Наш отдых тем временем подходил к концу. За несколько дней до отъезда мы решили привести наших воспитанников в приличный вид, чтобы через несколько дней их не стыдно было предъявить родителям. С этой целью было решено помыть и постирать всех детей, несмотря на их отчаянные протесты. Дети были разделены на две группы. Одни отправились плескаться в довольно приличную, можно даже сказать "евро"-душевую, единственный, пожалуй, признак цивилизации в этом райском уголке, другие – стираться в сооруженный рядом с душевой умывальник. Пока проходили банно-прачечные процедуры, я отправился на перекур за территорию лагеря. Удобно расположившись на своем "камешке для перекуров", я почувствовал, что за мной кто-то наблюдает. Прямо передо мной вдруг оказалась небольшая местная дворняга, которая сидела и вопросительно смотрела мне в глаза. Было видно, что ей от меня что-то нужно. Я докурил и хотел уже уходить, как вдруг она гавкнула, обращая на себя внимание. Деловито покружив вокруг меня, она проскользнула в открытую калитку, пробежала несколько метров и села. Убедившись, что я внимательно наблюдаю за ее маневрами, она обежала весь двор, немного полаяла на кота, который жил возле нашей кухни, и снова оглянулась в мою сторону, пытаясь оценить мою реакцию. Я понял, что эта собачонка пришла не просто так. Она пришла устраиваться на работу в качестве сторожа! Причем, решила обратиться непосредственно к директору, давая понять, что за небольшую пайку она готова честно охранять территорию нашего лагеря. Видимо, опытная была собака. Затем она уселась возле калитки, ожидая моего решения. Я объяснил ей, что скоро мы уезжаем, и сторож нам не нужен. Ведь лагерь наш православный и место, следовательно, отмоленное от всяких неприятностей. Хотя, если бы она пришла раньше, я бы, вероятно, подумал. Собака все поняла и с грустным видом побежала прочь, поджав подкрученный хвост. Правда, на всякий случай, она пару раз остановилась и оглянулась: а вдруг я передумаю.
В тот же день на вечерних правилах уставшие за день дети буквально валились с ног. Они подпирали беленые стены, не в силах от них оторваться и крестились исключительно ради приличия. Было видно, что единственное, чего им сейчас хочется, это поскорее добраться до своих постелей. Да еще дежурная нынче сестра читала таким монотонным голосом, что, зевали не только мы, но, наверное, и те святые, которым мы молились. После отбоя я подошел к отцу Алексею и спросил, нельзя ли для детей немного сократить количество молитв, ограничившись самыми основными. Ведь всем известно, что молитва, произносимая без должного понимания и усердия, не имеет никакого смысла. А о каком усердии может идти речь, когда все хотят спать? На что батюшка ответил, что правила есть правила, а мы ведь не в балагане, а в христианском лагере, который от балагана как раз и отличается наличием определенных порядков. И, вообще, мне следует больше читать духовную литературу, а не ходить курить на глазах у всего лагеря. Я возразил, что, вообще-то это не мои слова, а преподобного Антония Сурожского, великого христианского подвижника, одного из признанных отцов современной православной церкви. В одной из своих книг он специально разработал сокращенные версии основных церковных служб, предназначенные специально для детской аудитории.
Видно было, что отец Алексей не ожидал такого ответа. Он ведь был не просто обычным и средневзятым батюшкой, а одним из верховных церковных иерархов и начальником типографии при Киево-Печерской Лавре. Именно через него проходило любое православное слово, готовящееся к печати. И уж кому, если не ему следовало знать о трудах Антония Сурожского! С этого момента отец Алексей как-то сторонился меня и предпочитал лишний раз не о чем со мной не беседовать.
Вскоре отец Алексей уехал по делам в столицу. Мое православное лето подходило к концу. Завершилось оно экскурсией в древний город Ольвия, куда по моему предложению и в компании отца Вячеслава в качестве экскурсовода, мы отправились вместе с нашей детворой. Кириллу сразу же посчастливилось найти часть древней расписной амфоры среди простых обломков и черепков, в изобилии валявшихся под ногами. Немного осунувшийся, но все еще упитанный мальчик сразу же начал предлагать ему в обмен любые сокровища: от засушенных морских звезд и лакированных раковин до конфет и жвачек. Но Кирилл остался непреклонен.
