Однако, она сама [моя лингвистическая картина мира], хотя и определяется моим континуумом существования [суждениями], не имеет никаких определенных критериев ("ограничивающих" или "организующих" ее "принципов", кроме собственной иерархии означающих и их компиляций, а также условностей), позволяющих определить реальную значимость того или иного моего суждения [контакт моей схемы мира и моей схемы меня].
Кроме того, моя лингвистическая картина мира [компиляции означающих] сама опосредованно влияет на мой континуум существования производными высказываниями и суждениями (так что степень определяющего влияния на нее континуума существования, мягко говоря, относительна), а потому эти мои "ориентиры" абсолютно несостоятельны.
5.3132 При этом, именно мои высказывания [компиляции означающих] и диктуют мне необходимость того или иного поведения, означенный, я [предмет] ориентируюсь именно на эти императивы, оказываясь, таким образом, нечувствительным к собственным суждениям [контакты моей схемы мира и моей схемы меня].
(Соображение: мои желания относятся континууму существования [суждение, контакты моей схемы мира и моей схемы меня], но того ли я хочу, когда хочу что-либо (или мне кажется, что хочу), если учесть, что императивы моего поведения детерминированы моей лингвистической картиной мира [высказываниями], а последние – высказывания [компиляции означающих] – не "представляют" должным образом моих суждений [континуум существования], которые, суть, мои истинные желания?)
5.3133 С другой стороны, изменения, которые постоянно происходят в континууме моего существования [контакты моей схемы мира и моей схемы меня], значительно легче отнести к той или иной, уже наличествующей в моей лингвистической картине мира компиляции означающих [высказыванию], нежели искать (формулировать) для него – этого суждения [контакта моей схемы мира и моей схемы меня] – новую, "представляющую" его (призванную его "представлять") компиляцию означающих [высказывание].
Надо полагать, что данная "леность" в ряде случаев оправдана, но то, что она лишает меня чувствительности к изменениям в континууме существования [контакты моей схемы мира и моей схемы меня] также очевидно.
Причем, также нельзя не заметить, что подобную "леность" трудно считать собственно ленью, поскольку, на самом деле, всякие новые суждения [контакты моей схемы мира и моей схемы меня] грозят "устойчивости" иерархической сети моей лингвистической картины мира [компиляции означающих], где, худо-бедно, определены все мои функции как означающего [предмета], т. е. создана определенность, терять которую попросту страшно, а это "страшно" – уже суждение, т. е. континуум существования.
Иными словами, за мою "жажду" "определенности" и "понятности", вызванную абсурдным страхом (где этот страх – суждение [континуум существования]) нарушения иерархической сети моей лингвистической картины мира [высказываний], я готов заплатить цену, равную моей неадекватности самому себе, т. е. собственным несоответствием континууму моего существования [контакты моей схемы мира и моей схемы меня].
Я оказываюсь "жертвой" этого страха (где этот страх – суждение [континуум существования]), вынужденный лишаться собственной адекватности (соответствия своему континууму существования), ради ощущения этого мнимого "благополучия", даруемого мне определенностью в моей же собственной (т. е. мною созданной) лингвистической картине мира [компиляции означающих], которую я, будучи означенным и наличествуя в контексте [предмет], ошибочно принимаю за Мир ["мир"].
5.32 Означивание – суть определение функционального аспекта значения.
5.321 Кажется, что при означивании означается значение, однако, это действительно было бы так только в том случае, если бы означаемое, с одной стороны, не помещалось в мою лингвистическую картину мира [контекст означающих], а с другой, собственно означивание имело бы какой-то свой собственный "практический смысл", кроме необходимости введения "представительства" значения в контекст других означающих [мою лингвистическую картину мира] с целью достичь все той же определенности (допускать же, что нечто происходит "просто так", без какого-то, пусть и весьма, как это может показаться, странного или нелепого "практического смысла", абсолютно не верно). Нам же известно, что означаемое определяется не отношением с другими вещами [отношения фигуры и фона], но толкованием, т. е. его [означающего] местом в моей лингвистической картине мира, т. е. компиляцией других означающих.
5.3211 Однако, если означается не само значение [суждение], но лишь его функциональный аспект, то понятно, что само значение [суждение] остается фактически неозначенным.
С другой стороны, функциональность значения определяется не самим значением, но местом слова (или другого знака, его заменяющего) [означающего], которое его – это значение [означаемое] – "представляет" в моей лингвистической картине мира, т. е. толкованием [компиляция означающих] этого слова (или другого знака, его заменяющего) [означающего].
