Завещатель выздоровел, Турнебус получил искомую должность королевского лектора в 1547 году, сменив эллиниста Жака Тусена, но его дружба с Галандом лишь укрепилась. Во втором завещании, датированном 1559 годом, Галанд доверяет ординарному королевскому лектору Турнебусу ренту для обеспечения образования своего внебрачного сына. Среди друзей Галанда можно найти таких ярких представителей французского гуманизма, как Франсуа Ватабль, Жоашен Дю Белле, Пьер Дюшатель. В коллегии Бонкур, которой управлял Галанд, в 1553 году состоялась постановка первой французской гуманистической трагедии "Плененная Клеопатра" Этьена Жоделя. На смерть Пьера Галанда были написаны по крайней мере три поэтических сочинения. После смерти Пьера руководство коллегией перешло в руки его брата Гийома, продолжавшего развивать гуманистические традиции этого заведения.
Связи Галанда в университетской среде были не менее интенсивными и приносили свои материальные плоды: деньги для реконструкции своей коллегии Галанд занимал у мужа сестры, который в актах упоминается как "присяжный университетский посланник" (messager juré universitaire). Вместе со своим кумом Симоном Ларше, занимавшим должность университетского секретаря (scribe), Галанд брал на откуп сбор доходов епископа Парижского Жана Дю Белле.
По многим признакам Пьера Галанда можно было бы назвать типичным гуманистом, да еще и входящим в число креатур Жана Дю Белле. В коллизии 1543 года уже одно это могло сделать фигуру ректора Галанда весьма подозрительной в глазах декана Ле Клерка. Но ректор в итоге предпочел развернуть оружие своей критики против канцлера Спифама как узурпатора университетских прав, вместо того чтобы вместе с ним бороться за победу гуманистической реформы. Было ли в этом стремление отстоять попранные ректорские права или политический расчет, заключавшийся в нежелании далее противостоять "консервативной партии" в момент апогея ее могущества?
В любом случае Галанд умел менять роли и получать от этого максимальную выгоду. В 1551 году он опубликовал небольшой, но очень суровый по тону трактат против королевского лектора и известного вольнодумца Пьера де ля Рамэ (латинизированная форма имени - Рамус). На этот раз цензоры с факультета теологии полностью поддержали Галанда, выдав апробацию, согласно которой они "нашли книгу хорошей, католической и противной мнению Рамуса" (trouvèrent le livre bon, catholique et contre l’opinion de Ramus). Как считает К. Мейерхоф, в данном случае Галанд примерил на себя несколько ролей. Как университетский деятель он реагировал на оскорбления Стагирита, содержащиеся в трактате Рамуса "Aristotelicae Animandversiones", ведь тот в свое время (как любой преподаватель факультета искусств) давал клятву правильно трактовать тексты Аристотеля. Как гуманист Галанд пытался доказать филологическую некомпетентность Рамуса, настаивая при этом, что статус королевского лектора обязывает его разоблачать подрывной характер критикуемой книги, автор которой также именуется королевским лектором. Поскольку образование составляет основу общества, Галанд демонстрировал намерение встать на защиту общественного блага, чтобы разоблачить врага, чьи происки угрожают социальному порядку.
Во время знаменитого "бунта на Пре-о-Клер" 1557 года, закончившегося кровавыми столкновениями студентов с сержантами королевского прево, Галанд занял примечательную позицию. Король приказал Парламенту примерно наказать виновных, и в суд стали вызывать принципалов коллегий. 27 мая был вызван Пьер Галанд "по поводу неповиновения и оскорблений, выразившихся в кидании камней, горшков и булыжников в сержантов из окон коллегии Бонкур", как записано в регистрах Парламента, инкриминировавшего принципалу тяжкое преступление - мятеж. Защищаясь, университетские деятели обычно ссылались на грубое нарушение университетских прав в этом конфликте или же, в духе правосудия того времени, предъявляли встречный иск, жалуясь на насилия, разрушения и грабежи, чинимые сержантами и судебными исполнителями. Но Галанд применил совсем иную тактику.
Он заявил, что эта курия прослыла не только в сем королевстве, но и среди иноземных наций защитой невинных и борьбой с клеветой.
Обычно чрезвычайно лаконичный регистр Парламента на сей раз не мог оставить без внимания элегантную похвалу в свой адрес, произнесенную преподавателем красноречия.
