Из Раменного леса к Варшавскому шоссе ходили наблюдатели. Наблюдательный пункт партизаны устроили недалеко от деревни Муравьёвки. Вели наблюдение за Варшавским шоссе, записывали в журнал наблюдения: сколько техники и какая прошло в сторону Рославля, сколько в сторону Зайцевой Горы и Спас-Деменска, сколько обозов гужевых, сколько живой силы.
Останавливались на отдых у одной женщины. Муж ее погиб еще в финскую. Вдова принимала их с радостью. Зашли в очередной раз. Выпили, закусили. Хозяйка, должно быть, принадлежала к типу людей, которых с завистью и скрытой неприязнью называют "веселая вдова". Для партизан ее дом был явочной квартирой. А местные, возможно, называли его иначе. Так ли, нет, но в ту ночь кто-то из Муравьёвки донес в Мокрое о том, что к вдове пришли партизаны.
В группе наблюдателей было трое: Коля Иванов, Гришаков и еще один партизан. Их сменили. На наблюдательном посту в это время находилась другая группа. Ни немцы, ни полицаи о ней, к счастью, не знали. А эти трое должны были после смены уходить за железнодорожную линию, в Раменный лес. Но не ушли. Задержались у веселой вдовы. Выпивка и женское тепло сковали их волю, притупили бдительность. Обычная история.
Коля Иванов, видя, что ему в компании взрослых людей делать нечего, сказал, что пойдет ночевать домой, к матери. Его деревня была неподалеку.
Как только он ушел, в Муравьевку из Мокрого нагрянули полицейские. Началась стрельба. Дом подожгли. Один из партизан, Гришаков, смог выскочить и побежал к лесу. Шукалет заметил его и погнался. Оружия у Гришакова не было, патроны кончились, и винтовку он бросил в снег, чтобы легче было бежать. Но Шукалет оказался проворнее, он догнал партизана возле леса и заколол его штыком.
Первым подвигом Акима Кирюшкина была выдача советского летчика зимой 1942-го.
Летчик, раненный, вышел к деревне Цепляевка. Шукалет перевозил с лугов сено и увидел его. "К Кирову иду, – сказал тот. – Покажи, как пройти". – "Покажу, – согласился Аким. – А пока посиди на сеновале. Отдохни, поешь. Переночуешь, а утром пойдешь". Тот обрадовался.
На сеновале Шукалет вилами заколол раненого летчика, взял его планшет, пистолет и доставил трофеи в Мокрое, в комендатуру.
До этого подвига Акима в полицию почему-то не брали. В тот же день он получил винтовку, подсумок с патронами и повязку.
Осенью 1943 года, когда 10-я армия начала наступление из-под Кирова на Воронцово и далее на Десну, Шукалет ушел с немцами. Но в 1944 году внезапно появился опять. Его опознали, схватили. Сидел в тюрьме то ли в Калуге, то ли в Смоленске. Во время пересылки смог бежать. Бежал во Львовскую область. Там долгое время скрывался в лесу, в горах то ли в одной из банд УПА, то ли среди "бульбовцев", то ли среди "мельниковцев", то ли среди "бандеровцев". Был схвачен. Его опознал среди пленных служивший в войсках НКВД майор Левченков. Александр Демьянович Левченков родился и вырос в Мокром и хорошо знал местных жителей.
