уполномоченных представителей районной власти, наезжающих в деревню в связи с различными политическими кампаниями. Вклад его и его семьи в колхозные дела был невелик. Самому ему работать в поле было некогда. Большую часть времени приходилось быть ему при представителях. Жена считалась постоянно больной. Старший сын по прозвищу Крыкал пошел в отца и тоже был очень активен на собраниях. Его потом куда-то выдвинули. В колхозе работала только дочь Мотя. А младший сын, мой тезка – Костик, был еще маленьким. Стеха всегда первым поддерживал на заседаниях правления и на общих колхозных собраниях категорические предложения уполномоченных по увеличению поставок и закупок от урожая в различные фонды, не думая о собственных потребностях колхоза и колхозников. А ведь иногда при таком активном перевыполнении взятых обязательств на тудодень в колхозе оставалось по 150 граммов хлеба. Зато в районе он, конечно, имел репутацию политически сознательного активиста.
Колхозники называли его за это балаболом. Однако кто их заставлял выбирать этого балабола в правление? Почему, по какой причине наш мудрый русский крестьянин так бездумно и опасно шутил над собой? Почему так часто он добровольно ставил над собой лодырей, проходимцев и просто глупых людей? Такие же Стехи и Егоры Политовы были в каждой деревне. Они оказывались в районных властях и потом все выше и выше в государственных кабинетах. Выдвигались из бедных низов. Этот опыт формирования руководящих кадров повторился и в нашей недавней жизни, в эпоху перестройки и демократизации нашего государственного и общественного строя.
В азарте политической борьбы в это новое смутное время наверх полезли крикуны, люди, не способные и не готовые к какой-либо созидательной работе, прожектеры и, что еще хуже, проходимцы, жулики, спекулянты. И мы опять выбирали их добровольно. И получали на свою шею свору подпевал. Подпевая заокеанским политическим уполномоченным, СССР они объявили империей зла и поэтому поспешили его разрушить. А теперь распродают все, чего сами не создавали. Слушая речи и читая статьи современных рад икал-демократов, я вспоминаю наших деревенских Стех и Егоров Политовых.
Теперь, после осознания роковых ошибок в политике Советской власти по отношению к крестьянству нетрудно представить себе тот экономический эффект, который дали бы колхозы, сохранись в их руководстве рачительные хозяева-мужики, такие как наши левыкинские Алексей и Дмитрий Яковлевичи, дядя мой Федот Иванович и Павел Семенович Левыкины. Все они вместе со своими односельчанами не только не выступили против коллективизации, но и добровольно согласились вступить в колхоз со всем накопленным личным богатством, рабочим скотом и орудиями труда. Этот их вклад в создаваемую материальную базу колхоза во много раз превосходил общую долю всех остальных объединенных хозяев. Конный и машинный парк колхоза и все хозяйственные постройки до самой войны состояли из имущества, принадлежавшего этим трем хозяевам. Государству же почему-то было более удобно оформить эту передачу капитала в общественную собственность через жестокое раскулачивание.
Уполномоченным было невдомек, что они изгоняют из деревни наиболее ее жизнеспособную, наиболее грамотную и экономически состоятельную часть сельского населения. Трудно теперь поверить, что вся эта часть была враждебно настроена против Советской власти и представляла для нее главную опасность. Власть к началу тридцатых годов располагала уже необходимыми возможностями, не прибегая к репрессивным мерам, привлечь на свою сторону, убедить и перевоспитать тех, кто еще не понял ее намерений добиться всенародного блага и в силу недостаточной сознательности носил в себе элементы несогласия с ней или даже совершал проступки. К тому же эти несогласия и проступки, по большей части, были следствием неправильного поведения и действий "уполномоченных". Перегибы в политике по отношению к крестьянству не случайно критиковали лидеры Советского государства и руководящей партии большевиков. Однако эта критика возникала по частным фактам и никогда не доводилась до преодоления традиционного якобы недоверия со стороны политического гегемона – пролетариата к крестьянству как к классу мелких собственников. Партия, пришедшая к власти и располагающая неограниченными возможностями гуманного воздействия на исторически ограниченную мелкобуржуазную идеологию и психологию крестьянства, его воспитание в социалистическом духе, все время пугалась сама и пугала пролетариат неизбежной опасностью контрреволюционной реставрации.
А недоверие это возникло еще раньше, когда основоположник русского социал-демократизма Г. В. Плеханов в острой полемике с народниками объявил крестьянство антиподом пролетариата на арене политической борьбы против самодержавия за демократию и социализм. Он определил, что оно в конечном итоге, даже при самых крайних формах нужды, угнетения и бесправия неминуемо станет оплотом контрреволюции, поскольку эта борьба неминуемо заденет его интересы как собственника. В последующей теоретической и политической полемике В. И. Ленин убедил революционных социал-демократов в том, что крестьянство может и должно стать союзником пролетариата в борьбе за демократию и социализм при правильной политике по отношению к нему со стороны руководящего класса – пролетариата. Но, провозгласив лозунг союза пролетариата и крестьянства и приступив к его практическому воплощению в жизнь в условиях завоеванной после Октября 1917 года власти, он снова насторожил гегемона неуверенностью в отношении к его единственному историческому союзнику. Ленинское определение о том, что в массе мелкобуржуазного крестьянства ежеминутно, ежечасно рождается капитализм, еще больше усилило в среде партийных политиков недоверие к крестьянству. Сталинские десятилетия руководства деревней и ее социалистической реконструкции были наполнены цепью последовательных рецидивов этого недоверия.