5.3212 "Практический смысл" означивания, таким образом, вполне ясен: всякое значение [суждение] получает благодаря означиванию развернутое толкование [компиляция означающих].
Однако, необходимо понимать, что означается не само значение [суждение], но его функциональный аспект (причем, это не его [значения] функциональный аспект, а функциональный аспект его означающего [слова или другого знака, его заменяющего]), т. е. это не функциональный аспект континуума существования, но функциональный аспект, приписанный ему [значению, суждению] моей лингвистической картиной мира.
5.3213 Иначе: слово (или другой знак, его заменяющий) [означающее] как реестр свернутых функций – это реестр свернутых функций, предполагаемых моей лингвистической картиной мира [компиляцией означающих], но не континуумом существования.
Таким образом, означивание сулит возникновение предмета, что, конечно, создаст желательную для меня определенность, однако и предпишет мне то, как я могу этот предмет использовать, т. е. означивание определяет тот ограниченный спектр возможностей, в рамках которых я [моя схема мира] могу с этим означаемым ("представленным" этим означающим) взаимодействовать.
С одной стороны, эта "инструкция" может противоречить моему суждению [контакт моей схемы мира и моей схемы меня], с другой стороны, поскольку имеется подобное несоответствие, оно [означаемое] может вообще не "функционировать" по данным "инструкциям".
5.322 То, что понимается здесь под "функциональным аспектом значения" (место означающего, "представляющего" значение [суждение] в моей лингвистической картине мира), может считаться "согласованным" с континуум существования, если высказывание [моя лингвистическая картина мира] будет содержать указание на точку обзора и характер составляющих моего способа существования [континуум существования], и ничего больше.
5.3221 Иными словами, если я укажу точку обзора, т. е. того [моя схема меня], кому принадлежит данное суждение, и в каком состоянии (согласно способу существования [время, пространство, качество]) он [моя схема меня] находится [высказывание], а также "представлю" высказыванием означаемое [контакт моей схемы мира и моей схемы меня], указывая не означающие как таковые [предметы, функциональные аспекты значения], но характеристики составляющих способа существования [время, пространство, качество], то, вероятнее всего, в рамках моей лингвистической картины мира я буду наиболее близок к высказыванию [компиляция означающих], которое заслуживает внимания.
5.3222 Однако, в этом случае мои высказывания [компиляции означающих] не говорят ничего, что не было бы мне известно, поскольку они, насколько это в их "силах", "озвучивают", в данном случае, мои суждения [контакты моей схемы мира и моей схемы меня], т. е. континуум моего существования.
По сути, мы сталкиваемся в данном случае со своего рода тавтологией, которая [высказывание] единственная и может, как оказывается, с большим или меньшим успехом претендовать на право считаться "достоверной".
5.3223 С другой стороны, даже такие "драконовские меры", предпринятые мною при формулировке высказывания, не избавляют меня от тех искажений, которые опосредованно уже повлияли на континуум моего существования, т. е. привели к некому опыту [производному суждению], который противоречит исходным суждениям.
Кроме того, необходимо также помнить и учитывать, что всякое высказывание [компиляция означающих] занимает место в моей лингвистической картине мира и не может не "искажаться" ее иерархической сетью, что не позволит мне определить реальную значимость, "удельный вес" суждения [контакт моей схемы мира и моей схемы меня] "представляемого" означающим [высказыванием]. Учитывая же наличие в иерархической сети моей лингвистической картины мира мнимо-означающих и производных высказываний, ситуация еще более осложняется.
И, наконец, проводя данное означивание и формулируя высказывание [компиляцию означающих], я существую как какое-то значение меня [Мир явленный мне мною так], ибо в континууме существования я не целостен, а целокупен (даже если бы я мог преодолеть составляющие способа моего существования, но продолжал бы быть явленным мне Миром, то и в этом случае я был бы лишь целым, а не целостным). Из этого следует, что данное мое высказывание [компиляция означающих], по сути, лишь один из возможных "взглядов" (возможно, далеко не самый существенный), об истинности или ложности которого говорить бессмысленно.
5.323 Функциональный аспект значения, "представляемый" словом (или другим знаком, его заменяющим) [означающим], определяет иерархическую сеть моей лингвистической картины мира.
