Прошло недели две – я и думать забыл об этом неприятном знакомстве. Но вот опять позвонила женщина из Генеральского дома, посулила очень хороший гонорар и назначила встречу, уверяя, что в этот раз согласие всех проживающих в квартире обеспечено. Я спросил, с чем это связано. Она с ехидным хохотком ответила: "Старый маразматик наконец-то помер!"
Как бы ни были неприятны мне эти люди, но поиск кладов – это моя работа, и деньги мне всегда нужны, да к тому же я не хотел оставлять столь щекотливое дело на произвол непрофессионалов и недобросовестных искателей. Поэтому я согласился, примерно прикинув, что имею возможность работать часа по два-три в день и займет у меня это где-то три дня. Хозяев такой график устраивал. Когда я еще раз уточнил, что ищем, женщина воскликнула: "Все ценное!"
Я приехал с аппаратурой и начал скрупулезно обследовать, ища вероятные тайники. Разумеется, у меня специальная технология, несколько проверенных методик, которые я не буду раскрывать, поскольку они уникальны и рождались в процессе долговременной практики. За первый день работы я обследовал примерно треть всей площади квартиры: кухню, санузел, коридоры. Нередко прячут именно в местах общего пользования (особенно в коммуналках и в квартирах, где много жильцов), потому что первое подозрение о тайнике, естественно, приходится на личную комнату (там и будут искать нычку), а места общего пользования – и под подозрения других жильцов не попадают, и поиск производить там сложно (хотя бы в силу высокой посещаемости), и все-таки находятся на подконтрольной прячущему территории (в любой момент реально и проверить нычку, и забрать ее содержимое). Правда, в этом случае я был почти уверен, что тайник находится именно в комнате покойного, который был в конфликте с дочерью и имел все основания не доверять ей и зятю. Но я определил его комнату напоследок, потому что просто не хотелось тревожить дух преставившегося – тем более что и сорока дней с его кончины не прошло!
Закончив поиск, я собрал инструменты и аппаратуру, получил причитающееся мне за проведенную работу, и мы с хозяевами договорились о следующей встрече. Я вышел из квартиры. Нажал кнопку лифта. С верхнего этажа пришел лифт. В кабине его стоял генерал. Полностью по форме – в мундире, с колодками, но только в кителе – несмотря на глубокую осень и весьма прохладную погоду. Преклонный возраст генерала, безукоризненная форма, обилие наград смутили меня – не каждый же день встречаешь боевого генерала…
Когда лифт приехал на первый этаж и я стал выходить, жесткий голос без выражения произнес: "Подожди!" Я обернулся. Генерал пристально смотрел на меня с совершенно невозмутимым лицом – как будто и не у него вырвалось только что слово… четкое, почти команда! Генерал был очень стар, но тем резче обозначались на его лице черты благородства и мужества. "Я знаю, что ты найдешь, – медленно и без шевеления губ продолжал он. – Найдешь – не отдавай! Пропьют". Я растерялся еще более… незнакомый человек что-то мне говорит непонятное… я промолчал, отвернулся и вышел… Но, после того как за мной захлопнулась дверь подъезда, остановился и решился подождать и поинтересоваться, что он имел в виду. Я ждал долго – генерал из подъезда так и не вышел. Вернулся – в подъезде никого не было. "Наверное, за газетой съезжал с верхнего этажа, – подумал я. – Или, может, к соседям зашел…" Недоумение не отпускало меня несколько последующих часов.