В моих планах было еще посещение николаевской тюрьмы для животных, кстати, крупнейшей не только в стране, но и в Европе. Перед ее высоким забором расположена скульптурная композиция, изображающая убегающего из зоопарка Маугли вместе с пантерой Багирой, которую он, по-видимому, только что освободил из жестокого плена. "Тигры и львы, пумы и леопарды, удавы и крокодилы, а также другие дикие хищники с нетерпением ждут вас и ваших детей!" – заманчиво сообщала реклама. Но дети очень устали, и, несмотря на столь радушное приглашение, мы единогласно решили отправиться на железнодорожный вокзал и там спокойно дождаться поезда.
Религия для больных
Несколько лет назад от "случайно" встреченного мной школьного товарища я с удивлением узнал, что один из наших бывших одноклассников в настоящее время служит настоятелем православного храма в небольшом областном поселке городского типа. Подумать только, Славик, который в прекрасные школьные годы мог без перерыва, на удивление связно и абсолютно без повторов, материться ровно пять минут, и рассказывал нам, неокрепшим юным телам, такие анекдоты, что наши уши буквально сворачивались в трубочку, а сами мы просто цепенели и теряли дар речи, и вдруг – батюшка! Грех было не воспользоваться такой возможностью и не пообщаться с ним. Тем более для этого имелся вполне конкретный предлог: заканчивался великий пост и через несколько дней ожидался большой церковный праздник.
Итак, я и еще два моих товарища садимся в машину и отправляемся в гости. Нужно сказать, что на первый, как и на второй взгляд, поселок этот производил удручающее впечатление напрочь забытого Богом места. Его население в пару тысяч человек представляли в основном бывшие крестьяне – бабушки да дедушки. Десятки беспокойных собак и пару сотен одноэтажных перекошенных домишек, сгрудившихся вдоль берега кривенькой колхозной речушки. Какая же нелегкая судьба могла занести сюда человека, окончившего с медалью среднюю школу, затем поступившего в МГУ на физико-математический факультет и после его окончания имевшего все шансы остаться в столице? Я решил непременно разобраться в этом.
Подходим к единственному "высотному", в два этажа, строению. На вид ему не меньше двухсот лет. Поднимаемся по скрипучей железной лестнице, затем долго идем по длинному коридору к последней налево двери. Стучим. Дверь со скрипом открывается и на пороге появляется хозяин. Дородный и весьма упитанный человек в спортивных штанах, больше похожий то ли на разбойника с большой дороги, то ли на сказочного скандинавского тролля с огромной рыжей бородой, позавидовать которой мог бы сам Карабас-Барабас. Я понимаю, что это и есть Славик и едва сдерживаю улыбку. Жилище его (иначе это не назовешь) состоит из трех помещений: небольшой комнаты, еще меньшей кухоньки и того, что весьма приблизительно можно назвать санузлом. Я, в бытность свою студентом, и живя в общежитии, все-таки располагал большими удобствами и комфортом. Вся обстановка комнаты состоит из старинной кровати с железной сеткой, деревянной табуретки и десятка книжных полок, сплошь уставленных томами православной литературы. На стенах – настоящий иконостас. По углам и на подоконнике – желтые церковные свечи.
Идем на кухню, чтобы отметить нашу встречу. Раздается стук в дверь. Какая-то бабушка принесла батюшке буханку черного хлеба. И очень кстати. Эта буханка оказалось единственной едой в его доме. Хорошо, что мы, несмотря на пост, все-таки приехали не с пустыми руками. От нашей довольно скромной, но все же "скоромной" пищи Славик отказывается. Выясняется, что даже вскипятить чаю не на чем. Газа в этом доме не было никогда, а единственную свою электрическую плитку отец Вячеслав отнес в церковь в качестве отопительного прибора. Дело в том, что в этой церкви, которая в советское время была клубом, а в последние годы – заброшенным колхозным складом, нет отопления, и бабушки, поющие в церковном хоре, начали замерзать и болеть одна за другой. Снова раздается стук в дверь и тут же, не дожидаясь приглашения, входят двое пьяных бомжей. Славик, извиняясь перед ними, объясняет, что сегодня не сможет их принять. Но бродяги просто так не хотят уходить. Я уже встаю с места, чтобы помочь им удалиться, но Слава сдерживает меня и в качестве откупа отдает бомжам половину только что принесенного ему хлеба. Через какое-то время он говорит, что ему пора собираться на службу и идет в комнату, чтобы переодеться. И вот, наконец, перед нами появляется настоящий священник со всеми полагающимися атрибутами. Он уходит, приглашая и нас через полчаса присоединиться к службе.
