Культурные смыслы и положенности. Несмотря на существование достаточно мощной традиции, представленной и в канонической, и в апокрифической литературе, конкретность апокалипсиса слабо очерчена. Да она и не может быть описана. Конец времен, как и все глубоко сакральное, апофатичен. Апокалипсис - тайна Господня. Описания, которые встречаются в источниках, касаются скорее преддверия апокалипсиса, предшествующих ему событий; язык этих описаний - метафора. Ядро апокалипсиса - преображение мира, и это - неизреченная тайна, ужасная и прекрасная. Предшествующие тому события - пришествие Лжемессии, битвы, казни и суд - лишь необходимое условие свершения главного. Верующий человек исходит из того, что христианская душа почувствует приближение Страшного Суда над погрязшем в грехе миром. Поэтому личные свидетельства и убеждения, черпаемые из глубины человеческой экзистенции, оказываются в подобных дискуссиях решающими.
Отношение к апокалипсису характеризуется предельной силой переживания и столь же предельно выраженной амбивалентностью. Конец времен невыносимо страшен. Желание отодвинуть его органично и естественно. Конституирующая православную империю концепция Удерживающего строится на стремлении отдалить конец Вселенной. С другой стороны, жизнь в невыносимо уклонившимся от должного мире не менее ужасна. Ужасна, ибо актуальное торжество Кривды ставит под сомнение самое Должное. А потому, иногда наступают моменты, когда Апокалипсис не только осознается как неизбежный, но переживается как предельно чаемый. Речь идет об особом состоянии массового сознания, об эсхатологической истерии. О партиципации к хаосу, как состоянию, способствующему разрушению ненавистного мира. Это переживание сопровождается мощнейшим выбросом всех деструктивных эмоций и сопровождается самоуничтожением общества, впадающего в эсхатологическое неистовство. Такова феноменология российского бунта, смуты, эпох массового террора.
Заслуживает внимания ключевой момент в осмыслении конца света. Идея Апокалипсиса - одно из предельных выражений инверсионного сознания. Это означает, что несказанное блаженство и невыразимое совершенство грядущего мира требует немыслимых ужасов и непереносимых страданий по другую сторону Инверсии. Общественные бедствия и катастрофы в ходе Апокалипсиса обретают свое оправдание в последующих переменах. Как замечает А. Клибанов, анализ текстов Откровения Мефодия Патарского или Жития Андрея Юродивого показывает, что тотальные бедствия предваряют тотальную перемену. В этом их смысл и космическое оправдание131.
Описанные идеи не исчерпываются памятниками средневековой религиозной мысли. Перед нами в высшей степени устойчивая система представлений. Вот что пишет один из самых ярких адептов архаики А. Проханов:
Сталин пришел в начале кромешного века, среди войн, революций, великой сатанинской лжи, великого бесовского обмана, на костях народов и на руинах царств, среди сожженных библиотек и оскверненных храмов, когда в России вновь забрезжило Раем. В утробе дрогнул и затрепетал дивный младенец132.
Здесь мы прикасаемся к исключительно важной для традиционного сознания идеи пресуществления вселенной. Пресуществление мыслится как инверсия, а логика инверсии предполагает переполюсовку параметров бытия. Чем больше крови и мучений, чем выше хаос в состоянии до пресуществления, тем невыразимее будет чистота нового мира, который откроется по вхождении в Царствие небесное. Мир надо залить кровью и страданием во искупление всех и всяческих грехов. И чем сильнее будет хаос, чем невыразимее ужас - тем скорее мир пресуществится, тем скорее настанет Новая жизнь и тем прекраснее она будет.
Отсюда стремление к предельной хаотизации бытия "практиков" отечественной апокалиптики (от Грозного, до Сталина). Уничтожая несчастных, Иван Грозный не только спасал их души, гарантируя им посмертное блаженство как невинно претерпевшим, но, заливая кровью, спасал и весь православный мир, обрекая его на торжество Благодати. Такая трактовка причинно-следственная связь между террором эпохи Ивана Грозного и острейшими эсхатологическими ожиданиями раскрывается в монографии А. Юрганова133.
Эсхатологизм и империя. Стоит указать на смысловую связь между апокалиптическим сознанием и империей.
Идея конца времен и манихейская компонента сознания естественно порождают идею империи. Последнее испытание легче всего встретить в рамках огромного, бесконечно разросшегося родового целого, пролегающего из прошлого в будущее. Внутри безграничного пространства "нашей", единственно правильной империи, тождественной космосу, за границами которой царит тьма и хаос мира внешнего, отданного Сыну Погибели. Русское название Константинополя - Царьград - не случайно. Это - единственный город, город по преимуществу, столица империи, высший смысл существования которой - дождаться Конца времен.
