Значит, немцы взлетели с двух-трех аэродромов, наметили точку сбора и вот собираются. Бить их надо немедленно, пока они разобщены, пока не наладили огневое взаимодействие между звеньями, пока еще не пришли истребители, а они, конечно, придут. Хочется дать Бондаренко команду: "Бейте! Атакуйте!" Но я не имею на это права - летчики сейчас в распоряжении кого-то из старших, может, командира дивизии, а может, и корпуса. Впрочем, они уже получили такую команду…
- Понял, - передает Бондаренко, - иду в атаку.
Через секунду-другую он дублирует распоряжение командного пункта:
- "Заря"! поднимайте четверку из группы "Меч"! Это для нас. Минута, и одна за другой в небо уходят две пары: Иванов с Табаковым, Коротков с Деминым.
- Бей правую группу! Я атакую ведущих!..
Молодец, Бондаренко! Правильно мыслит. Сам решил ударить головное звено, пару Коровушкина направил на тех, что идут на сближение с флагманом.
Пока Иванов не связался с командным пунктом дивизии, передаю по радио:
- Поспеши! Прикрой Бондаренко. Сейчас должны подойти "мессера".
- Вас понял, - говорит Иванов.
- Бей его! Бей! - кричит Бондаренко.
- Слышишь? - спрашиваю Иванова. Слышит, но пока никого не видит. Кто-то кричит: "Истребители!" Кто-то успокаивает: "Наши с востока". И опять: "Истребители! "Мессера"!"
Хуже нет ждать на земле в такую минуту. Почему я не там? Не в бою? Хотел бы, очень хотел. Но приказ есть приказ: "Сиди пока, командуй!" Вот и сижу. Вернее, стою. А если точнее - не нахожу себе места. Беру микрофон и не командую, а прошу, умоляю:
- Иванов, поспеши!
Спешит, всех слышит, но пока никого не видит: в воздухе дымка. Но вот сообщает Иван Табаков, из звена Иванова:
- Истребители! Впереди, справа, выше.
- Вижу! - отвечает ведущий. - Идем в высоту! Молодец, Табаков, глазастый. Правильно решил.
Иванов: пока противник тебя не увидел, запасись высотой. Есть высота - есть скорость. Есть скорость - есть и маневр. Скорость, маневр плюс огонь - это победа. Бей только сверху. После атаки - вверх. И опять сверху… Инициатива в твоих руках. Ты диктуешь волю противнику. Ты победитель.
Все идет хорошо. Звено Бондаренко бьет бомбовозов. Полагаю, успешно. Иначе Иванов пошел бы ему на помощь. А сейчас у него на прицеле "худые", как иногда называют Ме-109 за тонкий и хищный профиль фюзеляжа.
- Смотри! Смотри! С дымом идут…
"С дымом" - значит на полном газу, на полных оборотах мотора. Это значит, что группа Ме-109, увидев звено Бондаренко, заспешила на помощь своим бомбовозам. "Не упусти, Василий, момент, бить надо вовремя, иначе…"
Это я мысленно, про себя, тороплю Иванова. Сейчас я должен молчать, потому что ему виднее, какова там обстановка, как и кого ударить.
- Командир! Сзади еще звено "мессеров", - предупреждает его Коротков, ведущий пары. - И низко.
- Не важно, - отвечает ему Иванов. - Врага не считают, а бьют. - Командует: - Атака!
И началось…
Все сразу смешалось: крики, команды, брань. То на самой высокой ноте, то с хрипом, будто из-под земли, то зло, то восторженно… "Федя! Бьем правую группу "худых"… Вместе! Вместе, тебе говорят!.." Федя - это Коротков. А приказ - Иванова. Значит, атакуют звеном. Жду результата атаки. Я узнаю его по возгласам. Обязательно кто-то не выдержит, чертыхнется со зла или поделится радостью…
- Горит! Горит! - надрывается Иван Табаков.
Понятно: сбили "худого". Вот и Иванов подтверждает: "Верно, горит". И сразу дает команду: "Прикрой! Я прижму вон того, желтоносого". Кажется, я слышу свист разрезаемых крыльями струй, слышу рокот моторов, дробный звук бортового оружия. А вот это уже не кажется, это действительность.
- Горит!..
А где сейчас летчики Зотова? Все еще спят? Хватит, пора подниматься. Пора сажать их в кабины. Кричу: "Матвей! Готовность номер один!" Слышу топот бегущих. Вовремя вспомнил о них: меня зовут к телефону, очевидно, прикажут кого-то поднять…
- Четверку из группы "Меч"! - говорит начальник штаба дивизии. Он раздражен, недоволен - почему по радио команду не приняли?
