– Милое дело, – крякнул, опрокинув очередную стопочку, хозяин, завершая рассказ о своем житье, – живу а лесу, один, иногда по месяцам человечьего лица не вижу. Зато и не трогает никто! Со зверьем – оно и то спокойнее…
Я спросил осторожно:
– Если б с немцами работать не согласились, сгноили бы в концлагере или расстрел?
Дед покачал головой:
– Не знаю. И никто тогда сказать не мог… Мне ни Софью-Властьевну нашу, ни Адольфов режим любить не за что. Но от немцев, как ни странно, я все же меньше беды видел… А наши-то в свое время моих родителей раскулачили и деда старого расстреляли. По доносу – он угрожающе покосился на Абрамчика, – соседа одного, еврея.
Я постарался свернуть с темы, чтобы не разжигать страсти. Мне было ясно, на какой жилке в нашем хозяине сыграли немцы, убедив его сотрудничать и верно служить, – на давней обиде и злости на евреев. Спонсор наш тоже притих, поняв, почему ему тут не рады, несмотря на исключительно вкусные продукты, которыми благодаря его вмешательству украсился стол старого лесника.
Между тем, ненавязчиво осматривая обстановку простого жилища лесного деда, я заметил, что не так-то уж она и проста. Горницу украшал комод красного дерева с инкрустацией перламутром и четыре изысканных стула на изящно изогнутых ножках, которым прямое место во дворце, а не в лесной избушке. Мебель, конечно, была в жалком состоянии – изъедена жучком, не вытерта и неухоженна, но все-таки указывала на то, что мы, возможно, близки к цели.
Я нашел удобный случай спросить хозяина о его антикварной мебели, и он охотно рассказал, что случайно нашел ее в лесу, и согласился показать, где свалены остатки. Внутренне я ликовал: мы – на месте, оставалось только пройти два километра по лесной дороге до пропавшей деревни, включить металлоискатель и услышать его сигнал, возвещающий о находке сокровищ бронепоезда…
В этих мечтах я укладывался спать на лавке. Вскоре на соседней захрапел Абрамчик, и только хозяин долго еще крестился, шептал молитвы и бил поклоны перед иконами… Мне показалось, и пяти минут не прошло, когда кто-то крепко встряхнул меня за плечо. Еще раз подтверждалось мое мнение о том, что хозяин-то наш – дедушка доброй старой закалки. Пил он свою самогоночку так, что мы не могли за ним угнаться, при этом оставался в добром уме и светлой памяти. А сейчас вот разбудил нас в 6 утра, бодрый и веселенький. Мы были отнюдь не в таком хорошем состоянии, почему даже от завтрака отказались, жадно выхлебав лишь по большой кружке ледяной колодезной воды. У Абрамчика тряслись руки и голова. Человек с несколькими высшими образованиями и кандидатской степенью, он, кажется, с рождения был оторван от почвы, почему сами по себе деревенское сало, картошка, огурчики и самогонка для него были уже достаточной экзотикой и без поисков клада. Глядя на него, все понимали: экспедиционной романтики этому человеку хватило! Но деваться было некуда: хозяин обещал показать, где он нашел всю эту красивую и хорошую, но варварским образом сваленную в груду мебель. Дед говорил, что ее, конечно, растаскивали, но и оставалось еще много.
Мне было ясно, что после долгих лет нахождения под открытым небом сваленная посреди леса вся эта груда мебели, конечно, потеряла свою наверняка изначально немалую ценность. Но зато она давала нам возможность выстроить прямую по трем точкам: железной дороге, собственно груде мебели и наконец третья и главная точка – это та деревня, в которой есть погреб со всеми сокровищами бронепоезда.
Где-то к обеду, пробираясь по лесным дорожкам, мы немножко очухались от жестокого похмельного синдрома. Я двигался гораздо бодрее, но все равно едва поспевал за дедом, последним плелся измученный Абрамчик. И наконец мы вышли на место: посреди леса, не на поляне, а просто между деревьев и валежника можно было различить почти полностью сгнившие останки, которые при ближайшем рассмотрении являли собой достаточно большую кучу мебели, полсотни лет провалявшуюся под открытым небом. Что-то поросло мхом, что-то полностью превратилось в труху, однако на дубовых изделиях еще можно было различить узор и завитушки… Повздыхав над потерянными ценностями, мы тепло поблагодарили деда, вернулись с ним вместе и, перекусив на дорожку, отбыли в Москву – готовить финальную часть экспедиции.