Взаимосвязь империи и идеи апокалипсиса оформляется в идеологии Удерживающего, где император мыслится как "мировой удерживающий", сохраняющий в чистоте истинное учение и спасающий Вселенную от падения в пропасть до срока. В высшей степени показательно то, что Советский Союз распадается с крахом коммунистической эсхатологии. Эрозия смыслового стержня и распад эсхатологических оснований мгновенно обессмыслили совместное существование разных народов, открыли поле для сведения счетов, взаимных претензий и подозрений. Подавлявшиеся советской идеологией альтернативные идентичности - национальные, цивилизационные, религиозные - победили как бы мгновенно, в рамках инверсионного перехода.
Эсхатологизм как противостоящая развитию антиисторическая парадигма. Эсхатологическая идея противостоит государственности, цивилизации и истории как процессу движения по пути цивилизации. В ряду антидинамических факторов эсхатологическая доминанта традиционного сознания оказывается одним из серьезнейших моментов. Все и всяческие крестьянские (народные) движения, направленные вспять, были ориентированы на хилиазм. Эсхатологическая идея - универсальное оформление антиисторической интенции.
Как фактор, противостоящий развитию, эсхатологическая доминанта работает на самых разных уровнях. Она противостоит развитию на уровне рефлексии. Идея развития отвергается как тупиковая и гибельная альтернатива эсхатологическому пресуществлению вселенной. В равной степени эсхатологиям сознания блокирует поступательное развитие общества на уровне функционирования механизмов, обеспечивающих формирование предпосылок развития. Развитие базируется на процессах кумуляции. Накапливание цивилизационного ресурса - необходимое (хотя и не достаточное) условие развития. Эсхатологизм блокирует накопление цивилизационного ресурса как бесполезное в контексте эсхатологической перспективы и опасное для спасения души.
Эта идея заслуживает специального разговора. Как всякое самоорганизующееся целое, поздневарварское общество безошибочно отбирает и задает идеологию и общественную психологию. Именно в силу такой самоорганизации все тенденции, которые ведут к накоплению цивилизационного ресурса, профанируются, табуируются и тормозятся. Причем, универсальной антитезой всех тенденций, ведущих к распаду архаической целостности, является эсхатологическая идея. Чувствительность традиционалистов к эсхатологическим мечтаниям прямо пропорциональна силе процессов модернизации общества. В моменты переломов такие общества переживают взрыв эсхатологических чаяний. Парадигма Небесного Иерусалима помогает отвращать народ от наращивания цивилизационного ресурса как не нужного, греховного и опасного для дела спасения занятия.
Историческое движение неотделимо от систематизации и аккумуляции. От накопления идей, вещей, технологий, ресурсов. Обобщая, - от наращивания преобразующего потенциала общества. Но кто станет копить что-либо перед лицом Страшного Суда? Апокалипсис предполагает обратное движение. Полностью освободиться от всего, что налипло за время жизни на земле - от грехов, знаний, "излишних" уводящих от главного и откровенно греховных достижений культуры (вспомним практику Савонароллы, или таборитов), "излишних" провоцирующих порочные импульсы, ресурсов. Очистить сознание от земных забот, тревог и интересов. Выпрыгнуть из бытия и воспарить с тем, чтобы приготовиться к последнему пути.
Советская эсхатология склеила технологический рост с идеей пресуществления, создав парадоксальную амальгаму. Однако и здесь наращивание и накопление имело смысл для целого, т. е. социалистического государства. Отдельный человек освобождался от всего лишнего - от пережитков капитализма, от "излишних" вещей и буржуазных привычек134. Какой смысл копить что-либо, если всех нас ждет мир, в котором не будет денег, частной жизни, приватного быта, частной кухни. Не будет всего того, что покрывается понятием "мое", но будет только "наше". А поверх всего этого замордованному идеологией обывателю провиделся из будущего назидательный тусклый блеск золотых нужников в общественных туалетах.
Изживание эсхатологической идеи. Инверсия сознания, вызвавшая распад советского целого подводит нас к завершающему исследовательскому сюжету. Мы стали свидетелями интереснейшего феномена. Обнаружилось, что выход общества из космоса Должного, а значит и снятие эсхатологического сознания несет на себе черты инверсионного перехода. Иными словами, переход к новому качеству осуществляется в рамках устойчивой и изживаемой в данный момент модели мышления.