Я узнал, что в этом селе еще до "открытия" церкви, в которой служит отец Вячеслав, уже достаточно долго существует еще одна. Мы даже видели ее, когда подъезжали к дому. Внешне она гораздо привлекательнее, а ее настоятель живет совсем неподалеку в собственном трехэтажном доме с гаражом и спутниковой антенной. Однако, несмотря ни на что, сразу же после открытия храма отца Вячеслава, большая часть прихожан стала ходить именно сюда, в бывший клуб и склад, а ныне – Храм Божий. К огромному неудовольствию батюшки с антенной. Мало того, постепенно, узнав о редком благочестии нового настоятеля, на его службы стали специально приезжать вполне авторитетные люди из города. Их не менее авторитетные автомобили по соседству с полуразвалившейся церковью выглядели как НЛО, прибывшие сюда из других измерений. Хотя, в сущности, так оно и было на самом деле.
Уже в конце дня, после затянувшейся вечерней службы, у меня, наконец, появилась возможность спокойно поговорить со Славой. Было очевидно, что передо мной действительно глубоко и искренне верующий человек, которому можно верить. И кто, если не он, ответит на мои многочисленные вопросы. Ведь тогда я еще наивно считал, что для человека, посвятившего свою жизнь служению Господу, просто не может быть каких-либо неясностей. Во всяком случае, в духовной сфере.
Как же я ошибался! Первый же мой вопрос, который казался мне абсолютно логичным и закономерным, вызвал совершенно неожиданную реакцию. Я спросил у отца Вячеслава что такое "Бог"? Я считал и продолжаю считать, что если мы верим, то нужно знать в кого и во что. Иначе, как можно вообще говорить о какой-то вере? Славик начал объяснять мне, что сам мой вопрос оказывается и не мой вовсе, он – от Лукавого! Человек верующий не должен задавать таких вопросов. Любые подобные вопросы как раз и возникают от сомнения, которое и есть неверие. И привел в качестве доказательства длинную и достаточно туманную цитату из какого-то святого, жившего двести лет назад (может быть в этом же доме) и изучавшего данную проблему. Затем он добавил от себя, что любые попытки каким-то образом определить Бога – сами по себе греховны. И доказал это еще одной цитатой из специально принесенной для этого книги. Мы ведь беседовали на кухне, и Славику то и дело приходилось бегать в комнату за доказательствами собственных слов. В конце концов, такое неравенство мне надоело. Я ведь говорил своими словами, а за Славиком, кроме духовной семинарии, которую он окончил, решив принять сан, в буквальном смысле стояли (на книжных полках) многочисленные православные богословы и святые подвижники. Я предложил Славе "честный" разговор. Только свои мысли и свои же слова. И никаких цитат. В том числе из Святого Писания. Славик обомлел. Едва только он начинал что-то говорить, как тут же сбивался на подходящую к этому случаю дежурную цитату. Наверное, впервые в жизни он понял, что оказывается, его собственных мыслей у него просто нет, и никогда не было! Затем он сказал, что наступило время для ночной молитвы и ему нужно остаться одному на некоторое время. Я тем временем отправился покурить на свежий воздух и прогуляться окрестными дворами. Сказать, что я был несколько разочарован, значит не сказать ничего. Я очень надеялся на эту встречу и хотел многое для себя прояснить. Хотя кое-что уже становилось понятным.
Возвратившись где-то через час, я – с бодрящей прогулки, а отец Вячеслав – с ночных бдений, он не в бровь, а в глаз заявил, что я – заблудшая овца, а Господь, к величайшему сожалению, не сподобил его научить меня и не наделил нужными словами, чтобы вернуть меня в стадо. Мне бы и успокоиться на этом. Но тогда я искренне возмутился такой постановке вопроса и ответил, что Славик сам овца, и кто из нас более "заблудшая" еще неизвестно! И ни в какое стадо я возвращаться не стремлюсь. Во всяком случае, на данном этапе.
Сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что не следовало мне говорить с этим действительно достойным человеком именно таким образом. Ведь совсем не важно, что и как говорит человек. Важно, как он живет. А жизнь отца Вячеслава может быть настоящим образцом истинного служения Богу и людям. Если бы хотя бы часть "святых отцов" жила именно так, наша церковь действительно была бы настоящим духовным пастырем для своего народа.
В разное время жизнь еще несколько раз сталкивала меня с этим удивительным человеком. После многих лет службы в восстановленном им сельском храме, он, наконец, получил назначение в городе. В храме на центральном городском кладбище. Отец Вячеслав был действительно счастлив, хотя он сильно переживал о судьбе своей бывшей паствы. Теперь у него появилась возможность жить вместе с женой и тремя детьми. Ранее просто не было условий для их совместного проживания, и вся его семья оставалась в городе. Но и эта радость продолжалась недолго. Дело в том, что в свободное от службы время отец Вячеслав начал посещать онкологическое отделение для неизлечимых больных. Многих из них он наставлял и исповедовал, провожая в последний путь. Кроме того, еще одним "хобби" батюшки стало посещение заключенных, которых он тоже называл смертельно больными, только духовно, и всеми силами пытался им помочь. Понятно, что и для первых, и для вторых он стал практически родным человеком и настоящим духовником.