Что же касается мятежников, которые возмутили студентов, то они желали ему великого зла (mal immortel) из-за того, что он не захотел ни взять их сторону, ни поддержать их безумства… Посему он не захотел находиться в конгрегации, чтобы показать, что он не причина этого возмущения, но покорнейший слуга короля и этой его курии [то есть Парламента]; что же касается его, то он решил удалиться в собор Нотр-Дам и покинуть коллегию.
На сей раз Галанд роли королевского лектора, принципала коллегии и верного сына университета предпочел образ почтенного благонамеренного каноника.
Былой соперник Галанда Рамус вел себя иначе. Он разразился пространной речью, адресованной королю (впоследствии она была переведена на французский язык), и мотивировал свою позицию королевского лектора: "Я, питомец короля и университета, желаю исполнить свой долг". Кстати, в депутации к королю Рамуса сопровождал другой королевский лектор - уже упомянутый Турнебус. По предложению депутатов король, сменивший гнев на милость, организовал комиссию для подготовки всеобъемлющей реформы университета. В нее, конечно, был включен Рамус. Но ее президентом был назначен Пьер Галанд как "старейшина" (doyen) королевских лекторов. Вновь его умение быстро менять свой образ принесло плоды.
Вернемся теперь к содержанию конфликта.
Разрыв между требованиями эпохи и традициями преподавания казался современникам вопиющим, но и попытки изменений в системе образования воспринимались болезненно. Все же что-то менялось. В прошении, поданном в конце 1543 года, сторонники реформ, описывая предлагаемые изменения, ссылались на прецедент:
Согласно ордонансу короля Людовика XII, время, необходимое для достижения степени на факультете искусств, составляло 4 года, затем по обычаю и негласному одобрению каждого оно сократилось до трех лет с половиной.
По всей видимости, принципалы коллегий по собственному усмотрению могли сокращать длительность некоторых курсов. Шансы на официальное сокращение программы возросли в 1559 году, когда была сформирована комиссия по университетской реформе, в состав которой вошли Галанд и Рамус. Однако смерть Генриха II и начавшиеся религиозные войны вновь заблокировали преобразования. И только после окончания войн, согласно новому уставу 1598 года, преподавание философии было сокращено до двухлетнего срока. В общем курсе факультета искусств уделялось больше места грамматике и красноречию, изучаемым по оригинальным текстам древних, а не по средневековым компиляциям, из философии стремились исключить схоластические тонкости, "софизмы" и "метафизику". Разумеется, это лишь малая часть изменений, предусмотренных всеобъемлющей реформой.
Таким образом, если видеть в борьбе за университетскую реформу 1543 года столкновение гуманистов и обскурантов, это, в конечном счете (как писалось в учебниках исторического материализма), будет соответствовать действительности. Но важнее рассмотреть социальный аспект конфликта, в котором, помимо различия в культурных предпочтениях, у участников, как мы поняли, были свои прагматические интересы.
Но рассмотренный нами эпизод длительного конфликта имел и еще один аспект, о котором никто впрямую не говорил. Однако косвенные указания на него в аргументации сторон мы можем найти.
За рассуждениями представителей факультетов о плюсах и минусах сокращения курса философии чаще всего стояла борьба за право "номинации" - представления кандидатур для наделения вакантными церковными бенефициями. Так, уже в первом предложении, внесенном сторонниками ректора 6 июля 1543 года, содержались ссылки на Болонский конкордат (1516 год), Прагматическую санкцию (1438 год) и устав, принятый в результате реформы кардинала Эстутвиля (1453 год), что не помешало провизору Наваррской коллегии подать протест с указанием на несоответствие проекта этим и другим предписаниям канонического права. В декабрьском прошении на имя короля сторонники реформы пытались ответить на возражения противников, указав, что предлагаемые сроки обучения
являются истинным временем, не наносящим ущерб интересам кандидатов (aux Promeuz) факультета. И в будущем пусть не ставят им в вину, что они стали кандидатами per saltum [ "перескочив" через необходимые курсы], учитывая, что они смогут с бóльшим тщанием завершить свой срок обучения (Quinquennium) на факультете искусств или на любом из высших факультетов, необходимый для того, чтобы получить представление [к бенефицию] согласно конкордату, и тогда соискатели будут с еще большим усердием молить Бога за процветание Вашего Королевского Величества.
