"Дорогой товарищ! По состоянию болезни т. Троцкого врачи посылают в Сухум. Это стало широко известно даже за границей, а потому я опасаюсь, чтобы со стороны белогвардейцев не было попыток покушения. Моя просьба к Вам иметь это в виду: т. Троцкий не будет по состоянию здоровья в общем выезжать из дачи, а потому главная задача - не допустить туда посторонних, неизвестных. Прошу Вас по вопросу об охране сговориться и согласовать мероприятия с т. Кауровым.
Сердечный Вам и абхазцам коммунистический привет.
Ваш Ф. Дзержинский.
18.01.1924".
Казалось бы, в письме нет ничего настораживающего, если не считать того, что Дзержинский не направил его руководителю Закавказского ГПУ С. Могилевского. Кто, как не он, должен был первым отвечать за безопасность Троцкого? Несколько позже, 22 марта, по трагической случайности или чьему‑то злому умыслу Могилевский, а вместе с ним член Президиума ЦИК СССР А. Мясников и уполномоченный СССР в Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республике (ЗСФСР) Г. Атарбеков погибли в авиакатастрофе. "Юнкерс", на котором они вылетели из Тифлиса (Тбилиси) в Сухум, где им предстояла встреча с Троцким, не набрав высоты, загорелся в воздухе и рухнул на землю вблизи аэродрома.
Ключ к этой трагедии и последующим событиям, связанным с пребыванием Троцкого в Абхазии, видимо, следует искать в характере отношений между Сталиным, Дзержинским, Орджоникидзе и Лакобой. Столь доверительный характер письма Дзержинского Нестору и деликатность поручения могли быть обусловлены следующим. Ранее, в ноябре 1922 года, руководителю ВЧК - ОГПУ по настоянию Ленина пришлось заняться так называемым грузинским делом - конфликтом между Орджоникидзе и группой Б. Мдивани. Нестор, хорошо знавший мир Кавказа, оказался весьма полезен в том весьма деликатном деле, где мнения Ленина и Сталина принципиально разошлись.
Но не только это заставило Дзержинского и Оржоникидзе проникнуться доверием к Лакобе. Они, прошедшие через царскую каторгу и сито жандармских провокаций, мало доверяли словам, а верили только делам. Лакобе можно было доверять. Ранее, в декабре 1920 года, он нелегально выезжал в Турцию по поручению Кавказского бюро РКП (б) и там в течение четырех месяцев вел активную конфиденциальную работу среди выходцев из Абхазии, занимавших видное положение в правительстве К. Ататюрка. Советская Россия, находившаяся тогда в международной блокаде, предпринимала отчаянные усилия, чтобы ее прорвать, и Лакоба блестяще справился с порученным ему делом. Турция одной из первых признала правительство Ленина.
Что касается "грузинского дела", то нельзя исключать того, что позиция "нейтрального судьи", которую Ленин отводил Дзержинскому, не была им выдержана преднамеренно. Железный Феликс не был лишен политических амбиций, но Ильич достаточно скептически оценивал его возможности на поприще хозяйственной деятельности в СНК и с декабря 1917 года продолжал держать на неблагодарной полицейской должности. При таком отношении к себе Дзержинский все больше ориентировался на Сталина и Орджоникидзе, которые из‑за ухудшения здоровья Ленина с каждым днем усиливали свои позиции и влияние в партии и госаппарате. В связи с этим помощь Лакобы была на руку Дзержинскому, так как укрепляла его отношения со Сталиным.
Ленин остался крайне недоволен результатами расследования и потребовал от ЦК "примерно наказать Орджоникидзе, а политическую ответственность возложить на Сталина и Дзержинского". Позже, 5 марта 1923 года, в письме Троцкому он писал:
"Я очень просил бы Вас взять на себя защиту "грузинского дела" по ЦК партии. Дело это находится под "преследованием" Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастность. Даже совсем напротив…"
Так Сталин, Дзержинский, Орджоникидзе и Лакоба оказались в одной политической лодке. И если теперь смотреть на содержание письма Дзержинского к Лакобе через призму этих его, а также Орджоникидзе и Сталина отношений с Лениным и Троцким, то некоторые строчки приобретают совсем иное значение.
В частности, что подразумевал Дзержинский, когда писал:
"Я опасаюсь, чтобы со стороны белогвардейцев не было попыток покушения. Моя просьба к Вам иметь это в виду: т. Троцкий не будет по состоянию здоровья в общем выезжать из дачи, а потому главная задача - не допустить туда посторонних, неизвестных".
Каких посторонних?! Какое они имели отношение к белогвардейцам? Складывается впечатление, что кому‑то очень хотелось на время связать Троцкого по рукам и ногам.