Знаю, разговор потребует времени - полковник Лобахин любит делать нравоучения. На секунду оторвавшись от трубки, говорю офицеру: "Звену Василевского - воздух!" И снова в трубку;
- Такую команду не получал, товарищ полковник.
- Слушать надо внимательнее…
Слушаю начальника штаба, одновременно гляжу в окно. Звено запустило моторы, вырулило из капониров, взлетает. А там, за линией фронта, кто-то кричит:
- "Худые" бегут! Удирают!
Кто-то ему отвечает: им сейчас не до "юнкерсов".
Говорю в телефонную трубку: "Я вас понял, товарищ полковник. Учту!" - "Всегда вы вот так, Якименко, - недовольно ворчит Лобахин, - "учту", а сами всегда по-своему…"
- Вернись! Табаков, вернись! - кричит Иванов. Табаков, значит, не выдержал, погнался за Ме-109. Понимаю его, выдержать трудно, если враг удирает. Но надо. Потому что на этом немцы подловили не одного из наших летчиков. Заманят, а потом накинутся сразу оравой, и все - сложил боец свою горячую голову…
Тишина… Ну что там они? Как у них там дела? Что с Табаковым? Преследует немцев или вернулся? Почему молчит Иванов? Вместе они или потеряли друг друга? Самое худшее, если каждый воюет сам по себе, одиночкой. Одному очень сложно в бою. За одинокими немцы охотятся…
- Атакуйте! Мы сзади, прикроем!
Будто гора с плеч. И сразу, как на экране, картина. Впереди Табаков, за ним Иванов, сзади - Коротков и Демин. Молодцы, ребята! Расцеловал бы их всех, жаль, не достанешь. А Табаков погорячился. Вырвался! Понесся! "Полиз попэред батька в пекло". Ну ничего, об этом разговор впереди. Об этом с ним мы потолкуем. Если каждый ведомый начнет своевольничать… Да, а почему молчит Бондаренко?
- Бондаренко, как меня слышишь?
Тишина. Молчат и его ведомые. Меня охватывает чувство тревоги. Слышу голос Короткова: "Внизу рвутся бомбы!.." Иванов сообщает: "На своих сбросили". И вдруг:
- Горит! Горит самолет!
Непонятно, кто закричал, но как закричал, чувствую: наш. И опять тишина. Понимаю, в чем дело: ждут, выпрыгнет или не выпрыгнет летчик. Нервы напряжены до предела. Жду. Не знаю, что бы я сделал, услышав, что летчик спасся. Молчат. Все молчат.
- Бондаренко, как меня слышишь?
Тишина. Только шуршит в приемнике. Слышу запрос Иванова:
- Звено Бондаренко! Кто меня слышит? Отвечает Коровушкин:
- Я слышу. Задача выполнена. У нас на исходе горючее, кончились боеприпасы. Выходим из боя.
Проходит десять минут. Появляются трое "серых". Мимо идут, в Кащеево. Одного не хватает. Неужели его, Бондаренко? Не хочется верить. Очень хороший летчик, и специально оставил его среди "серых" - думал повысить в должности, дать ему эскадрилью.
- Кого потеряли? Тишина…
- Коровушкин, кого потеряли?
- Командира…
* * *
Василевский связался с капэ, информирует:
- С запада приближается звено истребителей. - Помедлив секунду-другую, поясняет: - Наши "Яковлевы".
Вероятно, звено Иванова и звено Василевского вышли навстречу друг другу.
- Василий, ты? На помощь тебе иду.
- Спасибо, Игорь, но мы их уже разогнали…
Хорошо, когда летчики сразу находят друг друга. А вообще это не просто. И дымка мешает, и солнце. Человек, не сведущий в летном деле, глянет, как наши и немцы разминулись, чуть не столкнувшись, недоуменно пожмет плечами и скажет: "Умышленно, струсили…" И попробуй ему доказать, что немцы прошли метров на тысячу ниже, что они растворились на фоне пролетаемой местности. Спросит не без сарказма: "А на чем растворились наши? Может, на фоне неба?" И ухмыльнется: дескать, на небе, если смотреть с земли, все как на ладони.
- Понял, - говорит Иванов, - иду домой. Значит, командный пункт приказал Иванову идти на посадку. Слышу доклад Василевского:
- Вижу четверку "мессов"… С дымом идут. Очевидно, Иванова преследуют. Сейчас я их атакую.