Однако такая бурная деятельность нового настоятеля вызвала негодование остальных священников. Ведь в отличие от них, отец Вячеслав никогда не брал денег за свои услуги и не мздоимствовал каким-либо иным образом. Он занимался богоугодными делами исключительно по зову сердца и велению души. Недовольные тем, что отец Вячеслав "начал работать" на чужой территории, оскорбленные таким неуважением к себе и церковным правилам священники, пожаловались архиепископу. Я сам был свидетелем, как после очередной "тюремной службы" владыка лично звонил отцу Вячеславу, и, не стесняясь в выражениях, объяснял ему его место в этой жизни, говоря буквально следующее: "Кто тебя благословлял туда ездить, твою мать! Славы ищешь? Имей в виду, не остепенишься – сам там окажешься!"
В ходе наших многочисленных бесед, отец Вячеслав часто сетовал на то, что он не может полностью реализовать себя в роли священника. Ведь, к сожалению, православие сегодня это религия для больных людей. Человек приходит в церковь только тогда, когда в жизни у него случается какое-то огромное горе. В обычном же своем состоянии редко кто задумывается о душе и обращается к Господу. Вот и приходится иметь дело в основном со стариками да с нищими, которые считают, что батюшка по первому же их зову должен бросить все – свою семью, детей, службу и срочно прибыть для утешения какой-нибудь полоумной старушки. Особую радость отцу Вячеславу всегда доставляли дети, которые однажды побывав в храме, продолжали сюда ходить уже самостоятельно. Многие из сирот и беспризорников, неизвестно какими путями попав в церковь, оставались, чтобы помочь в меру своих сил и даже поучаствовать в службах. "Церковь жива, пока в ней есть дети", – говорит отец Вячеслав. "Ведь дети – цветы нашей жизни". И с этим нельзя не согласиться при всей кажущейся банальности этих слов.
Как-то в очередной раз, придя к Славе в гости, я буквально лицом к лицу столкнулся с изрядно пьяным бородатым человеком. Я решил, что и здесь его не оставляют в покое бомжующие странники. Однако выяснилось, что это был его коллега, такой же батюшка. "Добрый человек и хороший священник, только алкоголик", – охарактеризовал его мой одноклассник. Впервые встретившись с такой "нелогической категорией" как "батюшка-алкоголик", я даже призадумался. В другой раз я рассказал отцу Вячеславу о том, что один из моих знакомых принял крещение в одном из центральных городских храмов. На что Слава, к моему удивлению, ответил, что теперь моему приятелю нужно немедленно "перекреститься" заново в другом храме, так как тот, первый храм – раскольнический и в нем, следовательно, нет Бога!
Не прошло и пары лет службы отца Вячеслава в должности настоятеля кладбищенского храма, как его отстранили от занимаемой должности. Ведь он и не думал "остепеняться" и продолжал "искать славы" в больницах и тюрьмах, расположенных на территории чужих приходов. Его сослали в такую дальнюю деревню, что теперь у него просто не было физической возможности заниматься прежними "глупостями". А на его, достаточно теперь теплое и "прикормленное" место, назначили спокойного и послушного отца Николая.
После многочисленных и безуспешных попыток найти свое место в духовной жизни большого города, отец Вячеслав вместе с семьей уехал строить новый храм в Тверской области. Вполне вероятно, что и сейчас он находится где-то там. К сожалению, наши пути разошлись, и я не знаю дальнейшей судьбы моего уважаемого школьного товарища.
Антоний Сурожский
Впервые этого замечательного человека я увидел на одном из телевизионных каналов. Этот канал тогда еще был православным и принципиально не показывал разнообразных ужасов, которых и так хватает в нашей жизни. Честолюбивого, а скорее всего финансового заряда, однако, хватило ненадолго. Сейчас этот канал, несмотря на свое прежнее название, ничем не отличается от всех остальных, хотя здесь все еще можно время от времени увидеть проповедь "на сон грядущий". А почему бы и нет? Между дьявольской рекламой и безвыигрышными денежными лотереями православная проповедь очень даже не помешает! Обычно какой-нибудь очередной упитанный и самодовольный батюшка, словно детей в младшей группе детского сада, учил зрителей жизни и премудростям христианского миропонимания. При этом было видно, что он просто отрабатывает свой хлеб, автоматически повторяя заученные истины, и не особо веря в то, что говорит.