Это предположение еще более усиливает письмо Орджоникидзе, направленное тому же Лакобе в те дни из Тифлиса.
В нем он настойчиво рекомендует:
"Дорогой Нестор!
К тебе на лечение едет т. Троцкий. Ты, конечно, великолепно понимаешь, какая ответственность возлагается на Тебя и всех нас в связи с его пребыванием у Тебя. Надо его так обставить, чтобы абсолютно была исключена какая‑нибудь пакость. Мы все уверены, что ты сделаешь все, что необходимо.
Так дела здесь идут замечательно хорошо… Целую Тебя. Твой Серго".
О каких именно делах вел речь Орджоникидзе? Как они могли идти "замечательно хорошо", когда болезнь Ильича приобретала все более тяжелый характер, а партию раздирали непримиримые противоречия. Но Орджоникидзе, вероятно, знал, что писать. Спустя три дня скончался Ленин - святая икона для рядовых большевиков, но не для кучки его соратников. Ответы на вопросы, которые порождают письма Дзержинского и Орджоникидзе, видимо, надо искать в поведении и действиях Лакобы.
После похорон Ленина он сделал все, чтобы быстро идущий на поправку соперник Сталина в борьбе за власть как можно дольше задержался в солнечной и гостеприимной Абхазии. Видимо, "забыв" про предупреждение Дзержинского о возможном покушении белогвардейцев, Нестор взял на себя смелость стать "телохранителем" Троцкого. За три месяца они объездили всю республику, поднимались в горы, побывали в самых отдаленных селах, охотились и рыбачили. Гостеприимство абхазцев не знало границ, и окрепший Лев, покоренный им, лишь 10 апреля на борту миноносца "Незаможный" с сожалением покинул утопавший в буйном цветении субтропиков Сухум, чтобы возвратиться в бурлящую политическими страстями холодную Москву.
Впоследствии, прячась от летучих групп боевиков НКВД в далекой Мексике, он, откликаясь на загадочную смерть Лакобы (по данным С. Лакобы, тот, вероятно, был отравлен за ужином в доме Берии в Тбилиси), в январе 1938 года писал:
"Мы жили с женой на Кавказе в Сухуме под покровительством Нестора Лакобы, общепризнанного главы Абхазской республики, моего верного телохранителя во время отдыхов в Абхазии".
Как раз в те самые дни, о которых Троцкий вспоминает с таким восторгом, чекистами Закавказья была вскрыта и ликвидирована крупная подпольная организация из числа грузинских меньшевиков. Но Лакоба не стал беспокоить его такими "мелочами" и продолжал под "надежной охраной" лучших певцов, танцоров и народных сказителей колесить по Абхазии.
Но это было потом, а тогда, в январе 1924 года, Троцкий, вырвавшийся из "кремлевского политического котла", был очарован природой Абхазии и покорен вниманием и заботой Лакобы. После московских метелей и морозов южные субтропики казались ему сказкой, но больше всего радовало то, что здоровье быстро пошло на поправку.
В это же время в Горках, отрезанный от своих соратников и друзей охраной, приставленной к нему Сталиным, мучительно умирал Ленин. Неожиданное известие о его смерти потрясло Троцкого и, несмотря на сохраняющуюся слабость, он решил немедленно отправиться на похороны в Москву.
Здесь в игру вступил сам Сталин и направил в Сухум срочную шифрограмму:
"Передать т. Троцкому. 21 января, в 18:30, скоропостижно скончался т. Ленин. Смерть наступила от паралича дыхательного центра. Похороны в субботу 26 января. Сталин".
Троцкий тут же в ответной телеграмме сообщил:
"Считаю нужным вернуться в Москву".
Но Сталин не был бы Сталиным, если бы не приберег очередной коварный ход. Через час в Сухум пришел ответ:
"Похороны состоятся в субботу, не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что Вам по состоянию здоровья необходимо быть в Сухуме. Сталин".
К субботе Троцкий никак не успевал на похороны, и Сталин, убедившись, что он остался на месте, перенес их на воскресенье. Одураченный Лев остался нежиться в солнечной Абхазии до середины апреля. Покоренный ею и гостеприимством Нестора, при расставании с ним Троцкий дружески пошутил: "Абхазию следовало бы переименовать в Лакобистан".
В восторге от Лакобы был не только Троцкий. Еще больше им остались довольны Дзержинский с Орджоникидзе и, конечно, Сталин. С того дня он стал выделять из числа своего окружения невзрачного и глуховатого Председателя СНК крохотной республики. Во время приездов на отдых в Новый Афон или на госдачу "Холодная речка", располагавшуюся в глухом урочище под Гагрой, Сталин регулярно приглашал Лакобу к себе в гости. Во время застолий или игры в бильярд, подчеркивая его близость к себе, вождь нередко подшучивал: "Я - Коба, а ты - Лакоба, почти родственники".