Новая экономическая политика, неизбежность которой оказалась очевидной к концу Гражданской войны, дала возможность вывести из кризисного состояния экономику советского государства прежде всего обеспечением условий подъема производства в крестьянском хозяйстве. Ее положительные результаты проявились не только в росте объемов производственной продукции и даже не только в укреплении в целом крестьянского сектора экономики, а в том, что в среде крестьянства вырос слой хозяев, способных не только реорганизовать свое индивидуальное производство, но и взять на себя роль руководителей крупного сельскохозяйственного производства. Коллективизированная деревня могла дать значительно более высокий экономический результат, окажись она под руководством этого выросшего в деревенской среде слоя специалистов-хозяев.
Но именно в них-то государство рабочих и крестьян увидело главную опасность для себя. На мой взгляд, тогда, в начале коллективизации, даже при наличии фактов социальных конфликтов, было преувеличено отрицательное значение антагонистических тенденций в процессе социального и экономического расслоения нэповской деревни. В этих условиях был необходим трезвый и обстоятельный анализ этих тенденций. Нужно было, как сейчас говорят, просчитать все варианты возможных решений и только тогда принять наиболее оптимальное из них с точки зрения главной задачи социальной реконструкции деревни. Партийное и государственное руководство, повинуясь усвоенной догме, сделало ставку на беднейшие слои деревни и из их среды выдвинуло руководителей новой колхозной деревни. А на практике произошло так, что сложным производством стали руководить неопытные, неподготовленные для этого важного дела люди. Решению общей задачи здесь не могло помочь просто честное отношение к делу многих вчерашних бедняков и батраков. Нужны были опыт и знания. А этого у бедняков не было. И в итоге оказалось невозможным оценить величину издержек, произошли ли они от простого неумения или от преступной безответственности таких балаболов, как Стеха, Егор Политов, Гаврил Петров или Абрам Михалыч в нашем колхозе "Красный путь".
* * *
Но, как бы то ни было, наш колхоз состоялся. Он возник в 1930 году. В него вошли все жители трех деревень – Левыкино, Ушаково и Кренино. Каждая из них составила бригаду. В нем объединилось всего около трехсот гектаров пахотной земли с небольшим луговым угодьем. Лесных угодий колхоз не имел. Поросшие молодым осинником и березняком две стороны луга нельзя было считать таковыми, несмотря на то, что в обиходе называли эти заросли Кренинским лесом. Грибов там можно было набрать, да и ягод тоже. Но других хозяйских нужд в этом лесу удовлетворить было нельзя. С дровами в наших деревнях было плохо. Топились хворостом и соломой. Для общих водопоев служили два пруда. Воды в них едва-едва хватало до конца лета. В каждой деревне было по одному колодцу. Воды в них хватало только на хозяйственные нужды. Ни о каком искусственном орошении нельзя было и думать. Судьба урожая в поле и на огородах полностью зависела от погодных условий.
В общественный сектор колхоза перешло все конное поголовье деревни. При этом значительную часть конного парка составили лошади раскулаченных хозяев. Это было полтора десятка лошадей в хорошем рабочем состоянии. Весь конный парк был собран на колхозной конюшне в большом скотном дворе Алексея Яковлевича. Здесь же, при этом конном дворе был собран весь сельхозинвентарь и машины, а также вся упряжь и ходовая часть. Собралось в колхозе и небольшое общественное стадо коров (10-12 голов) и отара овец (около ста голов). Все оно уместилось на скотном дворе Федота Ивановича.
В общественном ведении оказались жилые и хозяйственные постройки раскулаченных хозяев, а также их яблоневые сады. За колхозом остался и действовавший тогда кирпичный завод.
Все памятные мне годы наш колхоз "Красный путь", этот не случайно сложившийся трудовой, соседский и родственный коллектив, жил трудной и сложной жизнью. Были неурожаи, были голодные и холодные зимы. Случалось моим сверстникам ходить с сумой за подаянием по окрестным и тоже отнюдь не сытым селам и деревням. Но каждую весну вокруг оживали поля, цвели сады. Каждое лето шумело рабочей порой в поле и на токах. Каждую осень колхозные обозы везли на мценский элеватор свою хлебную трудовую долю, определенную государственным обязательством. И даже тогда, когда для себя деревне оставалось не более 150 граммов зерна на трудодень, каждую зиму морозными утрами над крышами домов столбами поднимался дым. Жизнь продолжалась. Она бережно сохраняла свои силы до следующих весенних всходов. Земля кормила деревню, а деревня изо всех сил, как маленькая птичка – кукушонка, кормила огромную страну.