5.3231 Поскольку, суждение [контакт моей схемы мира и моей схемы меня] – это комплементарное отношение значения моей схемы меня и значения моей схемы мира, то оно – это суждение, – будучи "самостоятельным" ("самодостаточным") фактом [отношение вещей], не может быть классифицировано без неких дополнительных привнесений.
Однако, означается не собственно значение [суждение], но функциональный аспект, предписываемый [толкование] ему означающим [высказыванием] моей лингвистической картины мира [контекст означающих]. Отсюда понятно, что место означаемого в иерархической сети моей лингвистической картины мира определяется тем контекстуальным анклавом, который ответственен за данную функцию.
Впрочем, должно быть ясно и то, что в моей лингвистической картине мира возможны различные толкования [компиляции означающих] одного и того же означающего [слова (или другого знака, его заменяющего)], что делает эти контекстуальные анклавы "проницаемыми". Следовательно, определенность, которую дает мне определение функционального аспекта значения [означаемого] с помощью означающего, – это иллюзия, поскольку "проницаемость" контекстуальных анклавов моей лингвистической картины мира демонстрирует, что предмет – это абсолютная абстракция.
5.3232 Поскольку все мои функции едины, ибо все они – мои функции [моя схема меня], то очевидно, что ничто не мешает мне "перейти" от одной функции к другой. Тем более, что сама классификация по "признаку функции" – плод моей лингвистической картины мира [контекстуальные анклавы], тогда как в континууме существования подобная классификация возможна лишь благодаря действию составляющих моего способа существования [целокупность]. С другой стороны, поскольку означающее [слово (или другой знак, его заменяющий)] создает предмет [свернутая функция], который (как предписывает [толкование] мне моя лингвистическая картина мира) имеет определенный функциональный аспект, то понятно, что я не могу выйти за пределы данной функции, не изменив при этом означающее [компиляцию означающих].
Здесь возникает трудность, вызванная возможностью различных толкований, и я начинаю безапелляционно полагать, что предмет [слово (или другой знак, его заменяющий)] – не просто свернутая функция, но реестр свернутых функций. Но так я теряю всякую определенность, ради которой, собственно говоря, все это означивание и затевалось.
Ведь, если слово (или другой знак, его заменяющий) используется как реестр свернутых функций, я не могу сообщить ничего определенного, если не условлюсь с моим визави (а в том числе и с самим собой [значения моей схемы меня]) "на предмет того, о чем идет речь" [коммуникативная условность]. Однако, в замкнутости моей лингвистической картины мира это сделать совершенно невозможно.
(Например, если я полагаю, что "стол" – "это то, за чем сидят", то, желая использовать его в качестве подставки, чтобы подняться выше и повесить картину, я не могу сказать: "Надо встать на стол и повесить картину", поскольку "стол" – "это то, за чем сидят". Однако, я говорю именно так. Правда, я могу и уточнить: "Надо использовать стол в качестве подставки, встать на него и повесить картину". Однако, что значит в этом случае – "стол"? Это уже никакой не "стол", а "подставка".
Следовательно, если я собираюсь дать кому-то точную инструкцию, я должен сказать: "Возьми подставку, встань на нее и повесь картину". Разумеется, я не буду понят, если не поясню, что я в данном случае понимаю под словом "подставка", впрочем, затем мне придется пояснять еще и то, что я понимаю под словом "стол", а потом и все остальное: "это, то", "за чем", "сидят", а далее и те слова (или другие знаки, их заменяющие), которые использовались мною в процессе пояснения вышеперечисленных.
В конечном итоге, я, с одной стороны, приду к словам (или другим знакам, их заменяющим), которые уже пояснял, так и оставшись непонятым [замкнутость моей лингвистической картины мира], а с другой, даже если бы меня и можно было бы понять, то как объяснить тот "факт", что "то, за чем сидят" – это также и "то, на чем стоят"?
Даже на этом примере возникают очевидные проблемы, а я ведь перечислил только две функции, число которых неограниченно велико, и взял в качестве примера "стол", а не "справедливость", например, "спорт" или "смерть".) Кажется, что проблема коммуникации может быть разрешена "показыванием", но, с одной стороны, то, что показывается, – не то, что будет увидено, а с другой стороны, даже если и можно было бы показать, то никак нельзя показать то, что не имеет непосредственной развертки в составляющих моего способа существования (а к числу таких предметов относится, например, то, что принято называть "причинно-следственными связями", которые мы, как правило, и пытаемся конвертировать в процессе коммуникации). И это не говоря уже о том, что сам жест указания – это знак [означающее], который определяется моей лингвистической картиной мира.
