После боя бойцы чувствовали опустошение. Нерастраченная злоба требовала выхода. Многие молчали, подавляя в себе всякое, о чем не хотелось вспоминать: и пережитый страх, и неуверенность в себе и командирах, и панику перед невозможностью выбрать себе иную судьбу хотя бы на ближайший час или минуту.
– И правда, Холопов, помолчи, – сказал Климантов. – Вот не обеспечит Печников горячими макаронами, будешь и ты конину жрать. И еще похваливать.
– А я что, отказываюсь, что ли… Буду.
Отдохнули. Дух перевели.
Поярков приказал, чтобы все заняли свои места и приготовили оружие. Поднялся на колокольню. Посмотрел вокруг. Второй взвод начал перемещаться ближе к дороге, охватывая полукольцом болото. Первый находился на месте. Минометы продолжали редкий огонь. Теперь мины рвались в болоте. Там еще метались какие-то люди. Машина догорала. Вторая стояла поодаль. Гужевой обоз замер. Там слышались крики, женский и детский плачь.
– А ну-ка, Холопов, ведите ту… разведчицу! – приказал он. – Надо ее допросить. Кто там, в обозе, непонятно.
– Да что тут непонятного, – сказал Холопов, закидывая за спину винтовку. – Бобики из деревни побежали. Вместе с немцами уходят. И семьи свои с собой тащат. Хоть бы детей пожалели.
– Пожалеют они… Ни чужих не жалели, ни своих вон теперь…
Похоже, Холопов был прав.
Часть санных повозок тем временем развернулась и помчалась назад, в Пустошки.
– Серанули бобики, – стиснул зубы Петельников.
Пришел Холопов, доложил:
– Сбежала баба. И корову бросила. – И многозначительно подбил сказанное: – Значит, жизнь дороже.
– Неужто эти сукины коты выслали ее вперед для разведки? – Климантов стоял перед своим пулеметом на коленях и осторожно трогал пальцами раструб и дырчатый кожух.
– Да вон она, ваша разведчица, – кивнул в проем Петельников.
Женщина стояла на коленях над одним из убитых полицейских. Она поправила его руки, сложила на груди. И легла рядом, обхватив его рукой.
– Вот она, война проклятая, – стиснул зубы Климантов.
– Ты, Клим, и их еще пожалей, – сказал Холопов.
– Ну так возьми винтовку – и ее тоже… Что тут патрон жалеть? А?
– Я с тобой, Клим, драться не собираюсь. Мне на ее слезы наплевать. Там, может, на нем… кто он ей, отец, брат, муж… столько слез и крови, что…
Справа снова началась стрельба. Взвод Шубникова охватил край болота и завязал бой с теми, кто успел пройти краем болота, где держал лед, в сторону леса. Шубников им отрезал отход. Часть взвода шла на лыжах. Лыжники быстро перемещались правее, в глубину болота. Прочесывали ольшаник.
Полицейские с первых саней, уцелевшие во время первого залпа, показались за дорогой. Винтовки у них были закинуты за спины, руки подняты вверх.
– Трое всего. А где ж остальные? – Климантов поднял к плечу приклад "дегтяря".
Все молча ждали очереди. До полицейских было метров сто, не больше. Срезать их сейчас для такого пулеметчика, как Климантов, не составляло никакого труда. Одна длинная очередь в десять – пятнадцать патронов, и дело было бы кончено. Но Поярков, сам от себя не ожидая, вдруг сказал:
– Отставить. Патроны надо беречь.
– Ладно. Живите, падлюки. – И Климантов поставил приклад на протаявшие кирпичи. – Как говорит наш старшина Печкин, из безвыходного положения есть два пути: первый – в более худшее, а второго обычно не бывает…
Полицейские бежали к церкви сдаваться. С колокольни им что-то кричали пулеметчики второго расчета.
– Зачем такой шайтан в плен брать? – тихо сказал Насибулин. Глаза его хищно сузились. Он начал осматривать свою винтовку. Проверил патроны в магазине. Черные пальцы его дрожали.