Вернулись мы скоро – скорее даже, чем я предполагал, – менее чем через две недели. И тут нельзя не признать заслуги Абрамчика, который уже не мог жить ни колебаниями курсов валют и акций, ни фьючерсами, ни кредитами, ни другими банковскими продуктами – то ли романтика поиска, то ли воспринятое наконец-таки его душой святое крещение вкупе со своеобразным "кратким курсом православного человека", преподанным ему дедом-хозяином прямо за столом, но что-то заставило его подсесть на поиск – теперь Абрамчику во что бы то ни стало нужно было найти этот клад!..
Хорошо экипировавшись, взяв глубинный металлоискатель, мы с Абрамом отправились вдвоем и, никуда не заезжая, прямо поехали к пропавшей деревне, в одном из погребов которой ждали нас сокровища бронепоезда.
В розысках пропавшей деревни С*** мы пользовались генштабовской километровкой середины 80-х годов. На этих картах указывались "урочища", что означает населенный пункт, который пропал либо во время войны, либо в период хрущевского укрупнения деревень и ликвидации неперспективных. Искомая деревня тоже была обозначена как "урочище С***"… Какова же была степень нашего горького изумления, когда, пробившись по лесным дорогам на уазике-"таблетке" (мы специально взяли машину с вместительным кузовом, чтобы набить его серебром, бронзой, канделябрами, старинными часами и т. д.), мы выскочили на большое такое поле посреди леса, застроенное одинаковыми домиками-"скворечниками". Вокруг домиков были нарезаны ровненькие шестисоточные квадратики, обнесенные общей рабицей. Просматривались три укатанные улочки, а с противоположной стороны леса к дачному поселку вела добротная грунтовая дорога, не обозначенная на нашей карте. Как-то одновременно и своевременно у нас с Абрамом зачесались затылки: сложно было понять, как мог возникнуть дачный поселок на столь удаленном расстоянии от всех населенных пунктов и в такой глуши?..
Однако, когда мы прочитали на воротах весьма говорящее название "Садовое товарищество Смоленского механического завода имени Петра Васильевича Обломова", пришла ясность. Правда, кое-какие надежды еще шевелились: вдруг наши сокровища в погребе какого-нибудь крайнего дома пропавшей деревни и строительство каким-то чудом их не коснулось?! В таких мечтах мы медленно обошли весь довольно обширный дачный поселок. Оказалось, он полностью покрывал собою поле и от него шла не одна наезженная дорога. "Петр Васильевич Обломов" полностью материализовался и стал очевиден.
В будний вечер первых дней осени поселок смотрелся вымершим – только в хибарке сторожа светился огонек настольной лампы. Мы напросились к нему погреться, выставив добрый коньяк против его чая с сухариками. Разговорились. Я спросил, давно ли тут этот поселок. И вот что он нам рассказал:
– Уж не знаю, как там у вас в Москве, а тут в начале 90-х народу вообще нечего жрать было! И вот это самое поле, которое со времен войны стояло заросшим и заброшенным, администрация области отдала рабочим Смоленского механического завода, чтобы, в общем, сами, как умеют, выживали.
– Здесь же была сожженная немцами деревня, – перебил я. – Вы знаете?
– О ней дальше и будет речь, – солидно продолжал сторож. – В общем, чтобы люди могли кормить себя сами, им раздали по шесть соток. Одни из первых поселенцев, копая сортир, нашли заваленный погреб, который содержал в себе… знаете, я сам не видал, но, говорят, порядочные ценности там хранились! Сообщили, как положено, в милицию. И тут налетели орлы – ФСБ, какие-то там "береты", маски, камуфляж – быстренько огородили место высоченным глухим забором и копали несколько дней. С техникой копали – по-серьезному.
– А потом? – не вытерпел Абрамчик.
Сторож развел руками:
– Что потом? Несколькими машинами вывозили. Местные говорят, что и в самом Смоленске, и в еще каких-то областных музеях можно посмотреть на эти самые вещи, что отсюда из погреба добыты. Говорят, это еще наполеоновское золото, бонапартовское…
С натянутыми улыбками мы поблагодарили сторожа за гостеприимство и тронулись в обратный путь. Эта одна из немногих неудавшихся моих экспедиций со временем в наших кругах получила название "Бронепоезд "Обломов"". Но и теперь, оказываясь в тех краях, я периодически ловлю на слух легенды о том, что где-то в погребе заброшенной лесной деревни было найдено золото французов или Янтарная комната, или сокровища Третьего рейха… Самое забавное, что некоторые из этих легенд успешно проникают в печать, причем с каждым годом количество ценностей, хранящихся или обнаруженных в погребе, увеличивается в геометрической прогрессии. Но мы-то знаем, что это были за ценности, как они туда попали и кому, по-хорошему, должны были достаться!..
