Программа (или, скорее, декларация о намерениях) вполне утопическая и вполне "богочеловеческая" – личное убеждение сделать предметом веры, а веру практикой и примером для других. Для того же, чтобы эту программу воплотить в жизнь требовалось: определить круг единомышленников, согласных поставить на себе социальный эксперимент; получить возможность выехать из страны; иметь некоторое количество денег для организации переезда, покупки земли и начальное обустройство. Именно эти три задачи и предстояло решить "богочеловекам" в конце 1874 – начале 1875 гг. Участники. Арестованный 10 июня 1874 г., А.К. Маликов был освобожден из-под стражи под гласный надзор полиции постановлением от 19 ноября 1874 г. [15-314,60]. Видимо сразу же после этого началась подготовка к эмиграции. По крайней мере, в переписке Н.В. Чайковского от начала февраля 1875 г. о переезде в Америку говориться как о деле, давно решенном, а сам он находился в Европе с осени 1874 г… Больше всего информации о том, как проходила подготовка содержится в двух письмах, сохранившихся в личном архиве Николая Васильевича. Одно получено Чайковским в Лондоне 6 февраля 1875 г., а другое – черновик ответа, помеченный седьмым числом того же месяца. В первом (его вероятный автор – А.К. Маликов), после сообщения о новой книге Льюиса, говориться о том, кто выразил согласие поселиться в Америке:
"Как тебе известно, с моей стороны человек 6–7, со старшим братом Василия (Алексеева – К. С.) – четверо, считая вероятно и Х-а, затем известный тебе Кассир непременно хочет кинуть свое дело, словом верных уже человек 13, да может быть и еще увеличатся" [14-190,2–4].
Попытаемся раскрыть те цифры, которые содержатся в этом отрывке.
"Со мной 6–7 человек": видимо это сам А.К. Маликов и с ним К.С. Пругавина, Л.Ф. Эйгоф, трое детей Маликова и Н.С. Бруевич, в то время еще находившийся под арестом, что и вызывало сомнения в его возможности присоединиться к "богочеловекам". Отпустили его из-под ареста 11 февраля [15-314,42]. Далее: "четверо, считая Х-а" – В.И. Алексеев и Е.А. Маликова (взаимная симпатия между ними, впоследствии приведет к браку), брат В.И. Алексеева Гавриил и хороший знакомый Л. Эйгоф, орловский семинарист М.В. Хохлов, привлеченный к дознанию по делу "о пропаганде в империи", в связи с найденными у него при обыске запрещенными книгами.
Итого: одиннадцать человек. С Н.В. Чайковским и "Кассиром" – тринадцать. Определить, кого именовали "кассиром" не представляется возможным, поскольку следов его в наших материалах нет, если не считать передаваемого Т.И. Полнером рассказа Чайковского о "казначее" в коммуне, который был уличен "в плутовстве" и "после довольно продолжительной процедуры должен был удалиться" [64,122]. Тринадцатым по счету стал С.Л. Клячко, который покинул Россию вместе с Чайковским. По свидетельству В. Фигнер, уже осенью 1874 г. в Берне Чайковский и Клячко познакомились со своими будущими женами – студентками местного университета, прибывшими из России летом того же года [81,232]. Эти две девушки: Варвара Александровна Чайковская и жена С.Л. Клячко (в бумагах Чайковского упоминаемая как А. Клячко) пополнили состав будущей коммуны. Таким он предстает в записках В.И. Алексеева: 7 мужчин, из них трое женатых, пять женщин, трое детей. Всего 15 человек [2,243].
Из тех последователей А. К. Маликова, кто не поехал в Америку, должны быть названы, прежде всего, Д. Айтов и Н. Теплов. Они содержались под арестом и были осуждены по "Процессу 193-х". Л.Е. Оболенский и A.A. Бибиков отошли от "богочеловечества", сохранив дружеские отношения с А.К. Маликовым и В.И. Алексеевым. Нет сведений о том, до какой степени были "богочеловеками" Святский и Смольянинов, которых один раз упомянул A.C. Пругавин, как сторонников Маликова.
Деньги. А. И. Фаресов привел слова Маликова: "Вон, на днях Чайковский получит маленькие деньги, и это будет фондом для нашего братства" [79,233]. Здесь много неточного и неясного. Термин "братство" никогда не употреблялся "богочеловеками". Вопрос же о деньгах, встает не только до принятия решения о переезде в Америку, но и до личного знакомства Маликова и Чайковского. В.И. Алексеев писал о другом: деньги вносились каждым в общую кассу (сам он внес 800 р.), но главную часть составили 10 тысяч рублей, доставшееся в наследство "курсистке" – жене одного из "богочеловеков" [2,241].