Другие тоже занервничали.
Полицейские вышли на дорогу. Оглянулись на болото. Подошли к убитым. Один из них окликнул женщину. Та помотала головой, но даже не оглянулась.
– Вставай, Нюра, пошли, – сказал один. – Не поднимешь его уже. Пошли.
Но рук они не опускали, боялись. Постояли возле убитых, потоптались и пошли к церкви.
Хорошо, что нет лейтенанта Грачевского, снова подумал Поярков. Но что ему делать с пленными полицейскими?
– Товарищ лейтенант! – закричал с колокольни Антонов. – Кажись, Гречкин идет!
К полицейским все сразу потеряли интерес. Высунулись из окон, полезли на стены, чтобы посмотреть на дорогу. По дороге, широко расставляя ноги, шел сержант Гречкин. В правой руке он держал автомат. Другой, трофейный, висел у него на груди. Рукав белой маскировочной куртки был разорван, и виднелась стеганая телогрейка.
Взвод его встретил восторженными криками. Гречкин подошел к взводному и доложил, что первую гранату он не добросил, а вторую – точно в цель. Ноздри его были обметаны засохшей кровью. Из ушей тоже, видимо, шла кровь. Он размазал ее по щекам и шее. Плохо слышал.
– Устал сильно, – сказал он. Глаза его мутнели с каждым мгновением.
Его уложили рядом с ранеными, на санях, на солому, и сержант тут же уснул. Пришел ротный.
– Ну что?
– Да вот, пришли сдаваться, – указал Поярков автоматом на полицейских. – Гречкин контужен.
Полицейских уже разоружили. У ног на снегу лежали три винтовки, ремни с подсумками и кисеты с табаком. Пистолет ТТ с запасной обоймой, без кобуры. Самодельный солдатский портсигар, умело сработанный из авиационной дюрали. Старший лейтенант Чернокутов воевал с лета сорок первого и знал, что такой портсигар хорошему умельцу ничего не стоило смастерить за одну ночь.
– Из окруженцев? – спросил Чернокутов.
– Н-не, местные, – сказал один, видимо, старший.
– А откуда? Из каких деревень? Я тоже местный.
Полицейские переглянулись. Как будто какая-то надежда блеснула в их глазах, и вялые испуганные лица ожили.
– А пистолет чей? – Чернокутов рассматривал потертый ТТ. Прочитал номер. Вынул обойму. Выщелкнул в снег патрон из ствола. Потом поднял его, погрел в ладони и зарядил снова. – Чей, говорю?
Полицейские молчали.
– Вон его, – указал Прохоров на старшего.
– Ага. Твой, значит. – Чернокутов взглянул на старшего исподлобья. Ничего хорошего этот взгляд ротного полицейским не обещал.
– Мой, – сказал полицейский.
– И ты его, конечно, в лесу нашел. Или под горкой. В крапиве. Так? Полицейский молчал.
– А ну-ка, ставьте их сюда. Землячков моих! – И Чернокутов указал на кирпичную стену, наполовину снесенную снарядами.
Полицейских трясло. Они стояли на куче битого кирпича с обвислыми плечами, с лицами белее известки.
Пояркова заливал пот. Он чувствовал себя хуже, чем перед боем. В какой-то миг ему захотелось лечь рядом с сержантом и мгновенно уснуть, чтобы не видеть и не слышать того, что произойдет вот-вот. Как жаль, подумал он, что нет лейтенанта Грачевского…
Прежде чем выстрелить, ротный спрашивал у полицейского, из какой он деревни, и, получив ответ, говорил: "Знаю такую. Хорошие люди живут", – стрелял. Стрелял всегда один раз, точно целясь прямо в лоб.
Когда дело было сделано, сунул ТТ за пазуху и сказал:
– Пускай тут лежат. Кому нужны, тот за ними придет. А у нас новая задача. Дивизия прошла к Людинову. Нам утром выдвигаться на северо-запад. Ночевать будем в деревне. Убитых и раненых забираем с собой. Лейтенант Поярков, сколько убитых?