(Необходимо оговориться, что "показывание" и "подражание" – не одно и то же, здесь различны точки обзора, а коммуникация только кажущаяся.)
5.3233 Фактически, высказывания [компиляции означающих] – лишь некая имитация мышления, а то, что я себя "понимаю", обеспечивается отнюдь не с помощью означающих [высказываний], а с помощью суждений [контакты моей схемы мира и моей схемы меня], но мои суждения – суть мои суждения [коммуникативная условность], и они неконвертируемы (во мне самом [значения моей схемы меня] в том числе). Так что, с одной стороны, содержательная коммуникация [континуум существования] оказывается невозможной, а с другой, на самом деле, я не имею никакой структуры моей лингвистической картины мира, кроме условностей, а определенность, которую я так отчаянно защищаю, – иллюзия.
Таким образом, контекстуальные анклавы (означаемые как "классификации", "тематики" и т. п.) – гигантская "афера", поскольку фактически они ровным счетом ничего не структурируют, но лишь создают иллюзию структуры, тогда как на самом деле моя лингвистическая картина мира – не структура, а иерархическая сеть, основывающаяся на условностях, которые – суть условности.
Когда же моя лингвистическая картина мира в таком ее виде начинает опосредованно влиять на континуум моего существования [контакты моей схемы мира и моей схемы меня], которым она и определяется, то это приводит к таким нелепостям, не замечать которые можно лишь будучи умалишенным (впрочем, именно умалишенные как раз нелепостей и не замечают).
5.33 Означивание функционального аспекта значения лишает его [означаемое] функциональности.
5.331 Компиляции означающих моей лингвистической картины мира предписывают мне [означающее], как следует использовать [функция] предмет, однако, предмет – суть абстракция, что лишает меня адекватности собственным суждениям [контакты моей схемы мира и моей схемы меня].
5.3311 Прагматическая цель означивания [реестр свернутых функций] – обобщение значений [вещей] по признаку функции, т. е. отнесение "представительства" [означаемого] данного означающего в контекстуальный анклав, ответственный за определенную (в моей лингвистической картине мира) функцию.
Иначе: поскольку различные значения могут быть означены одним словом (или другим знаком, их заменяющим), а слово (или другой знак, его заменяющий) – реестр свернутых функций, в соответствии с которым я "привык" [значение моей схемы меня] эту вещь использовать, то очевидно, что, означая разные значения [вещи] одним словом (или другим знаком, его заменяющим), я "начинаю" "знать" об их функции.
5.3312 Однако, одна функция (или даже реестр функций) – это только один (несколько) возможный (возможных) вариант (вариантов), таким образом, означивание приводит к тому, что этот (эти) вариант (варианты) исключают возможность других, которые оказываются мною просто незамеченными (не актуализированными).
С другой стороны, означивание приводит к тому, что (поскольку одним словом (или другим знаком, его заменяющим) могут быть означены разные значения [вещи]) разные значения [вещи] сводятся к одной функции, что вряд ли правомерно.
Таким образом, с обеих точек зрения, означивание приводит к "обеднению" или "уплощению" континуума моего существования.
5.3313 Иначе: чем четче ("жестче") я определяю функциональный аспект значения, приписываемый ему моей лингвистической картиной мира, тем менее "функциональной" оказывается это значение, не говоря уже о том, что определенная контекстом означающих [моя лингвистическая картина мира] функция может вообще не иметь никакого касательства к действительной "функциональности" означаемого.
(Например: если я полагаю, что "стол" – "это то, за чем можно сидеть и есть или писать", но никак иначе, то, соответственно, никак иначе я этот предмет использовать [функция] не могу.) С другой стороны, если я полагаю [высказывание], что какой-то функции отвечает только какое-то определенное значение [означаемое], то было бы странно ожидать от меня, что я буду использовать [функция] подобным образом какое-то другое значение [означаемое].
(Например: если я полагаю, что "есть и писать" можно только "за столом", то очевидно, что не имей я "стола", я не мог бы ни "есть", ни "писать".) Таким образом, спектр значений [вещей], которые потенциально могут использоваться по определенному предназначению [функции], значительно сужается.
5.332 Компиляции означающих моей лингвистической картины мира предписывают мне [означающее], как следует использовать [функция] предмет, однако, контакты моей схемы мира и моей схемы меня, зачастую, ошибочно толкуются высказываниями [компиляции означающих] моей лингвистической картины мира.