Это возвышение подчиненного пугало и било по болезненному самолюбию 1‑го секретаря ЦК КП (б) Грузии Берии. Помимо всего прочего, в его сердце острой занозой сидела обида на Лакобу и его жену Сарию за то унижение, которое он перенес осенью 1935 года. В тот год по установившейся уже традиции Сталин приехал на отдых и остановился на госдаче в Новом Афоне. Наступил бархатный сезон, погожие дни сменяли звездные ночи, и по вечерам в бильярдной к нему присоединялась дружная компания из маршалов А. Егорова, М. Тухачевского и К. Ворошилова. Нередко к ним в гости заезжал Нестори, Сария, артисты местного театра, и тогда под сумрачные своды дачи, казалось, входила сама солнечная и звонкоголосая Абхазия.
Сталин был доволен и бросал многозначительные взгляды на Сарию. В тот вечер она была как никогда хороша. Ее тонкое и нежное лицо светилось особенным светом, а большущие черные глаза таили в себе загадку. Точеный бюст, округлые бедра волновали и возбуждали кровь не только одному вождю. От Сталина не укрылись плотоядные взгляды, которые украдкой бросал из дальнего угла Берия, он хмыкнул и ехидно заметил:
"Смотри, Лаврентий, Нестор хоть и глухой, но видит хорошо, а стреляет еще лучше".
Тот промолчал, а Лакоба пропустил шутку мимо ушей и продолжил во всю "чесать" маршалов за бильярдным столом. Тухачевский побагровел от досады, красивое и надменное лицо маршала выглядело, как у обиженного ребенка, которого лишили любимой игрушки. Ворошилов горячился, хлопал себя по бедрам, приседал и следил за ногами Нестора, стараясь поймать на нарушении правил. А тот хитровато улыбался и продолжал шустро орудовать кием. Несмотря на маленький рост, ухитрялся дотягиваться до самых дальних шаров и с треском загонял их в лузы. Хозяин поглядывал на военных и посмеивался: "Играет лучше вас и стреляет лучше".
Ворошилов поджал губы и бросил кий. Сталин сам встал к столу, но Нестор никому не давал спуска. Игра шла не в пользу Хозяина, он опустил кий, похлопал его по плечу и шутливо сказал: "За то прощаю, что маленький такой". Командармы сдержанно рассмеялись. Сталин подмигнул и, глянув на набычившегося в углу Берию, с ехидцей спросил: "А ты, Лаврентий, чего не играешь и за шары держишься? Глухого боишься?"
Стены вздрогнули от громового хохота. Ворошилов сложился вдвое, его широкая и плотная спина, казалось, вот‑вот прорвет рубашку, крупные, как горошины, слезы катились по щекам. Сария рассмеялась, бросила на Берию уничижительный взгляд и вышла на летнюю террасу. Тому ничего другого не оставалось, как только молча проглотить обиду: Лакоба находился в фаворе у Хозяина.
Так продолжалось до 1 декабря 1935 года. В тот день, по данным абхазского историка С. Лакобы, на встрече со Сталиным Нестор отказался от предложения занять пост наркома НКВД, и тогда тот резко к нему охладел. И тут настал час мести для Берии. 27 декабря 1936 года, после совещания в ЦК КП (б) Грузии, поддавшись на уговоры матери своего завистника, Лакоба отправился к нему на ужин. Тот не ударил в грязь лицом и с кавказской щедростью накрыл стол. Несмотря на все ухаживания Берии, Нестор чувствовал себя не в своей тарелке и с трудом дождался, когда подошло время идти в театр. Не досидев до конца спектакля, он возвратился в тбилисскую гостиницу "Ориент". Острые боли в желудке не прошли, и через несколько часов "несгибаемого Нестора" не стало. Перед отправкой его тела в Сухум с ним пришли проститься Берия с женой и положили к ногам венок, на котором было написано: "Близкому другу - товарищу Нестору. Нина и Лаврентий Берия". Сталин промолчал и даже не прислал обычной в таких случаях телеграммы с соболезнованиями. Это был зловещий знак.
В Абхазию доставили не тело Лакобы, а скорее его оболочку. Тбилисские хирурги из больницы имени Камо после вскрытия удалили не только все внутренности, но и вырезали гортань с венами, чтобы, как полагают специалисты, было невозможно обнаружить следов яда. На родине искренне оплакивали "нашего Нестора", спасшего абхазское крестьянство от варварской коллективизации и сохранившего на свободе бывших князей, многие из которых получали пособия от советской власти.