Слушаю. По докладам, командам, отдельным фразам вникаю в суть обстановки. Командный пункт, спросив Иванова об остатке горючего в группе, приказал ему развернуться немцам навстречу и помочь Василевскому. И правильно сделал. Какими бы сильными ни были летчики, рисковать ни к чему. Зачем драться один на один, если есть возможность вдвоем бить одного?
Иванов развернулся, идет. Василевский, наблюдая фашистов справа, пропускает их мимо себя, резким боевым разворотом заходит им в хвост. Немцы в ловушке.
- Давай, Игорек, гони их ко мне, - говорит Иванов. Говорит спокойно, уверенно. Будто не в небе находится - в классе.
- Атака! - командует Василевский.
Тишина. Люди молчат, но вместо людей говорит бортовое оружие: пулеметы и пушки. Проходит минута.
- Что же ты его так… Сразу… - говорит Иванов и шутливо журит Василевского: - Из-за тебя и подраться не с кем.
Василевский отвечает в тон Иванову:
- Виноват. Так получилось… А может, спасется? Представляю: положив самолет на крыло, Игорь спокойно глядит, как тройка Ме-109 переворотом уходит в пике, оставляя поле короткой схватки. Четвертый, распуская хвост черного дыма, снижается, меняя курсы и крены. Очевидно, летчик пытается выпрыгнуть…
- Все! - говорит Табаков. - Аминь!
Я будто услышал взрыв и подумал, что так же, наверное, падал наш Бондаренко, менял крены и курсы. Может, так же горел, и может, кто-то из немцев так же сказал: "Аминь!" Будь они прокляты, немцы, фашисты! Мало мы бьем их! Мало! Почему Иванов с Василевским, уничтожив лишь одного, успокоились? Надо было догнать и сжечь всех до единого! Всех… Впрочем…
Впрочем, я, пожалуй, не прав. Летчики выполнили свою боевую задачу. Иванов связал боем Ме-109, помог Бондаренко сорвать удар по нашим войскам. Помог Василевскому, а Василевский ему. Звено "мессеров" они разогнали по ходу дела, когда Иванов возвращался домой на пределе горючего, а Василевский торопился к линии фронта, чтобы прикрыть наши войска от ударов фашистских бомбардировщиков.
Нет, они, безусловно, правы. Они молодцы. А я немного погорячился. Это естественно: очень жаль Бондаренко… Человек замечательный: спокойный, выдержанный командир, толковый, летчик хороший. Откуда же быть плохим? На фронт пришел из училища, был инспектором, учил летать, воевать.
- Товарищ командир! Летчики звена Бондаренко сели, - доложил начальник штаба полка Рубцов.
Он уже позвонил в эскадрилью "серых", узнал результаты полета. Так и положено. Он первым должен все разузнать, доложить обо всем командиру полка и начальнику штаба дивизии, документально оформить каждый полет. Спрашиваю:
- Ну что там, Борис Иванович? Что там у них случилось?
Рубцов подтянут, опрятен, аккуратен, но суховат. На доброе слово, можно сказать, не способен, не потому, что плохой человек, просто такой характер. Вот и сейчас, вместо того чтобы сказать что-то душевное, по-человечески пожалеть Бондаренко, сразу начинает бесстрастный доклад:
- Бондаренко сбили бомбардировщики во время атаки. Сам уничтожил два самолета. Немцы сбросили бомбы, не дойдя до линии фронта, по своим, наверно, попали.
Ну что ж, это неплохо, когда немцы бьют по своим. Если бомбы попали в гущу вражеских войск или техники, урон ощутимый. Моральный особенно: свои по своим…
- Звено Бондаренко сбило три или четыре машины, - продолжает Рубцов. - Точно сказать не могут, некогда было смотреть. Боекомплект израсходован полностью. Повреждены два самолета: у одного пробит киль, у другого плоскость. Инженер уже знает, поехал туда, в Кащеево.
Звено Бондаренко… Его уже нет, Бондаренко, а начальник штаба называет звено его именем. А как же пилоты? Что у них на душе? Непросто пережить потерю командира звена, самого близкого друга, боевого товарища. Говорю:
- Борис Иванович, передайте замполиту, пусть он сходит к ребятам, побеседует с ними, подбодрит. И комэск пусть побеседует, разберет ошибки пилотов в бою.