В банде Аким Кирюшкин носил уже другую фамилию. Имел соответствующие документы. Так что, не сведи его судьба с земляком, отделался бы Шукалет стандартной десяткой на лесоповале где-нибудь за Уралом. Приспособился бы и там, в лагере. И потом, дожив до перестройки, рассказывал бы своим детям и внукам, какая плохая была советская власть, какой кровавый зверюга Сталин и как они, простые честные люди, от всего этого страдали…
В 1963 году, когда районный центр Куйбышевского района уже был перенесен на станцию Бетлица и вокруг станции вырос поселок, с калужского поезда сошел военный. В офицерской плащ-накидке, с полевой сумкой под плащом. Шел дождь. Зашел в военкомат, в районный отдел милиции. Навел нужные справки. Ему указали дом, где жил бывший партизанский связной и разведчик Николай Иванов. Офицер КГБ представился, передал привет от майора Левченкова. Затем показал фотографию. Николай Иванов тут же сказал: "Постарел… Но я его узнал. Это Кирюшкин. Аким Кирюшкин из Голодаевки. В сорок втором и сорок третьем годах служил в Мокром в полиции". Офицер КГБ спросил, кто еще может подтвердить, что на фотографии действительно Кирюшкин. Иванов назвал многих. И все в один голос сказали: это он.
Шукалета вскоре расстреляли.
Первый раз, когда уходил с немцами, Шукалет растворился так искусно, что никто его и искать уже и не собирался.
Отступал он с немцами, когда под давлением 10-й армии войска противника покидали Куйбышевский район. Полицейские шли вместе с беженцами, в одном обозе. По всей вероятности, Шукалет увозил и свою семью с награбленным добром. Именно так поступали многие, кто верой и правдой служил германской армии. Кроме того, немцы угоняли жителей деревень. Отселяли в тыл, на запад. Деревни сжигали – действовал приказ Гитлера о тотальном применении тактики "выжженной земли". Ничего не должно оставаться Красной армии. Одна зола. На обоз налетели наши самолеты. Во время бомбежки Шукалет исчез. Люди, пережившие тот налет и впоследствии вернувшиеся в свои деревни на родные пепелища, рассказывали о погибших. Среди погибших называли и Акима Кирюшкина. Так он "погиб", и о нем постепенно забыли думать.
В местных хрониках сохранились рассказы об окруженцах. Общий смысл их сводился к тому, что эти люди тоже делились на несколько категорий.
Одни постоянно пытались перейти линию фронта, чтобы соединиться со своими войсками.
Другие сразу ушли в партизанские отряды либо сами организовали их.
Третьи отрыли в лесу землянки и жили там незаметно, кормились в окрестных деревнях и ждали, что будет дальше.
Четвертые жили "в зятьях", и от них местные вдовы и молодки успели даже нарожать детей.
Пятые ушли в полицию. Некоторые оказались впоследствии в различных зондеркомандах и карательных отрядах. В абверкомандах. В подразделениях РОА.
Но постепенно многие из последних, кто питал какие-то иллюзии по поводу того, что таким образом, получив оружие, они могут бороться за новую Россию без большевиков, понимали, что немецкие штыки не несут их родине освобождения. Многие из них вскоре находили связи с партизанами и работали на них. Передавали важные сведения, предупреждали о карательных акциях, спасали жителей от террора немецких властей. А потом начали уходить в лес целыми подразделениями и гарнизонами, с оружием и имуществом.
Известно, например, что в лесу между Шиловкой и Горлачёвкой еще летом 1941 года были созданы склады. Продовольственный, вещевой и склад боеприпасов для стрелкового оружия – патроны и гранаты. Склады создавались тыловыми службами 28-й армии, которая вскоре погибла под Рославлем. Осенью, когда немцы прорвались на Десне и быстро заняли местность между реками Снопоть и Болва, о складах забыли.
Местные жители растаскивали продукты – мешки с сухарями, консервы. Немцы, прознав о складах, выставили в лесу посты. Сами службу там не несли. Склады охраняли полицейские.
Надо заметить, служба у них там была нелегкая. Склады находились примерно в километре от Горлачёвки на лесном проселке. Лес уходил в сторону Кирова, где свободно рейдировали партизаны и советские разведчики.
Часть продовольственных складов немцы успели вывезти. Но часть увезли партизаны и красноармейцы. Партизаны пополняли продовольствием свои базы. Красноармейцы везли продукты в Киров.
Когда продуктов не стало, немцы потеряли интерес к складам, но какое-то время полицейский пост там держали.