"Курсистками", в широком значении этого слова были жены Маликова, Чайковского и Клячко (а других замужних дам, на тот момент и не было). В тех же воспоминаниях мы читаем о том, что после распада коммуны земля и ферма остались тому лицу, кто привез с собой деньги. Чайковский, Маликов и сам Алексеев (женившейся на первой жене Маликова) уехали из коммуны без гроша. Остается жена Клячко. На нее же косвенно указывает и письмо С.Л. Клячко к Н.В. Чайковскому, от 10 октября 1877 г., с изложением финансовых условий, на которых существовала коммуна [14-181,1–8].
Определенной финансовой самостоятельностью "богочеловеки" обладали. Но их общих денег хватило только на переезд и обеспечение минимальных условий нормальной жизни. С их точки зрения это было хорошо – минимум средств создавал ситуацию настоящего дела. Будь денег много, вся экспедиция неминуемо приняла бы характер игры в крестьянский труд. Этого они позволить не могли, поскольку ехали в Америку для того, чтобы, выражаясь современным языком, создать модель нового мира, а если соблюсти последовательность действий, то создать нового человека, затем – новый уровень человеческих отношений, а потом распространить их на весь мир.
Исход из России. Это был самый трудный момент переезда, поскольку двое из числа "богочеловеков" (Чайковский и Клячко) числились в розыске, а еще двое (Маликов и Бруевич) – под гласным надзором полиции. Первыми осенью 1874 г., используя нелегальные каналы, покинули страну Чайковский и Клячко [87,283]. Они побывали в Берне, вероятно, и в других центрах русской эмиграции. В начале 1875 г.
Чайковский был уже в Лондоне и взял на себя всю организационную сторону переезда. Летом 1875 г. он и Клячко, с женами, переехали в Нью-Йорк, где и встречали остальных.
Другие "богочеловеки" разделились на две группы, что, судя по приведенному отрывку из письма к Чайковскому, планировалось заранее. Е.А. Маликова с детьми, К.С. Пругавина, Л.Ф. Эйгоф, Г.И. Алексеев уехали легально. По паспорту В.И. Алексеева ехал Хохлов. Сам же он был переправлен через границу за 10 рублей евреем-контрабандистом [2,241]. О том, как выехали из Росси Маликов и Бруевич, сведений нет. Видимо они воспользовались своими связями в революционной среде и ехали либо по подложным паспортам (как это было при возвращении в Россию из Америки), либо переходили границу нелегально.
В Берлине обе группы встретились, чтобы из Гамбурга отплыть в Нью-Йорк. Время переезда (август 1875 г. [2,241; 15-314,60].) сточки зрения сельскохозяйственного цикла выбрано было крайне неудачно – собственного урожая надо ждать целый год. Однако на выбор времени переезда влияли совсем другие соображения и обстоятельства.
Коллектив будущей коммуны сложился лишь в начале 1875 г. Тогда же был освобожден Бруевич. Но весной был арестован В.И. Алексеев, и пришлось отложить сборы до мая, когда его, наконец, отпустили. Июнь ушел на получение паспортов и подготовку нелегальных каналов. Таким образом, в Америку основная группа "богочеловеков" добралась в сентябре.
Разработки теории. Внешняя канва событий в этот период существования "богочеловечества" несколько затеняет его внутреннее содержание. Между тем, Маликов и Чайковский не оставляли надежды написать "труд" с изложением основ "новой религии", причем в разработке ее теории все большую роль играл именно Чайковский.
Дэвид Хечт вообще считал, что переезд был задержан на несколько месяцев, поскольку Чайковский работал над статьей о религии" [102,202]. И хотя переезд (как было показано выше) откладывался совсем по другим причинам, Чайковский действительно с энтузиазмом включился в теоретическую работу. Об этом свидетельствует содержание двух писем того периода. Одно из них было адресовано единомышленнику – А.К. Маликову, другое – другу и оппоненту – Д.А. Клеменцу.
Если в своей "лекции" на конспиративной квартире в Москве, в мае 1874 г., Чайковский больше пересказывал содержание "проповедей" Маликова и делился собственными ощущениями, то в своих письмах начала 1875 г. он выступает равным партнером в теоретических поисках основателя "новой религии". Вот что Чайковский (в письме Маликову от 7 февраля 1875 г.) об этом пишет: "Все сказанное мною ляжет основанием в теорию труда, к которому, однако я (…) еще не приступал – так много приходится переваривать материалов, а главное, что никак не можешь провести себе границы, где и на чем остановиться, то же, конечно, испытываешь и ты" [14-190,4об].