Командир эскадрильи "серых" - это моя ошибка. Познакомились с ним в запасном полку. Бросился мне в глаза: волевой, спокойный, мужественный. "Воевать, - говорю, - хочешь?" Отвечает: "Хочу". Может, и вправду хотел. Однако воюет весьма неохотно. Ставишь ему боевую задачу, а он возьмется за свою курчавую голову и жалуется: "Болят волосы. Болят…" Не получился из него ни воздушный боец, ни командир. Может только одно: анализировать ошибки пилотов в бою… Надо куда-то его отправлять, где-то искать ему место.
- Приземлилось звено Иванова, - говорит майор Рубцов. - Василевский задание выполнил, тоже идет домой.
Через десять минут звено собирается здесь, на капэ. Иванов держится гордо, как победитель. Докладывает:
- Дрались с "мессерами". Двух сбили, остальные в панике ушли на свою территорию. Звено Бондаренко видел только мельком, временами.
- О звене Василевского что-нибудь можете сказать?
- Могу, - отвечает Василий. - После боя с четверкой "мессов" их навели на какую-то группу. Одного они, кажется, сбили, остальные показали хвосты.
- В каком состоянии ваши машины? Подбитые есть?
- Откуда подбитые! Что вы, товарищ командир! Мы атаковали их сверху, внезапно. Сразу всех разогнали.
Люблю Иванова, уважаю. Но сейчас меня задевает его восторженно-радостный тон. Можно ли так говорить, если погиб Бондаренко? Хочется осечь Иванова, сказать ему что-нибудь резкое, даже обидное, но я беру себя в руки - разве он виноват? - и говорю ему то, что надо сказать:
- Смотрите, не зазнавайтесь. Разберитесь с этим полетом. Учтите, в звене слаба осмотрительность. Смотреть надо в оба. Первый увидел - наполовину победил.
- Это понятно, - удрученно говорит Василий, - но в воздухе очень плотная дымка.
В разговор вступают другие пилоты. И сразу начинается тот разговор, Который обычно бывает после воздушного боя. Каждый хочет сказать свое впечатление, мнение, предложить что-то хорошее, нужное с его точки зрения. Такие беседы накоротке, по ходу дела, очень полезны.
- С бомбардировщиком драться труднее, чем с истребителем, - говорит Иванов. - Истребитель и маневрирует, и атакует, а ты сделал резкий бросок - и все, из- под удара ушел. С бомбовозом так не получится. Бомбардировщик - это, конечно, сила. Особенно если он не один. Как ни крутись возле него, а он идет себе по прямой и держит тебя в прицеле: ждет, когда подойдешь поближе…
Правильно в общем-то думает, здраво. С истребителями драться легче. С бомбардировщиком труднее, опаснее. Спрашиваю:
- Что предлагаешь?
- Надо атаковать сверху, - говорит Иванов, - с большим углом пикирования, на большой скорости. Это позволит нам сократить время нахождения под огнем воздушных стрелков.
- Кроме того, - добавляет Иван Табаков, - надо бить из "мертвого сектора".
И Табаков правильно думает. Каждый пулемет бомбардировщика имеет определенный сектор стрельбы. За его пределами находится не простреливаемое, то есть "мертвое" (для бомбардировщика), пространство, из которого истребитель "посылает" бомбардировщику смерть.
- Безусловно, это надо учитывать, - соглашаюсь я с Табаковым и поддерживаю точку зрения. Иванова относительно скоростной атаки.
Очень дельная мысль.
- Молодец, - говорю, - думать умеешь. Но хватит ли времени на то, чтобы прицелиться? Подумайте, посоветуйтесь с товарищами. Я тоже подумаю.
Предлагает Федор Коротков:
- Товарищ командир, хорошо бы в бою рассредоточить огонь бомбардировщиков. Атаковать с разных направлений: слева и справа, например. Или сверху и снизу. При этом одна группа может имитировать атаку, отвлекать огонь на себя, другая бить наверняка.
Звонит телефон. Инженер полка сообщает, что он осмотрел самолеты звена Бондаренко.
- Ничего особенного, повреждения небольшие: сорвало обшивку, стрингерок перебило, - успокаивает меня Виноградов. - На втором самолете киль потревожен. Все залатали, заклеили…
- Хорошо, - говорю, - спасибо. Передайте комэску, чтобы готовил группы для вылета по графику.
- Он уже подготовил. И сам полетит.
- Передайте: вместо звена пусть выходит шестерка.
- Хорошо, передам.