Вспомним общественные настроения эпохи Перестройки. На наших глазах происходила мифологизация рынка, правовой демократии и вообще всех утверждавшихся ценностей. Они переживались не рационально, но религиозно. Будущее мыслилось как преображение, которое не только снимет все связанное с советской властью, то, что давно обрыдло и стало нетерпимым, но чудесным образом решит все проблемы, накопившиеся за семьдесят (если бы только за семьдесят!) лет. Когда скептики вопрошали: почему перейдя к рынку и демократии, советское общество попадет в первый, а не в третий мир, который неизмеримо больше, - им не внимали. Отталкивающееся от старого общество было полно чисто религиозной веры в преображение новообретенными западными ценностями.
Как и всегда, преображения не случилось. Последняя инверсия и всплеск эсхатологических переживаний сопровождали вхождение общества в реальность, окончательно размывающую основания такого сознания. Качественные характеристики жизни, утвердившейся после 1991 года в стратегическом аспекте не оставляют места средневековому восприятию мира.
Попав в новый, неожиданный для себя мир, решая задачу вписания в него, широкие массы традиционно мыслящих людей, сами того не замечая, утрачивают основания эсхатологического мировидения. Эсхатологизм как способ переживания и понимания мира маргинализуются. Характерно, что в 90-е годы эсхатологические смыслы усиленно культивировались идеологами крайней оппозиции. В этом отношении показателен дискурс газеты "Завтра" отрабатывающий темы Конца света, Последней битвы, актуального торжества и близящейся гибели богомерзких слуг Тьмы. Однако надрывающийся набатный колокол "духовной оппозиции" день ото дня собирает одних и тех же людей. По-видимому, инверсия отхода от должного оказывается последней большой инверсией.
Эсхатологизм - устойчивый, но уходящий атрибут российской ментальности. Эсхатологическое сознание угасает вместе с размыванием концепта должное/сущее. Секуляризация мира и деструкция должного переводят эсхатологическую идею в ранг сказки, т. е. идеи, еще каким-то странным образом дорогой для нас, к которой обращается сознание, но уже не серьезной, такой, в которую играют, но не верят. Точно так же, превращаясь в сказку, умирает миф. Дежурные страшилки скорого конца света превратились в рутинный фон массовой культуры. Газеты печатают очередные предсказания. Маги, ересиархи, толкователи "Книги перемен" или катренов Нострадамуса объявляют о конце света в ближайшие месяцы, женщины их читают и пересказывают, но никто не верит в это всерьез. Напряженное эсхатологическое сознание превращается в достояние истории.
Выше мы описали эволюцию сознания большей части российского общества. Рядом с этим большинством живет и энергично самоопределяется узкий, но весьма активный слой индоктринированных традиционалистов. Он замыкается в собственной среде (прежде всего околоцерковной, а также сектантской) и слабо контактирует с остальным обществом. В этом достаточно замкнутой мире разворачивается своя жизнь, характеризующаяся напряженной эсхатологической нотой.
Здесь мы обнаруживаем статьи в газетах и церковных журналах, толстые и тонкие книги, слухи, предсказания, достоверные свидетельства, пересказы пророчеств известных старцев. В данном массиве общая однообразность базового сценария компенсируется неистощимой изобретательностью аргументов, толкований, интерпретации свидетельств и так далее. В словестности подобного рода Армагеддон некоторым сложно постижимым для рационального сознания образом увязывается с "названием покрытой горами Македонии", что интепретируется как указание на операцию НАТО в Косово в 1999 г.135 Здесь же передаются апокрифические сказания о несбывшихся планах Николая II передать царство своему сыну, а самому принять сан патриарха. По мысли адептов апокрифа такая комбинация уберегла бы Россию от революции. Тут же курсируют доподлинные свидетельства о находящемся в Брюсселе глобальном суперкомпьютере "Зверь" созданном для того, "чтобы занумеровать каждого человека в мире", после чего "этот номер будет нанесен в виде подкожной лазерной татуировки на правой руке или на лбу"136. Авторы этого круга издают монографии и сборники статей137. Причем вся эта литература находит своего читателя.
Носителей эсхатологического видения современной реальности объединяет напряженная верность должному. Иначе, собственно, и быть не могло. Что еще остается человеку должного в мире, утратившем всякую связь с должным и удаляющемся от него все далее? Сегодня приверженность эсхатологическим идеям выступает надежным критерием, фиксирующим сознание, воспринимающее мир через призму должного.
120 Книга пророка Исайи (середина VI в. до Р.Х.) - первый из апокалиптических текстов Ветхого Завета.
121 Трубецкой С.Н. Эсхатология // Христианство. Энциклопедический словарь: В 3 т. М., 1995. Т. 3. С. 270.