– Убитых нет. Четверо раненых.
Второй взвод тем временем зачищал болото. Остатки немцев, не желая сдаваться, выскакивали на дорогу, пытаясь, видимо, прорваться в лес, но тут же попадали под огонь пулеметов и минометов.
И все же пленных взяли. Лейтенант Шубников в сопровождении автоматчиков привел двоих: офицера и ефрейтора. Ротный обрадовался, тут же начал допрашивать офицера. Ефрейтора приказал увести. Сказал:
– Уведите, чтобы этот не стеснялся говорить правду.
Пояркову пришлось переводить. Выяснилось: в колонне двигались три гарнизона из деревень, которые подлежали выселению и уничтожению. Сорок шесть немецких солдат и двадцать шесть полицейских из числа самоохраны и карательного отряда.
– Вон оно что! Каратели? А ну-ка, Поярков, спросите его, почему не уничтожены деревни?
Поярков перевел. И тут же получил ответ.
– Он говорит, что уничтожение крестьянских жилищ не их дело. Они – солдаты, они – воюющая армия, а не жандармы. Деревнями, предназначенными к уничтожению, занимается специальная команда факельщиков из состава специальных подразделений полевой фельджандармерии. Они отселяют жителей и жгут жилища.
– Значит, и Пустошки – под огонь? Спросите его о Пустошках. Почему они до сих пор не сожжены?
– Пустошки должны сжечь сегодня.
– Так, все ясно. Первому и второму взводам – срочно выдвигаться в сторону деревни Пустошки. Первый взвод – по дороге. Второй – правее триста метров – на лыжах. Пулеметы и раненых погрузить на сани. Третий взвод… Поярков, вам до восемнадцати ноль-ноль оставаться здесь. Собрать трофеи. Вести наблюдение. Каждый час высылать делегата связи.
Когда первый и второй взводы ушли, Климантов спросил:
– Товарищ лейтенант, а что с этой делать?
Только теперь Поярков вспомнил о женщине, которая все это время не отходила от убитого полицейского.
Глава 7
Киров
"Картечью… С открытых позиций… А потом – в рукопашную…"
Из Кирова немцы уехали на велосипедах. Как брали Киров и станцию Фаянсовая. Новые трофеи. Пленные. Самодельные бронепоезда. Немцы контратаковали. Особая роль артиллерии. Командир огневого взвода В.И. Головин: "И тогда наши гаубицы открыли огонь на прямую наводку картечью…" Туляки и кировчане. Итоги наступления 10-й армии
Разведка вскоре вернулась и донесла: в Кирове гарнизон до одного пехотного полка; тяжелого вооружения нет; настроение у солдат неважное, нервничают, упаковывают свои вещи, снаряжение и в буквальном смысле сидят на узлах…
И полковник Соколов отдал приказ на атаку.
Пехотным полком, прикрывавшим Киров, оказался 348-й из состава 216-й пехотной дивизии, а также разрозненные подразделения разбитых частей и до роты полицейских.
Киров был взят 11 января. Немцы, видя, что русские наступают с артиллерией, оставили свои позиции и ушли в сторону Жиздры.
Майор политотдела 10-й армии и первый комендант Кирова М.П. Зиненков вспоминал: "Заняли город без боя. Немцы из Кирова ушли без единого выстрела. Мы имели потери всего одного раненого бойца разведроты дивизии на станции Фаянсовая. Немцы ушли из Кирова почти спокойно, население расчистило им дороги, и они уехали на велосипедах в январе. В самом Кирове из трофеев ничего не осталось, трофеи мы захватили на станции Фаянсовая. Западнее Кирова наши части заняли также без боев несколько сел и деревень: Манино, Погост, Большие и Малые Желтоухи, Косичино и другие. Впоследствии эти деревни сыграли большую роль в образовании знаменитого "кировского коридора".