Так вот что любопытно: ни одного случая схватки партизан или красноармейцев с полицейскими в районе горлачевских складов местные не припоминают. Никто не был ни убит, ни ранен. Да и стрельбы никогда не было.
Основные же события происходили юго-западнее, в левом секторе "кировского коридора", за железнодорожной веткой Сухиничи – Фаянсовая – Бетлица – Рославль, в Раменском и Клетнянском лесах.
Батальон уже неделю квартировал в Кирове.
Уполномоченный особого отдела лейтенант Грачевский, устроившись в классе одной из городских школ при печке и порядочном запасе дров, которые были сложены тут же, в классе, чтобы не уперли, с утра до вечера занимался своими делами.
Дел накопилось много. Почти месяц, а то и полтора некоторые роты, взводы и отдельные группы их отдельного лыжного батальона действовали в отрыве от основных сил. То, что в этих группах упала дисциплина, можно, закрыв глаза, списать на естественные обстоятельства. Отсутствие контроля сверху, относительная вольница, а иногда и полная вольница. Все это ликвидируется быстро, в несколько дней. Один-два ареста, пару суток допросов под лампочкой. А потом можно и отпустить бедолагу, пусть дальше воюет. И помнит о долге… Кстати, некоторые из них становились потом прекрасными информаторами. Сами заводилы и ухари, они знали обо всем, что происходило или могло произойти в подразделениях, и вовремя сигнализировали. Лейтенант Грачевский помогал им стать хорошими солдатами. Он даже порой опекал их, настоятельно советуя комбату написать представление к медали или даже к ордену на того или иного бойца, ефрейтора или сержанта.
И вот поступил сигнал из роты старшего лейтенанта Чернокутова. И на кого? На самого командира роты. Как с этим быть, лейтенант Грачевский пока не знал.
Иногда к нему в натопленный класс заходили офицеры из разведотдела штаба армии. Их управление только что реорганизовали в Главное разведывательное при Генштабе. Они усиленно работали с партизанами, наскоро готовили агентурных разведчиков и перебрасывали в немецкий тыл. Перед Кировом образовался своеобразный лесной коридор, слабо занятый немецкими войсками, по которому можно было, зная местность, свободно пройти хоть до Спас-Деменска, хоть до Дорогобужа, где смоленские партизаны расширяли район действий. В партизанский край уже начали выходить потрепанные под Вязьмой эскадроны и целые полки 1-го гвардейского кавкорпуса генерала Белова. Интересное, должно быть, это дело – подготовка разведывательно-диверсионных групп и засылка их с особыми заданиями в немецкий тыл. Офицеры-разведчики донимали его просьбами, чтобы он дал или хотя бы порекомендовал им возможных кандидатов для работы в немецком тылу. Требования к кандидатам следующие: физически крепкие, выносливые, отсутствие ярко выраженных вредных привычек (не пьяницы), хорошее владение оружием, в том числе холодным. А еще у них не должно быть на оккупированной территории близких родственников (мать, отец, братья, сестры, жена, дети). Не подходили для работы в немецком тылу и бывшие заключенные, ссыльные, раскулаченные. И где таких взять?
Грачевскому было не до них. Он с удовольствием мог провести с офицерами ГРУ штарма час-другой, попить чайку, поболтать. Но даже тогда он помнил о том, что должен делать у себя в батальоне.
Прежде чем разговаривать с командиром 3-й роты старшим лейтенантом Чернокутовым, он решил провести ряд, так сказать, бесед с его подчиненными. Тем более что темы для таких бесед явно назрели. Без вести пропали три человека из взвода лейтенанта Блинова. Боец поранил штыком сержанта во взводе лейтенанта Шубникова. Третий взвод лейтенанта Пояркова отличился при сборе трофеев. Часть трофейного имущества присвоили и пустили на свои нужды, как будто рота не обеспечивается. Старшина Печников тоже погряз, обзавелся обозом: две санные повозки, мешки, сундуки, чемоданы… А что будет, когда до Берлина дойдем?! Полное разложение отдельного лыжного батальона. Вот что ждет батальон, если не принять срочных и решительных мер для пресечения всей этой анархии.