Клинок врага
Это случилось около двух лет назад и заставило меня еще более серьезно относиться к заклятиям на кладах. Я занимался сбором практического материала по одной из военных операций Белорусского фронта на западе России. Работал один, одичал, можно сказать, живя в лесу в палатке, питаясь зачастую подножным кормом, полностью оторвавшись от привычных городских будней. Там же понял, что по природе своей – я вовсе не одиночка, поневоле оглядывался вокруг, ища человеческого общества. Мне повезло однажды приметить лагерь двоих черных копателей. Некоторое время мы приглядывались друг к другу. Они ходили в свои места копать, я же занимался сбором материала в своих. Наконец познакомились и объединили наши стоянки. Это удобно, поскольку всегда можно оставить кого-то приглядеть за вещами, приготовить еду. Ребята оказались замечательные: общительные, надежные, немало повидавшие… словом, обмен байками у ночного костерка затягивался у нас порой и до утра.
Проходили дни – очень разные: иногда везло мне, иногда – им, но – ничего особо выдающегося! Мы подружились настолько, что решили объединить усилия, – разведывать и разгадывать тайны земли Русской вместе, а трофеи делить по-братски на троих. И вот в один пасмурный вечер, когда ветер яростно рвал и гнал тяжелые, готовые пролиться дождем тучи, ребята вернулись с раскопок очень возбужденными. Я же весь день охранял лагерь, наготовил еды, проверил амуницию и вот – еще издалека замечаю, что друзья мои вроде спорят о чем-то. Перебивая друг друга, чуть ли не ссорясь, они взахлеб рассказали о том, как нашли разрушенный блиндаж с останками высокопоставленного немецкого офицера. На брезент легли дорогостоящие ордена, медали, причудливо изукрашенное именное оружие, несколько таинственных вещиц: пара медальонов, похожих на семейные реликвии, и странный талисман.
– Теперь взгляни на это! – не скрывая гордости, один выложил из-за пазухи клинок в полусгнивших ножнах, но изготовленный изящно и с лезвием, полностью исписанным рунами.
Другой бросил раздраженно:
– Конечно, первая стóящая находка за всю экспедицию – и он сразу же хватает и требует как свою долю!
– Но я же отказываюсь ото всего остального! – возразил первый. – Возьму только этот клинок.
Честно скажу, мне клинок сразу не понравился. А теперь еще раздор между ребятами вспыхнул из-за него. Осматривая драгоценное оружие, я отметил поразительную для лезвия, столько времени проведшего в земле среди разложения, остроту. В какой-то момент показалось, что оно само норовит впиться в ладонь… Клинок был ужасающе холодным! Понятно: металл, извлеченный из земли… Но этот холод – я мог поклясться! – был особенным: не холод небытия, а скорее холод Зла. Впрочем, надо было мирить ребят, и я отмахнулся от неприязненных мыслей:
– Странная вещица… Да еще эти руны – кто знает, что в них зашифровано. Лучше всего поскорее сдать клинок, получить деньги и – забыть всю эту историю! Вообще все эти могильные находки – неприятное дело…
Но парень, казалось, влюбился в клинок. Он просил, требовал и угрожал. Наконец второй сдался и признал его владельцем находки. Наутро мне надо было уезжать. Мы обменялись телефонами, договорились непременно вместе выбраться в следующую экспедицию. На прощание я еще раз напомнил ребятам, чтобы обязательно совершили перезахоронение по всем правилам и сообщили местной администрации. К несчастью, они об этом позабыли – так же, как и о нашей договоренности копать вместе.
Уже через месяц владелец клинка отправился в одиночную экспедицию, нарушил все мыслимые и немыслимые правила копателя, а для одиночки – четкое им следование напрямую обеспечивает возможность выжить – выпивал, забыв об осторожности, слишком открыто жил и перемещался по окрестностям, вдобавок еще разговорившись с местными, бахвалился находками. И вот однажды стал разжигать костер, не проверив предварительно место: под кострищем оказался заряд… Если это и убийство, то – недоказуемое: взрыв искажает картину места преступления, да и вообще – мало ли кто по лесу ходит, и все – при оружии, к тому же немало невзорвавшихся боеприпасов хранит в себе земля!
Надо сказать, что законы наследования находок у кладоискателей исполняются, пожалуй, строже, чем в обычной жизни. Поэтому клинок перешел ко второму – тем более что я и не горел желанием его заиметь.
И тут же парень запил – совершенно беспричинно, как виделось со стороны. Однажды поздней ночью позвонил мне и долго в каком-то полубреду жаловался: дескать, каждую ночь является ему грозный седовласый старец и требует: "Верни то, что мне принадлежит!"