122 Данилевский И.Н. Мог ли Киев быть новым Иерусалимом? // Одиссей: Человек в истории. М., 1999. С. 136.
123 Чесноков С. Ключ к пониманию // Эсхатологический сборник. СПб., 2006. С. 187.
124 Подробнее см.: Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система; Они же. "Манихейская революция" в историческом становлении личности (паллиат как социокультурный феномен процесса) // Мир психологии. 1999. № 2. С. 179–198; Пелипенко АЛ. Дуалистическая революция и смыслогенез в истории. Самара; Иерусалим; Москва, 2007; Яковенко И.Г. Ментальность в структурировании субъекта и субъективности // Человек как субъект культуры. М., 2002. С. 130–151; Он же. Природа ритуала // Мир психологии. 2003. № 3. С. 17–26; Он же. Человек и культура: диалектика взаимодействия (к постановке проблемы) // Пространства жизни субъекта: Единство и многомерность субъектнообразующей социальной эволюции / Отв. ред. Э.В. Сайко. М., 2004. С. 117 - 148.
125 Это - разнообразные гностические, собственно манихейские, манихео-гностические учения, секты и доктрины, проходящие через всю историю монотеистического мира.
126 Подробнее см.: Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система.
127 Пересветов. Сочинения. М.; Д., 1956. С. 147.
128 Наиболее ранние свидетельства этих настроений содержатся в апокрифической литературе - "Голубиной книге", "Беседе трех святителей", "Слове Мефодия Патарского", "Как Христос плугом орал" и др. Подробнее см.: Яцимирский А.И. Библиографический обзор апокрифов в южнославянской и русской письменности. Пг., 1921.
129 См. Введение.
13 °Cлавный Б. Россия, конец века: Почему не ладится у нас с демократией // Рубежи. 1996. № 4.
131 Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. М., 1994. С. 237.
132 Проханов А. Сталин грядет // Завтра. 1997. № 50.
133 Юрганов АЛ. Категории русской средневековой культуры. М., 1998.
134 Истины ради, заметим, что придумали такую конструкцию не коммунисты. Так устроен монастырь, в котором отсутствие собственности монахов, сопрягается с неограниченными богатствами общины.
135 Цымбурский В. Апокалипсис на сегодня // Эсхатологический сборник. СПб., 2006. С. 526.
136 Война по законам подлости. Мн., 1999. С. 328.
137 Например см.: Антихрист (Из истории отечественной духовности). М., 1995; Россия перед Вторым Пришествием. М., 1998; Славин О. Тайная армия сатаны. М., 2000; Конец Света (эсхатология и традиция). М., 1997; Русь перед вторым пришествием. Житомир, 1995.
Глава VI
РОССИЯ В КООРДИНАТАХ ЭКСТЕНСИВНОГО/ИНТЕНСИВНОГО
Процессы модернизационной трансформации (модернизационного перехода) российского общества многогранны. Для характеристики тех рисков, которые возникают в ходе подобной трансформации, теоретически продуктивно выделить глубинную суть трансформационного процесса, определить существенные, системообразующие параметры двух устойчивых состояний - утрачиваемого и обретаемого в ходе модернизационного перехода. Понятийные оппозиции типа "традиционное" и "современное" или "статичное" и "динамичное" не могут удовлетворить исследователя хотя бы потому, что эти оппозиции описывают исходные и завершающие характеристики системы, переживающей растягивающийся на века процесс модернизации. К моменту модернизационного перехода ни традиционного, ни статичного общества в строгом смысле не существует.
Вместе с тем, мы осознаем, что модернизационная трансформация представляет собой исторически краткий процесс качественного изменения. Изменения, в рамках которого завершается длительный процесс модернизационных преобразований. Иными словами, в ходе модернизационной трансформации умирает одна и рождается другая сущность. Описание и характеристика этих сущностей позволит продвинуться в понимании существа ключевых для современного российского общества процессов и увидеть риски, рождающиеся по ходу этих преобразований. Ответ на эти вопросы требует понятийного оснащения и теоретических разработок общего характера.
ЭКСТЕНСИВНОЕ И ИНТЕНСИВНОЕ
Итак, пара категорий "экстенсивное и интенсивное" описывает существенные, в, некотором отношении ключевые, характеристики человеческой деятельности.
Категория "экстенсивное", восходит к латинскому extensivus (расширяющий, удлиняющий) и описывает такой тип хозяйства, и шире человеческой деятельности, в рамках которого изменения носят количественный характер. Здесь повышение объемов продукции достигается за счет вовлечения в хозяйственную деятельность дополнительных ресурсов.