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Киров. Первоначальное название – Песоченский Завод. Годом основания считается 1745-й, когда здесь был пущен в работу доменно-литейный цех Верхнепесоченского железоделательного и молотового завода купцов Золотаревых. В 1749 г. завод был куплен Афанасием Гончаровым, прадедом жены Пушкина Натальи Николаевны. В 1839 г. заводы купил Иван Мальцов. Он наладил производство фаянсовой посуды и печного литья. Сырье – местная белая глина. Продукция вывозилась в Киев, Ростов-на-Дону, Нижний Новгород. Поселок, возникший вокруг заводов, застраивается как типично городской, основу населения которого составил мастеровой люд. В 1893 г. построен православный храм Александра Невского. В 70-х гг. XIX в. все заводы Мальцовского промышленного округа были соединены узкоколейной железной дорогой. В 1920 г. село Песоченский Завод вошло в состав Брянской губернии. Некоторое время принадлежало Бежецкому уезду Брянской области. В 1925 г. Песоченский Завод получил статус рабочего поселка Песочня. В 1929 г. сформирован Песоченский район Брянского округа Западной области. В 1936 г. железнодорожная станция Фаянсовая, находящаяся в непосредственной близости к поселку, стала узловой. Построено крупное депо. В 1936 г. поселок Песочня получил статус города и новое имя – Киров. В городе был установлен памятник С.М. Кирову.
Немецкие войска вошли в Киров 4 октября 1941 г.
Немцы покидали город поспешно. Полковник Соколов попытался организовать преследование. В одной из деревень ударная группа завязала бой. Немцы оборонялись вяло и вскоре начали сдаваться. Так, было захвачено 62 немца во главе с офицером, 18 немецких солдат были убиты. На станции Фаянсовая, куда наши бойцы ворвались с ходу, было захвачено шесть пушек с расчетами. В тупике обнаружили шесть вагонов со снарядами. А возле станции брошенный обоз.
На станции Фаянсовая без боя не обошлось. Немцы пытались эвакуировать пристанционные склады, загружали самое ценное в вагоны. Паровоз стоял под парами. В результате боя был частично уничтожен, а частично рассеян батальон противника.
На станции было захвачено 36 паровозов, 110 вагонов с грузами, 25 платформ с боеприпасами. На семи находились самолеты.
Тем временем группы саперов взорвали железнодорожное полотно на перегонах Фаянсовая – Людиново и Фаянсовая – Бетлица, тем самым предотвратив подход подкрепления и опасность контратаки на Киров.
То, что произошло в районе Людинова на левом фланге 10-й армии, насторожило наши штабы. Кроме того, авангард 10-й армии – 330-я тульская и 326-я мордовская стрелковые дивизии – так глубоко вклинились в немецкую оборону, нарушив связь 4-й полевой армии с 2-й танковой армией, что от противника следовало ожидать серьезного контрудара в попытке отсечь прорвавшихся от тылов, срезать Кировский выступ, как это уже происходило на других участках фронта группы армий "Центр".
Город сразу же начали готовить к обороне.
Разведка доносила: противник начал одновременное наступление со стороны Людинова и от Варшавского шоссе из районов Милятинский Завод, Чипляево, Фомино-2, Фомино-1.
Нашим частям досаждал аэродром, с которого взлетали немецкие самолеты и почти каждый день бомбили их порядки. Но в создавшихся обстоятельствах сил на операцию по штурму Шайковки не хватало. И вскоре осаду вокруг аэродрома сняли, а освободившиеся подразделения перебросили к Кирову. Таким образом, оборону города удалось немного уплотнить.
В Кирове начали создавать рабочие отряды самообороны. Это было ополчение маленького районного городка, который, зная об участи соседнего Людинова, не хотел снова оказаться в оккупации.
На защиту родного Кирова поднялось все население.