Чуть позже мы остановимся на тех материалах, которые приходилось "переваривать" Чайковскому в его лондонский период, а сначала следует, на наш взгляд, указать на главное отличие "богочеловечества" Чайковского от "богочеловечества" Маликова. Первое, с чего Чайковский начинает свою самостоятельную теоретическую работу – это критика создателя "новой религии" за "отвлеченность" его идей:
"Относительно твоих "теоретических изысканий", – пишет он в том же письме, – скажу, что, конечно с ними согласен, но думаю, что точкой отправления надо принять не какие-либо общие положения, а выйти из совершенно реальных оснований, развивающихся постоянно с почвы физиологической на биологическую и специально историческую" [14-190,4об].
Александр Капитонович действительно увлекался "общими положениями" и построением идеальных схем. Отталкиваясь от "триады" Гегеля, он выстроил свою собственную, ведущую к "богочеловечеству", и затем уже старался наполнить эту схему живым содержанием. Подход Чайковского иной: не столько гуманитарный, сколько естественнонаучный. Ему, кандидату петербургского университета, химику, привычнее и естественнее идти от фактов доказуемых, признанных наукой. Вот почему ему так близка стала "теория опыта", изложенная в первом томе Д.Г. Льюиса "Вопрос о жизни и духе". Эта книга вышла в Петербурге в 1875 г. и сразу была замечена "богочеловеками", о чем свидетельствуют строки из письма (авто, видимо А.К. Маликов), полученного Н.В. Чайковским 6 февраля 1875 г.: "Читали ли вы новую книгу Льюиса (…) В I главе она положительно заявляет о солидарности с нашим (…) учением" [14,190,2]. Начало этой книги действительно выглядит как перекличка с теорией "богочеловечества". Уже на второй странице Льюис затронул тему, столь важную для Маликова в период создания "новой религии":
"В мысли западной Европы мы видим теперь явственные усилия примирить между собой цели и права религии и науки. (…) вообще религия будет продолжать руководить развитием человечества и дальше будет служить выражением общей мысли своего времени, по мере того, как эта мысль будет расширяться с вечно нарастающим опытом" [49,2].
Можно себе представить, какое количество восклицательных знаков, отмечающих совпадение взглядов "богочеловеков" и Льюиса, должны были поставить на полях этой книги Маликов и Чайковский. Особенно близки их позиции там, где речь заходила о направлении, в котором развивается общая мысль человечества. Нам представляется, что "богочеловеки" могли бы изложить цель создания своей "религии" такой цитатой:
"Наш век страстно стремится к такому учению, которое могло бы сосредоточить наши знания и придать нашей жизни такую форму, чтобы поступки наши были на самом деле результатом наших верований" [49,2].
Обнаружить нечаянно подтверждение своим самым главным мыслям, конечно, важно и значительно. Но ценность книги Льюиса для Чайковского определялось не только этим. В ней он нашел то, чего ему так недоставало в теоретических рассуждениях Маликова: естественнонаучное обоснование единства знания и веры. Опираясь на определение опыта, почерпнутое в книге Льюиса ("Не одни приобретенные мало-помалу индивидуальные наблюдения, но и опыт, накопленный целой расой, организованный в языке, сосредоточенный в орудиях и аксиомах, и в том, что можно назвать наследственными интуициями – вот что составляет сложную единицу, выраженную в отвлеченном термине опыт" [49,28]), Чайковский начал выстраивать собственную цепочку аргументов в защиту "богочеловечества".
Человек, по Чайковскому (и Льюису), есть не что иное как "организм с бесконечным историческим опытом" [14-190,4]. Средоточие же коллективного опыта – религия. Чайковский, таким образом, не только старался обосновать маликовский тезис ("вера представляет собой форму знания"), но и решил пойти дальше. Если Маликову достаточно указать на то, что "знание не может идти дальше религии", то Чайковский задался вопросом: почему так происходит? Маликов воспроизводил один из тезисов Гегеля: "… природа нравственности народа, принцип его права, его действительной свободы, его государственного устройства, как и его искусства и науки – все это соответствует такому принципу, который составляет субстанцию религии" [17,347]. Чайковский (с прямой ссылкой на Льюиса) продолжал и развивал его:
"Наша вера есть опыт (…) Человеческая вера так же стара и безгранична, как весь исторический и органический опыт живой ткани!" [14-190,4об.].
Справедливости ради надо отметить, что Льюис не выделял религию из всех других составляющих человеческого опыта, так сильно, как этого хотелось "богочеловекам". Он писал о "коллективных накоплениях целых веков, сосредоточенных в познаниях, верованиях, учреждениях и наклонностях" [49,125]. Религия здесь стоит второй в общем ряду. У Чайковского же верования и только верования аккумулируют опыт "вселенной". Понятие опыт, введенное Льюисом, стало для него лишь отправной точкой, из которой он выстраивал собственную теорию. Первый самостоятельный шаг Чайковского в разработке теории "богочеловечества" – мысль о характере взаимодействия человека и окружающей среды. Льюис писал о том, что космическая среда воздействует на внутреннюю среду человечества. Чайковский изменил это положение коренным образом;
"…взаимодействие человека и вселенной (…) выражается в том, что человек, постоянно приспосабливающийся, переносит выводы своих приспособлений во внешний мир и сообразно им видоизменяет всю среду" [14-190,4].