Через несколько дней я обследовал в той квартире жилые комнаты. Тайников и нычек, как я и ожидал, не обнаружилось. Это совершенно не смутило хозяйку, которая, отдавая деньги, сказала с нетерпением и радостью: "Папашкина комната осталась! Там и найдем". Я молча кивнул, мы условились о времени моего следующего визита, и снова я вышел на лестничную клетку. Зашел в лифт, спустился вниз, только хотел взяться за ручку двери подъезда… она распахнулась – и навстречу мне вошел тот же генерал. Он пристально посмотрел мне в глаза и произнес, не разжимая губ: "Помни, что я тебе сказал! Найдешь – не отдавай! Пропьют". Обошел меня, застывшего в изумлении, и, минуя лифт, поднялся по лестнице наверх. "Неужели старый генерал никогда не снимает форму? – изумлялся я. – И как не заболеет, разгуливая в такую промозглую погоду без шинели?! Может, к подъезду его привозят на машине?!" – примерно так я отмахнулся от вполне понятного недоумения и поехал по своим кладоискательским делам.
В последний мой приезд генеральская квартира встретила меня привычными запустением и, как всегда, запахом обиталища пьяниц. Разгульные хозяева вяло переругивались, препираясь из-за нехватки средств и необходимости бежать в магазин "за горючим". Я сразу попросил ключ от комнаты покойного и жестко предупредил, что работаю безнадзорно – то есть никто не должен стоять у меня над душой и наблюдать за моими действиями, поскольку, во-первых, не хочу выдавать секретные методики, во-вторых, существуют кладоискательские приметы, запрещающие попытки прикосновения к тайне при лишних глазах… Не вполне осознанные подозрения прочно поселились в моем сердце – сейчас я должен был узнать всё!
И когда я открыл дверь и зашел в комнату, все стало на свои места: со всех стен, со стола, со всех углов смотрели фотографии того самого генерала, с которым я каждый раз встречался в подъезде. На фото он был с друзьями-однополчанами, с членами правительства и самыми уважаемыми артистами, с семьей. В очаровательной девочке лишь с огромным трудом можно было предположить сегодняшнюю неряшливую опустившуюся хозяйку! Было несколько искусно выполненных портретов генерала… "Не отдавай! – вспомнился мне командный голос генерала. – Пропьют!" Я вздрогнул. И понял всё. Достаточно быстро я нашел тайник. Это была полость под подоконником, и лежали в ней – нет, не деньги и не ювелирные украшения! – а кровью добытые боевые награды, бережно завернутые в бархатную ткань, и еще какие-то документы, письма, – всё, что составляло наивысшую ценность в жизни ушедшего генерала. Я сразу понял, что искали эти люди, что они хотели с этим сделать и о чем просил меня генерал…
Минут через пятнадцать я вышел из комнаты, извинился, отказался от причитающегося мне вознаграждения и заверил хозяев, что искомые сокровища находятся, скорее всего, на даче. Как они меня ни упрашивали, я отказался продолжать поиск и предложил им нанять кого-либо другого. На пороге я оглянулся и спросил имя отца этой женщины. Они назвали.
С легким сердцем я вышел из подъезда, прошел пятьдесят метров до переулка и заказал в храме Всех Святых панихиду по рабу Божьему новопреставленному И***… Далее мой путь лежал на Песчаную улицу. Там я зашел в школу №***, в которой располагается музей, посвященный боевому пути дивизии, которую в Великую Отечественную войну возглавлял этот знаменитый генерал, и передал его боевые награды и документы в дар музею.
Бронепоезд "Обломов"
В офисе "Кладоискательской конторы Владимира Порываева" раздался звонок. На том конце провода мужчина интеллигентно поинтересовался, есть ли у нас специалисты по реставрации и оценке произведений живописи, и если есть, то не могли бы они оценить картины, точнее, холсты без рам, которые остались от почившего родственника.
– Смотря, что за картины, – уклончиво ответил я.
Собеседник настаивал:
– Мы готовы их продать, если сойдемся в цене. А если вы найдете нам покупателя, то заплатим хороший процент!..
Я задумался. С одной стороны, моя кладоискательская контора такими вещами не занимается: картины с металлопоиском мало связаны, и, понятное дело, что крупных специалистов по живописи у нас в команде нет. С другой стороны, мой круг общения позволяет легко, а при необходимости – в течение часа найти профессионала в любой сфере интересов коллекционеров. Тогда я стал уточнять:
– Вы уж простите за лобовую постановку вопроса, но пока я не буду уверен в чистоте происхождения ваших холстов, я не готов взяться за дело. Каким образом они к вам попали? Случайно не криминальным путем?