Город был окружен лесами. В лесах по всему периметру сразу же начали делать завалы. На окраинах каменные дома переоборудовали под доты. Восстановили железнодорожные пути между Кировом и станцией Фаянсовая. Рабочие депо за несколько суток, работая день и ночь, сварили, склепали два бронепоезда. Эти бронепоезда были весьма примитивными, но действовали дерзко, маневрировали умело, стреляли по врагу мощно и точно.
14 февраля, после падения опорных пунктов Манино и Погост, немцы появились непосредственно перед Кировом. Бои шли уже на южных окраинах, вскоре перекинулись на улицу Ленина. Решалось: или оставить Киров, или держать город в своих руках.
Винтовки взяли старики и подростки. Снаряды к пушкам подносили женщины и дети. Окопы копали старики и подростки. И немцев отбили.
Большую роль в этом бою сыграла грамотно расставленная артиллерия. Артиллеристы заранее пристреляли реперы, отрыли запасные огневые. Снарядов было достаточно. Кроме того, на позиции поставили и трофейные пушки. А также найденные в лесах, брошенные еще прошлой осенью во время поспешного отступления советские орудия различных типов и калибров. Все, что могло стрелять и наносить противнику урон, было поставлено в оборону.
Как вспоминали артиллеристы, на отдельных участках, где немцы появлялись перед самыми позициями, расчеты вели огонь картечью. Стрельба картечью – это стрельба с минимально близкого расстояния. Для артиллерийских расчетов крайне опасна, так как в любой момент противник может ворваться на позиции и овладеть ими.
На улице Ленина, в городской черте, схватки доходили до гранатного боя и рукопашной.
Но бойцы 330-й тульской дивизии и кировские ополченцы выстояли.
Из воспоминаний бывшего командира огневого взвода 890-го артполка 330-й стрелковой дивизии В.И. Головина: "Когда 330-я стрелковая дивизия с приданными ей частями вступила в Киров, наша 122-мм 6-я гаубичная батарея 890-го артполка заняла позицию на огородах за улицей Ленина. Первые дни были спокойными. Но враг не мог смириться с тем, что оставил Киров. Киров представлял в то время исключительное значение, так как через Фаянсовую проходила важная железнодорожная магистраль Брянск– Вязьма. Теперь же она была перерезана нашими войсками. Вот почему немецкое командование предпринимало все для того, чтобы вновь вернуть Киров.
Наступление немецких войск на Киров шло по нескольким направлениям. Одна за другой следовали атаки на Фаянсовую вдоль железной дороги со стороны Людинова. И на Киров – также со стороны Людинова. Улица Ленина стояла на этом пути.
Атак было много. Немцы неоднократно прорывались к улице Ленина. Особенно не могу забыть их яростной психической атаки 18 февраля 1942 года. Сотни фашистов напролом лезли к городу, передние колонны вступали на окраину улицы. И тогда наши гаубицы открыли огонь прямой наводкой картечью. Пехотинцы, артиллеристы вступили в рукопашную схватку с озверевшим врагом. И эта атака была отбита. За уличные бои наш полк был награжден орденом Красного Знамени и стал называться Краснознаменным".
Картечью… С открытых позиций… А потом – в рукопашную… Вот вам и 1812 год! Вот вам и батарея Раевского!
Киров – город героический.
Если понять, что его защищали туляки, тоже рабочая косточка, понять можно многое. Тула выстояла под напором танков и мотопехоты главного немецкого танкового генерала Гудериана. И здесь, объединившись с кировскими рабочими, туляки снова остановили немецкое наступление.
Противник тоже был ограничен в силах и средствах. После неудачной атаки, длившейся с 14 по 18 февраля, немцы на город больше не наступали. То ли не хватало сил, то ли почувствовали силу защитников и смирились с потерей города. Немцы зимовали в деревнях, опоясывавших Киров с запада.
Бои сместились к окрестности и по-прежнему носили характер яростных схваток за отдельные населенные пункты.
Итак, с захватом и удержанием Кирова наступление 10-й армии прекратилось.
Армия выполнила задачу. Продвинулась от рубежа Оки на запад на 140–150 километров. Средний темп наступления составлял 13–14 километров в сутки.