Грачевский только что отпустил младшего сержанта Кузьмина из взвода Пояркова. Что и говорить, несловоохотливый. Себе на уме. Черта с два из такого что вытянешь. Когда спросил его, кому и как, то есть на каких условиях раздавали трофейные платья, младший сержант рассмеялся и сказал, что платья нашли в танкетке и раздавали просто так. Говорит, что платья были новые, красивые, шелковые, некоторые с магазинными этикетками. Девчата их расхватывали, как леденцы. Так и сказал: "как леденцы". Верить младшему сержанту нельзя. Надо опросить еще нескольких бойцов. Желательно женатых, кто уже в возрасте. Если раздали платья действительно просто так – это одно. Можно об этом инциденте забыть. Если обменяли на самогон – это уже другое. А если за эти самые немецкие шелковые платья, которые деревенские девчата видели только в кино, склоняли их к сожительству, то это уже тянет на полное разложение личного состава в боевых условиях… Да плюс ко всему этому запутанная история с женой полицейского. А может, плюнуть на все это и действительно заняться совместной работой в гэрэушниками? Тем более что одна из лыжных рот и взвод пулеметной роты занимают опорные пункты в самом центре выступа.
Во второй половине дня лейтенант Грачевский запряг коня в легкие двухместные сани, которые здешние жители называли "козырьками", и поехал "в войска".
"Козырьки" погромыхивали фанерными боками, повизгивали металлическими полосами узких полозьев. Серый конек, выделенный ему из недавних батальонных трофеев, нес сани легко и, казалось, радовался своей силе и молодости вместе со своим хозяином.
На выезде из города Грачевского остановил пост. Лейтенант, в замызганном полушубке с артиллерийскими петлицами, проверил документы и вежливо козырнул, пожелав удачной дороги.
Через час Грачевский сидел в блиндаже, под метровым слоем земли, бревен и досок, и разговаривал с одним из лейтенантов 3-й лыжной роты. В углу гудела железная печь-бочка, на ней стоял медный солдатский чайник, наверняка выкованный из артиллерийских гильз большого калибра, искусно спаянный на швах, отшлифованный до самоварного блеска. Пахло какими-то травами и вареной картошкой. По всему чувствовалась, что "трофейщики" и здесь устроились неплохо.
– А скажите, Поярков, вот что… – Грачевский не вел никаких записей. Когда достаешь бумагу и карандаш, люди напрягаются и каждое твое слово процеживают словно через плотную ткань, а уж свои ответы тем более. – Вот эта неприятная история с женскими платьями из магазина…
Лейтенант Поярков, видимо, прошлую ночь не спал. Это Грачевский определил по его усталым глазам. Белки красные, веки воспаленные. Слушает терпеливо. Отвечать не торопится. Процеживает…
– Во-первых, товарищ лейтенант государственной безопасности, платья были захвачены во время боя на дороге между населенными пунктами Пустошки и Приселье. На карте это место я показывал. Ни о каком магазине, как вы понимаете, речи быть не может.
Ах ты, какой ершистый, лейтенант Поярков…
– Ну да, ну да…
– Чемодан с платьями был найден в подбитой немецкой танкетке. Танкетка шла в голове колонны. Ее подбил сержант Гречкин. Он представлен к ордену Красной Звезды.
– К медали "За отвагу", – уточнил Грачевский. – Так же как и вы, Поярков.
О том, что Поярков представлен к награде, он узнал только сейчас. Но почему сержант Гречкин, на которого старший лейтенант Чернокутов писал представление к ордену, как теперь выясняется… А Грачевский конечно же в курсе всех дел, которые происходили в штабе батальона, да и штарме тоже. Их отдельный лыжбат подчинялся непосредственно штабу армии.
– И одно из платьев вы подарили Анне Григорьевне Лукановой. Так?