Право номинации было древнейшим атрибутом университетской организации. Издавна университеты составляли списки - Rotuli nominandorum (буквально - свитки номинаций), в которые вписывали имена тех своих членов, кто достоин занять вакантные бенефиции. Когда-то эти списки направлялись непосредственно папам в Рим. Во Франции со времен Великой схизмы и особенно после Буржской Прагматической санкции 1438 года специальные распределители бенефициев - коллаторы (collateurs des bénéfices) располагали правом определять на освободившиеся церковные должности кандидатов, внесенных в университетские списки соискателей. Согласно Прагматической санкции, треть всех вакантных бенефиций в галликанской церкви должна была отводиться тем, кто получил степени в университетах, стал магистром искусств или бакалавром, лиценциатом или доктором на высших факультетах. Чтобы претендовать на церковную должность, надо было представить свидетельство о прохождении полного курса искусств (Quinquennium). Такая же система в основных чертах сохранялась в режиме действия Болонского конкордата. В правовых текстах было очень четко прописано, что претендент должен пройти весь срок обучения, ничего не пропуская. Соискатели, прошедшие обучение per saltum, перескочив через те или иные курсы, рисковали быть вычеркнутыми из числа кандидатов на вакантный бенефиций или, во всяком случае, могли столкнуться с дополнительными трудностями. Вот почему теологи и провизоры тех коллегий, где преподавали теологию, были столь бдительны в отношении попыток сокращения сроков обучения. Перспектива остаться без церковных доходов мешала им присоединиться к красноречивым доводам сторонников реформ. Представители факультета медицины заняли в споре нейтральную позицию: значительную часть преподавателей и студентов-медиков составляли миряне, и получение церковных бенефиций не представляло для них жизненного интереса; они имели иные легитимные доходы от своей практики.
Но почему преподаватели факультета искусств готовы были идти на сокращение собственных курсов, казалось бы, жертвуя своими интересами? Чтобы ответить на этот вопрос, следует вспомнить, что, если не считать обычных и вполне ритуальных призывов к реформам на факультете, раздававшихся с незапамятных времен, конкретное требование сократить время обучения философии впервые предъявлено лишь в 1539 году. Именно с этого времени на факультете заговорили об избыточности срока trivium annorum com dimidio, а заговорив, уже не могли успокоиться.
Осмелюсь высказать гипотезу, что это было вызвано некими недавними изменениями в расстановке университетских сил. В 1538 году буллой Павла III была подтверждена особая привилегия (индульт; indultum), укреплявшая право Парламента выдвигать кандидатуры на получение бенефициев; это право Парламент использовал в обход жестких требований университетов. Но еще более важным событием стала победа факультета канонического права в длительной борьбе, которая велась с конца XV века, когда "декретисты" начали претендовать на право выдвигать свои кандидатуры на получение бенефициев, не требуя от соискателей наличия степени магистра искусств. До поры до времени речь шла скорее о негласном обычае, чем о праве, и это вызывало протесты со стороны других факультетов. Но в 1538 году постановление Парламента окончательно закрепило право "декретистов" вписывать сих кандидатов в число graduéz nommés (обладателей степеней, номинированных на получение бенефициев) без обязательного наличия у них степени магистра искусств и, соответственно, без документа, подтверждавшего прохождение полного курса обучения (Quinquennium). Это решение было чревато серьезными последствиями для факультета искусств. Как мы поняли, многие студенты предпочитали прерывать слишком длинный и, как они полагали, бесполезный курс философии, чтобы сразу перейти к изучению права. "Артисты" рисковали потерять значительную часть студентов-"дезертиров", пополнявших ряды учащихся на факультете права. Поэтому вовсе не обязательно было разделять взгляды Эразма и Рабле, чтобы поддержать реформу: угроза остаться без учеников обеспечивала Галанду поддержку всего факультета. Это не значит, что "артисты" не поддерживали идею гуманистических преобразований университетских курсов, но они не считали необходимым заботиться об этом на институциональном уровне до 1539 года, пока правоведы не закрепили свои исключительные права. Кстати, впервые необходимость реформ на факультете искусств провозгласил ректор Жак де Говеа 21 марта 1539 года, но тогда это осталось лишь декларацией.