Тем временем в Тбилиси шумно и весело отпраздновали новогодние праздники. А когда винные бочки со знаменитой хванчкарой опустели, будущий главный палач СССР Берия, используя НКВД Грузии, приступил к зачистке абхазской партийной номенклатуры. В начале февраля 1937 года недавний "близкий друг" вскрыл в Абхазии разветвленный "заговор", во главе которого стоял не кто иной, как покойный Лакоба. Сталин и на этот раз промолчал, и тогда "грузинский кинжал" принялся безжалостно вырезать невинных.
Подручные Берии из НКВД Грузии - Б. Кобулов, З. Давлианидзе и Г. Хазан - в ходе следствия установили, что "обербандит Лакоба в сговоре с другими бывшими партийными руководителями республики создал контрреволюционную, диверсионно‑вредительскую, шпионскую, террористическую, повстанческую организацию в Абхазии".
Кроме самооговоров, которые садисты‑следователи выбили из невинных жертв, в уголовном деле отсутствовали какие‑либо вещественные доказательства их "вины". Но это мало заботило устроителей трагического спектакля - судебного процесса, проходившего, по злой иронии, в здании государственного театра Абхазии с 30 октября по 3 ноября 1937 года. Еще за неделю да начала суда судьба первых лакобовцев была предрешена в кабинете Берии. В общем списке подсудимых напротив десяти фамилий стояла его короткая подпись - "расстрелять". Все они обвинялись в том, что входили "в диверсионно‑террористическую группу обер‑бандита Н. Лакобы, готовившего покушение на вождя народов товарища Сталина".
В своей зависти к Нестору, которая питалась прошлым расположением к нему вождя, Берия перешагнул все мыслимые и немыслимые границы. После ареста жены Лакобы Сарии 31 октября 1937 года был заключен в тюрьму его 14‑летний сын Рауф. Степень их "вины" мало интересовала Берию, а еще меньше - Сталина. Обоих занимал личный архив Нестора, в котором могли храниться компрометирующие их материалы. И ради того, чтобы заполучить его, подручные Берии садистски истязали Сарию и Рауфа. На глазах матери пытали сына, а затем насиловали ее, бросали в карцер, наполненный крысами, подсаживали в камеру душевнобольных, но так и не заполучили архив.
Не выдержав пыток, в возрасте 34 лет в Ортачальской тюремной больнице Тбилиси 16 мая 1939 года скончалась великомученица Сария Лакоба. Ее сын Рауф, а вместе с ним его двоюродные братья: Николай, Тенгиз, Кока Иналипа 1 апреля 1939 года были переведены из Тбилиси в Москву и заключены в одну из самых страшных тюрем - Сухановскую. На первых допросах они отказались от своих предыдущих показаний. В частности, Рауф в своем заявлении писал: "На следствии в Грузинском НКВД в сентябре 1939 года меня вынудили признать таковые обвинения, от которых я категорически отказываюсь…" Б. Кобулов, З. Давлианидзе и Г. Хазан заставили его признаться в том, что он "создал антисоветскую террористическую группировку в сухумской школе, занимался вместе с членами этой группировки клеветническими измышлениями и имел террористические намерения в отношении товарища Берии".
Но это заявление Рауфа, отправленное 20 апреля на имя Берии, уже ничего не могло изменить, а лишь снова заставило пройти подростка все круги земного ада. Продержался он до 11 мая 1940 года. Следователи Хват и Кушнарев, применив изощренный пыточный арсенал, после 13 часов издевательств сломали юношу и добились "признательных показаний". Потом еще около года абхазские юноши содержались в тюрьме и были расстреляны 27–28 июля 1941 года. На момент исполнения приговора никому из них не исполнилось и 18 лет.
Кинжал грузинского НКВД безжалостно вырезал всю семью Лакобы, семьи его родственников и друзей. В живых остались лишь малолетние Саида и Зина, дочери братьев Лакобы - Михаила и Василия. Но это уже другая страшная история - одна из множества трагедий того времени, а тогда, в январе 1924 года, изолировав Троцкого в Сухуме, Сталин спешил закрепить свой успех.
Отсутствие Троцкого на похоронах Ленина, а затем на чрезвычайном съезде РКП (б) произвело тягостное впечатление на сторонников, без него они проигрывали одну схватку за другой. Власть над партией, а затем и над страной ускользала из его рук. Потом, изгнанный из страны, он с горечью признавал: "Заговорщики обманули меня. Они правильно все рассчитали, что мне и в голову не придет проверять их, что похороны Ленина состоятся не в субботу 26 января, как телеграфировал мне в Сухум Сталин, а 27 января. Я не успевал приехать в Москву в субботу и решил остаться. Они вы играли темп" .