Он заверил, что все нормально:
– На некоторых картинах стоит штамп Дрезденской картинной галереи, а на других – штамп рейхсканцелярии – "Берлин. Вильгельмштрассе, 77. 1942". Это трофей, который мой дедушка привез с войны!
Военные трофеи – наша тема. По нескольку раз в год сотрудники "Кладоискательской конторы" отправляются на их поиск по заказам родственников и наследников участников Великой Отечественной войны. Так что, понятное дело, заявление собеседника меня заинтересовало, и я согласился взглянуть на эти холсты. Похоже, меня ожидала одна из интереснейших задачек по белым пятнам истории – не всем удается подержать в руках холсты из Дрезденской картинной галереи и рейхсканцелярии!..
На следующий день интеллигентный мужчина средних лет с сыном-подростком привезли мне большую связку холстов и рассказали такую историю.
В 1945 году дедушка, который тогда, конечно, был мужчиной в расцвете лет, бравым офицером, служил комендантом штабного бронепоезда, на котором частенько катался один из крупных военачальников. И вот совершенно неожиданно полководца вызывают в Москву – пред очи Главного. А поскольку бронепоезд – техника дорогая и в эксплуатации тоже дорогая, чтобы порожняком его не гонять, военачальник отдал приказ загрузить его своей добычей: антиквариатом из Берлина, Кенигсберга, немножко из Дрездена… Не секрет, что все везут какие-то трофеи с войны: кто-то меньше, кто-то больше, ну а здесь, как говорится, сам бог велел, – это же бронепоезд!..
Получив приказ, комендант загрузил бронепоезд военной добычей полководца. Двинулись. Но тот что-то предчувствовал: внезапный вызов в Москву и полученный на следующей же станции приказ о снятии с должности в сталинские времена означали минимум – смещение, максимум… – как звучали приговоры тех лет – "десять лет без права переписки", то есть – расстрел. Небезосновательно догадываясь, что в Москве его по головке гладить никто не собирается да и добычу отберут наверняка, военачальник где-то в Смоленской губернии приказал остановить бронепоезд – прямо среди леса. В километре-двух от железнодорожного полотна была сожженная немцами деревня. И по приказу полководца вся команда бронепоезда быстренько перетаскала основную массу того, что они везли, и спрятали в ближайший погреб. А были там не только картины. Там и серебро было, и скульптуры, и украшения, посуда, мебель – музейной ценности!.. И все это затащили в погреб, засыпали сверху, чтобы не было видно, и отправились дальше в Москву. Причем рассказчик особенно уточнял, что дед его повторял не раз: "Мы сначала мебель тащили… Хотели ее спрятать, но поняли, что крупную антикварную мебель мы не спрячем в столь короткие сроки. И мы ее свалили. Частями бросали. А потом при подходе к деревне уже время поджимало – и мы ее просто кучей бросили! Но каждый из нас что-нибудь хоть небольшое, а взял на память. Я прихватил эти тридцать холстов".
В Москве ожидания командующего вполне оправдались. Я не буду называть, кто это был, но после той поездки он сгинул, будто и не жил никогда!.. Большинство из команды бронепоезда, кроме очень уж заслуженного и правильного по-советски деда рассказчика, были отправлены в места не столь отдаленные. А деду повезло: дожил он до своих 95 лет и, перед тем как преставиться, сообщил внуку страшную тайну о кладе военных трофеев. Но места он описывал, конечно, примерно – тогда не было GPS, чтобы можно было поставить точку. И я понял из рассказа его внука, что место это находится в Смоленской области, до границы с Московской областью примерно километров 50, и деревушка там была, сожженная немцами, небольшая, – где-то километрах в двух от железки в лесу.