Со второй половины тридцатых годов, а особенно в последние предвоенные три года люди наконец почувствовали и увидели долгожданные признаки улучшения жизни. И в колхоз, и в дома стал приходить достаток. Особенно удачным был тридцать девятый год. Урожай получился отменным. На новину колхозникам выдали на трудодень по пять килограммов муки. Я помню, как привезенную с мельницы муку прямо с возов, из веретьев рассыпали по мешкам, вешали их на колхозных десятиричных весах, и мужики, не чувствуя тяжести, носили трудовой хлебушек в свои закрома. А кренинский мужик-великан Харитон Петрович подъехал к весам за своей долей на телеге. Он со своими четырьмя сыновьями заработал за лето четыреста трудодней. Долго бы пришлось ему и сыновьям таскать свои мешки! Целая гора мешков выросла на телеге. Тронул Харитон Петрович лошадку и пошел сбоку телеги, держа в руках вожжи. Пошел, гордо поглядывая по сторонам. В ту новину над деревней стоял какой-то особенный запах испеченного, свежего, без примеси, орловского ржаного и ситного хлеба с яблоками. Ребятишки наконец дождались натертых на сметане ржаных и пшеничных лепешек.
Жизнь в нашей деревне в предвоенные годы заметно стала налаживаться к лучшему. В житейском обиходе появилась и новая одежда, и радиоприемники, и велосипеды, и патефоны. В те годы невозможно было себе представить, что налаживающийся житейский кругооборот вдруг разорвется и прекратит свое движение. Невозможно было представить себе тогда такую картину, которую я увидел в 1966 году, глядя со знакомого мне бастыевского пригорка на место, где была когда-то моя деревня. Совсем исчезли дороги, ведущие к деревне. Заросли окрестные поля осиной и кустами орешника, исчезли, как их и не было, наши яблоневые сады, высохли пруды, потерял свои контуры наш деревенский выгон. Три маленьких дома-вагончика дымили жиденькими столбиками дыма.
Смертельный удар по деревне, конечно, нанесла война. Мужчины, способные держать оружие, ушли на фронт. Немногим посчастливилось остаться в живых и вернуться назад в свой колхоз. Достававшиеся дома семьи, спасая свою жизнь, вынуждены были уйти в эвакуацию. Это была общая судьба всех окрестных деревень, оказавшихся к тому же в лето сорок третьего на острие великого сражения. После него возможно было вернуться только на пепелища. Но война все-таки не убила до конца теплившиеся здесь жизни. Как только враг был изгнан, люди стали возвращаться на свои родные усадьбы. Их приютом стали солдатские блиндажи и землянки. Колхоз "Красный путь" еще не исчез тогда из сводок райсельхозотдела. Он еще тянул свое государственное тягло и не собирался реорганизовываться и менять своего названия. Надежду вселяло постановление ЦК ВКП(б) и Советского правительства, принятое в 1944 году, о восстановлении хозяйства оккупированных областей и о помощи колхозам и совхозам. Нашелся и дееспособный человек, который стал председателем колхоза. В деревню вернулся из Москвы Василий Гаврилович Левыкин. Под его руководством уцелевшие колхозники, в основном женщины, начали работу по восстановлению общественных хозяйственных построек, по сбору инвентаря и сельхозорудий. Собралось и заново создавалось общественное стадо, обрабатывалось и засевалось колхозное поле. Люди не спешили обустраивать свое личное жилище и хозяйство. Свои надежды, гарантию не умереть от голода они связывали с восстановлением колхоза. О том, как это было, мне рассказывала мать председателя колхоза, знакомая нам уже Анна Ивановна. Стройматериалов не было. Их невозможно было достать в разрушенном Мценске. В ход снова пошла наша глина, из которой когда-то на нашем заводе делали кирпич. В бурьяне, где когда-то были сушильные сараи, собрали остатки сырого довоенного кирпича. Стены скотных сараев плели из прутьев и обмазывали глиной. А районное руководство уже требовало выполнения плана. Опять появились толкачи-уполномоченные. Но колхоз жил не их указаниями и угрозами, а тяжелым трудом, трудом через силу вдов и сирот, которым просто некуда было деться. Но детей своих матери отправляли из деревни во Мценск, в Орел, в Москву, в Тулу на учебу в техникумы и вузы, на стройки, на заводы. На деревню и колхоз надежды уже не было. Они уже утрачивали перспективу и становились ненужными даже государству. Не под силу оказалось председателю колхоза "Красный путь" Василию Гавриловичу Левыкину со своими левыкинскими вдовами сохранить былую жизнь.
В начале пятидесятых грянуло новое историческое постановление ЦК и Правительства об укрупнении колхозов и о передаче многих из них в ведение совхозов. Последнее означало, согласно теории, "сближение и слияние двух форм собственности". Страна двигалась к коммунизму, объявив бесперспективными тысячи российских деревень и вместе с ними крестьянский уклад жизни.