– Можно сказать, что так.
– А каковы мотивы этого подарка? Скажите прямо: у вас с данной особой возникли близкие отношения?
Надо было как-то уйти от вопросов Грачевского или сделать что-то такое, что заставило бы его оставить эту тему. А может, послать его, как говорит старшина Печников, лосей пасти… Нет, последнего допускать нельзя. Взвод окажется под подозрением. А этот древоточец сгрызет тогда всех, кто хоть как-то связан с трофеями и расстрелом полицейских.
Полицейских, которые успели убежать в Пустошки, захватили тем же вечером. Теперь они сидели в каком-то подвале в Кирове и давали показания.
– Сколько гражданских лиц было убито во время обстрела дороги?
– Это был не обстрел дороги, а бой. – Поярков встал, прошелся к бойнице, вытащил льняной сноп, прислушался. – Мы вели бой с немецкой колонной. Ни о каких гражданских никто из бойцов и командиров не знал. Мы открыли огонь, немцы ответили. Часть повозок повернула назад и вскоре скрылась в деревне Пустошки.
– Вы присядьте, присядьте… – И Грачевский указал на ящик, на котором только что сидел Поярков.
– Мне так удобней, – усмехнулся Поярков, понимая, что, возможно, накидывает на себя петлю. – Или я уже арестован?
– Ну что вы! Давайте все же разберемся с платьями. Вы сказали…
И в это время взрывом шатнуло настил блиндажа, так что качнулись бревна стоек, посыпалась земля.
– Началось… – Поярков выглянул в бойницу. Дым и снежная метель еще оседала, ничего не видать было в пойме перед замерзшей речушкой и за ней.
– Что началось? – переспросил лейтенант Грачевский.
Дверь распахнулась, и в проем протиснулись сразу трое – весь расчет. Бойцы быстро подхватили "максим" без щитка, стоявший в углу под плащ-палаткой, выставили его на земляное плечо и подкатили к проему.
– Сейчас пойдут, – сказал пулеметчик и рявкнул сердито: – Коломин! Дверку затвори! А то сквозит, спасу нет!
– Товарищ лейтенант государственной безопасности, я вынужден вас покинуть. – Поярков застегнул полушубок, козырнул и вышел из блиндажа.
Это была уже третья атака за сутки.
Глава 9
Корпус генерала Белова прорывается на Киров
"Немцы готовят еще ряд диверсионных групп, в том числе десант из русских…"
Разведчик Алексей Галюга. Объединение партизанских отрядов. "Коридор" пробит и действует. Стада коров и обозы с хлебом. А в это время под Вязьмой… 33-я армия, корпус генерала Белова и десантники полковника Казанкина. Разведчики-маршрутники майора Никольского. Расстрелы в Кирове. Положение в районе Дорогобужа. Генерал Белов просит у Жукова зенитные орудия и побольше боеприпасов. Спецподразделения против кавалеристов и партизан. Рентельн, Радовский, Бочаров… Как генерал Лукин послал на х… "берлинцев" из РННА. Попытка соблазнить или пленить генерала Белова. Загадка майора Бочарова. Как проходил выход конников и десантников
В январе 1942 года в партизанские леса юго-западнее Кирова была направлена группа разведчиков 10-й армии. Возглавил ее помощник начальника штаба по разведке 330-й стрелковой дивизии капитан Алексей Галюга. Энергичный, честолюбивый и требовательный к подчиненным, капитан Галюга быстро наладил связь с командирами партизанских отрядов, которые до этого времени действовали в основном по своему усмотрению, не имея четких задач и в отрыве от своих соседей.
В короткое время капитан Галюга объединенными усилиями партизанских отрядов смог уничтожить немецкие гарнизоны в "кировском коридоре". На время "коридор" стал свободным. В операциях по зачистке немецких гарнизонов и боевых охранений к западу от Кирова участвовали Бытошский, Бутчинский, Косеватский партизанские отряды.