Я, разумеется, связал наследников столь ценных трофеев и с профессионалами в области старинной живописи, и познакомил с коллекционерами, так что взаимовыгодная сделка совершилась скоро и приятнейшим для всех образом. Между тем я понял, что в историю бронепоезда и выброшенных сокровищ они не очень-то верят и, во всяком случае, не планируют попыток разыскать прочие трофеи. Да и действительно – с такими приблизительными ориентирами можно долго искать! Это верно – для большинства людей, только не для меня: раз загоревшись какой-либо идеей, я иду к цели упорно и скоро, сметая своей настойчивостью все препятствия. Так и в этом случае: сначала я вычислил все деревни, находившиеся вдоль железнодорожного полотна примерно на расстоянии 2 км в лес на этом отрезке, пропавшие в Великую Отечественную войну и не восстановленные. Много их, прямо скажем, нашлось! Но я не унывал. Обратился к одному своему богатому знакомому с просьбой спонсировать экспедицию. Романтика поиска в общем чужда этому человеку еврейской национальности, зато он наделен особенным чутьем на выгоду и прибыль. Потому согласился быть спонсором, но при условии своего прямого участия в поиске, жесткого контроля за расходованием средств и – солидного процента от будущих находок. Я согласился, потому что другой кандидатуры на роль спонсора у меня не было, а экспедиция просматривалась дорогостоящей и длительной.
Лето уходило – поиски пора было начинать! Итак, Абрамчик проплатил закупку всего необходимого оборудования, бивуачного снаряжения, продуктов и т. п. – и мы отправились на его крутом джипе в путь. В плане было – проехать по всем деревням, которые так или иначе могли подходить под наши критерии. На этот приключенческий круиз ушло у нас около месяца. И это еще немного! Впрочем, поиск нужной деревни удачно совмещался с рыбалкой, отдыхом, периодическими возвращениями в Москву ненадолго… Веселое, в общем, было время!..
Под конец нашей разведывательной экспедиции заезжаем в одну деревню – жилую. Расспрашиваем, как нам проехать по лесу к пропавшей в войну деревеньке С***. Дачники указывают на стоящий уже почти в лесу дом. Мол, там живет какой-то совсем старый угрюмый дед, который ни с кем не общается. Но зато он все дороги и все леса знает – он местный. И живет охотой, собирательством. Вот, говорят, вы к нему подъедете, он вам все расскажет.
Через пару минут постучались к деду. Вышел нам навстречу старик былинного вида. Крепкий и без маразма. Ну, видно то, что старый, то, что за 80, а может, и за 85. Но очень крепкий старикан и очень деловой по виду. Стоит у калитки и прямо и коротко спрашивает:
– Чего хотите?
Мне сразу стало ясно, что прямо и отвечать ему надо:
– Ищем, отец, деревню, которая тут в лесу была, которую немцы сожгли, да потом в нее так никто и не вернулся!
Дед почесал в бороде:
– Зачем она вам?
– Историей войны занимаемся, работа у нас такая…
– А-а-а, – опасливо протянул дед, – раз работа…
И не понравилось мне резко изменившееся выражение его морщинистого лица. Потому я и поспешил разъяснить:
– Мы не людей, мы старые захоронения, места боев на специальной карте обозначаем.
– Опять взялись… – крякнул дед.
Положение исправил Абрамчик:
– Родственники тут его, – кивнул на меня, – отцовские сестры, пропали в войну, а жили в этой деревне! Вот и вздумалось хоть на места посмотреть – ясно, что не найдем никого, он, понимаешь ли, хочет воздух родимый вдохнуть…
– А-а-а-а, – протянул дед, – раз воздух… Это ж какие деньги надо, чтоб доехать сюда! – и пытливо вгляделся в меня из-под нависших бровей: – Как деревня-то называлась?