Признаюсь, я растерялся. Посоветовал ему поскорее продать проклятый клинок и обратиться к психиатру. Но он, как видно, уже подвинулся умом – самую мысль о возможности расстаться с оружием врага не мог принять! Через пару недель я узнал, что он пьяным выпал с собственного балкона. Может, вышел покурить, и голова закружилась – случайно упал, может, призрак надоумил его свести счеты с жизнью… Но теперь уже по праву наследования клинок достался мне. Я держал в руках оружие врага – и липкая паутина ужаса постепенно сковывала волю. Я не знал, что с ним делать, и просто принес домой. В течение недели, после того как он очутился у меня дома, у нас умерли все домашние животные – не одно, не два, а все! Тогда я отнес клинок с тайной надеждой на покупателей в один из торговых комплексов Москвы, в котором занимаюсь продажей военного антиквариата. Почему-то коллекционеры даже не замечали клинок, хотя лежал он на самом видном месте – во всяком случае за месяц никто им даже не поинтересовался. Одновременно жена моя попала в больницу. Да и мне становилось все хуже: то есть никаких определенных признаков того или иного заболевания, а просто день ото дня слабею, теряю волю и интерес к жизни.
Наконец, во время съемок репортажа об экспедиции, которая обнаружила останки немецкого офицера, как раз, когда я рассказывал историю клинка, мне становится так плохо… Немеющими губами произношу: "Один накрылся, второй накрылся, по-видимому, я – следующий… Ребят, остановите съемку – я сейчас упаду!" Но они воодушевились и продолжали усиленно снимать, рассчитывая, видимо, на колоссальный успех телерепортажа, если последний, соприкоснувшийся с клинком человек погибнет прямо в прямом эфире.
В общем, кое-как продержавшись до конца эфирного времени, я попросил телевизионщиков довезти меня до дома. Померил температуру – почти сорок два! Но вместо больницы, собрав последние силы, отвез клинок на свою вторую работу – одной процветающей очень известной фирме. Буквально на следующий же день два соучредителя начинают ссориться – да не просто так, а изничтожают друг друга, и вскоре фирма закрывается. Снова беру проклятый клинок и зарываю его около магазина под большим раскидистым деревом. Думаю, уф-ф! избавился! И впрямь жизнь налаживается. Да только весной это роскошное дерево не распускается – голым стоит, без единого листочка!..
Мы с женой подумали и решили, что избавление от оружия врага через убийство живого – большой грех, поэтому я не побоялся выкопать клинок и тут, видимо, Господь сжалился: один из случайных знакомых стал у меня его выпрашивать. Пришлось подарить. Однако парень был не промах и, как я понял, прочувствовав на себе силы Зла, таящиеся в клинке, скоро от него избавился, подарив приятелю. Передача оружия врага продолжалась без конца. Последнее, что я о нем слышал: клинок был подарен одному из небольших областных музеев, который немедленно вскоре после этого сгорел…
Последний жилец
Вот непременно-то надо вам жутей! А ну как расскажу?! Спорим – охота к поискам на чердаках надолго у иных отпадет? А некоторые станут и развалины стороной обходить… Это, как вы догадались, присказка.
Ну кто в истории и краеведении силен, тот, конечно, знает, что у Сталина было две излюбленные дачи: ближняя – в Кунцево и дальняя – возле села Семеновского. Дачка эта расположилась живописно на месте графского парка бывшей усадьбы Орловых, называемой "Отрада". Зовут ее жители Семеновского еще и бериевской. И вовсе не потому, что одно время – куда Вождь, туда и Пенснастый. А из-за того, что не простая это была Дача, а еще и – своего рода база КГБ. Одна из самых мрачных легенд гласит, что туда постоянно приезжал Берия, и даже первая школа ГПУ была на территории имения, да и много чего еще – до сих пор не рассекреченного.
За справедливость народной легенды свидетельствует самый вид объекта: Дача – глухая, можно пройти в десяти метрах около ее забора и не увидеть. Забор этот – прямо среди леса. Высотою метра четыре уж точно, плюс еще колючая проволока по верху. В сталинские времена через каждые пятьдесят метров дежурил автоматчик с овчаркой. Территория отдыха Вождя – это громадная площадь причудливого графского парка: темные высокие аллеи, величественные купы деревьев, гроты, озера. А в самом имении находилась воинская часть – большое подразделение КГБ – для охраны. Рядом же стояли два барака, в которых обитал со своими семьями персонал. После строжайших многомесячных проверок со всей России туда собирались надежные во всех отношениях люди.