Этот вывод был чрезвычайно важен в системе взглядов Чайковского того времени. И важен, вероятно, потому, что давал возможность соединить убеждения с практической деятельностью. Николай Васильевич, видимо, был сильно удручен неудачей пропаганды "богочеловечества" в революционной среде и теперь заботился о том, чтобы она стала опорой его собственных усилий по преобразованию окружающей среды. Соответственно, он много внимания уделял тому, что может дать "богочеловечество" людям, живущим здесь и сейчас, и тому, как люди, осознавшие несправедливость существующего мира, могут его изменить. Вопрос о точке приложения сил стал центральным в программном письме Чайковского к Д.А. Клеменцу. Там у него прорывается: "Без веры жить нельзя, а вам (революционерам – К. С.) верить не во что" [92,193]. Вот логика его рассуждений:
Положение первое. Человек – центр вселенной: "Мы утверждаем и беремся доказывать, что вне отношения к себе, как к владыке и господину вселенной, к своим побуждениям, желаниям и потребностям как к святыне".
Положение второе. Цель человечества – не переделка мира или человека, а "мир с самим собой", что означает не самодовольство и самолюбование, а осознание цели собственного существования, ведущее к устранению неразрешимых противоречий в сознании человека. Положение третье. Осознание цели собственного существования и деятельность в соответствии с этой целью решает как внутренние, так и внешние проблемы человечества:
"Мир человека с самим собой неизбежно порождает мир и с другими людьми и гармонию в отношениях к космосу".
Гармония – главное и "заветное" слово Чайковского – то, к чему он всегда стремился в себе и в людях, то, ради чего создавалось "богочеловечество". Недаром М.Ф. Фроленко отметил, как сразу изменился Чайковский, приняв учение Маликова. "Богочеловечество" дало ему надежду на общемировую гармонию, а сам он уже искал путь к ее достижению. Поездка в Америку была не чем иным, как попыткой достичь гармонии "своими силами" и тем самым показать человечеству выход из состояния перманентной "гражданской" (классовой) войны. Одна из, безусловно, ярких черт Чайковского – способность четко и ясно формулировать насущные задачи движения. В конце письма Д.А. Клеменцу он писал:
"Мы докажем всем сомневающимся, что жизнь для себя из грязной, пошлой – может, должна превратиться в светлый, радостный мир обновления людей" [92,193].
С этой целью и собрались двенадцать взрослых и трое детей в Нью-Йорке в конце августа 1875 г.
Глава 7 Коммуна в Канзасе (осень 1875 – весна 1877 гг.)
В Нью-Йорке, в одной квартире все пятнадцать переселенцев жили два месяца – сентябрь и октябрь [2,243]. В сентябре у Чайковских родилась первая дочь – Варвара[64,121]. Первоначально "богочеловеки" планировали поселиться у В. Фрея, который уже приобрел славу специалиста по коммунальной жизни в Америке. Двое "послов" – А.К. Маликов и Н.В. Чайковский – отправились к Фрею для знакомства.
Коммуна, которую Фрей назвал "La progressive", была основана в 1871 г. В год приезда "богочеловеков" в Америку там вышла книга Чарльза Нордхоффа "Коммунистические сообщества в Соединенных Штатах", содержащая описание коммуны Фрея, ее "Конституцию" и программное "Заявление" [103,344]. Располагалась коммуна в местечке Ceadar valley (Кедровая долина) в 50 милях от ближайшей станции железной дороги – Индепенденс. Самый крупный город в той округе – Уичито. Ceadar valley расположилась в долине реки Арканзас, в южной части штата Канзас. Севернее – город Хатчисон; южнее, на границе с Оклахомой – Арканзас-Сити. Железная дорога из Нью-Йорка проходит через административный центр Канзаса город Топика. По этой железной дороге, через Топику в Индепенденс, а оттуда в Кедровую долину и отправились два "разведчика".
Позже А.К. Маликов рассказывал В.Г. Короленко о тех ожиданиях, с которыми он ехал к Фрею, и ярком их несоответствии тому, что перед ним открылось:
"Депутаты рассчитывали найти благоустроенную общину с солидными постройками и огороженными полями, но приехав на место, нашли жалкую хибарку с щелями в стенах и адским холодом внутри. Потолка не было. Вверху была только щелевая крыша" [41,650].