Я назвал без колебания и продолжил:
– Отец, пригласи в избу, устали с дороги. Мы и угостим, и потолкуем…
Старик неохотно отошел от калитки, пропуская нас. Когда мы вошли в избу, я, увидев иконы в красном углу, троекратно перекрестился. Дед одобрительно закряхтел. Но, когда за мной этого не повторил Абрамчик, дед из-под косматых бровей сверкнул ледком цепких голубых глаз и стал пристально рассматривать черты лица Абрама, пытаясь что-то уловить… Потом за рукав вытянул меня в сени:
– Твой товарищ что – нехристь?! Лба не перекрестил…
Я стал рассказывать, что это хороший человек, спонсор, но еврей. Крещеный, но еще не воцерковленный – обрядов не знает и о правилах поведения православного человека порой забывает. Сейчас забыл, видимо, от усталости. Оставив меня, дед ринулся обратно в горницу, вцепился в руку Абрамчика и вытащил его через сени на улицу, при этом он кричал, что ноги его здесь не будет, что он много натерпелся от этого люда и все в таком же духе…
С большим трудом мне удалось успокоить деда, который соглашался нас приютить и помочь, только если спонсор будет ночевать в машине и к дому не приблизится. Абрам показывал крест, который был у него на шее, объяснял, что он недавно крестился, и мы с ним на пару читали "Отче наш". После часу таких мытарств дед кое-как угомонился, но все равно из-под густых бровей то и дело поглядывал на спонсора: по-русски ли пьет и закусывает?!
Стол с участием московских деликатесов и дедовой ядреной самогонки получился богатым. Вскоре языки развязались. А поскольку дед проникся ко мне доверием, то незаметно так и поведал свою историю. Родом он из Поволжья, где со времен Екатерины II немцы обжились. Я не вполне понял из его рассказа – то ли жил он в немецком поселении, то ли в школу немецкую ходил. Ну и поскольку он достаточно хорошо знал немецкий язык, то закончил потом институт и стал преподавать немецкий в школе. Когда началась война, ему фантастически повезло – попасть на передовую, а не в лагерь. И уж не знаю – назвать ли это везением – но практически сразу он попал в плен. Как одного из очень немногих, кто знал немецкий язык, определили его переводчиком в лагерь военнопленных. И так как он не был ни коммунистом, ни евреем, то очень скоро сделал неплохую карьеру в плену, получив место личного водителя у одного из чиновников среднего звена оккупационной администрации. И вместе с этим немцем разъезжал по оккупированным территориям.
Когда наши стали наступать, он вместе со своим немцем отходил все дальше и дальше на запад. Чиновник ему всецело доверял, понимая, что за сотрудничество с немцами, хотя дед был всего лишь личным водителем, на родине его по головке не погладят. И дед по этой же причине на родину особенно не рвался. Он отступал вместе с немцами, оценив, что если из Польши или Югославии пробовать прорываться к своим, – десять раз по дороге могут и русские, и немцы, и союзники поймать и расстрелять: время лихое, военное – кому разбираться охота?!.
Когда стало совсем горячо, чиновник вместе со своим сослуживцем, чтоб не попасть в плен к русским, решил драпать в зону оккупации союзников. Водитель, будучи проверенным и доверенным лицом, должен был их туда вывезти. А его как раз осенила спасительная мысль – "чем больше сдашь, тем меньше дадут!" – совсем как будет рассуждать впоследствии герой знаменитой кинокомедии!.. Поэтому, не долго думая, притормозил он на глухой лесной дороге – одному наладил монтировкой по башке, второму, скрутил их, развернулся и поехал к нашим.
Наверное, запоздалый подвиг его все же повлиял на отношение к нему советских властей: видимо, привез он двух достаточно полезных немцев. Но свою "десятку" он все же получил и на лесоповале оттрубил.
По возвращении в родной деревне его не приняли: прознали, что у немцев служил и даже по-иному чем "полицай" не называли. Потому и с работой проблемы были, пока не сообразил наняться в соседний леспромхоз – на такой привычный для себя лесоповал. Ну а как годы вышли и сил валить лес не осталось, устроился там же лесником.