Лондонский экземпляр с датой "1611" на титуле отпечатан с того же набора, что и фолджеровский, датированный 1601 годом (и хантингтонский тоже), - это факт бесспорный, так как совпадает весь текст, включая опечатки, особенности и дефекты шрифта. Однако титульный лист с заглавием "Жертва Любви" вместе с предварительными обращениями Честера (без пагинации) отсутствуют, и на их месте мы видим другой титульный лист, с совершенно другим, витиеватым и не соответствующим содержанию заглавием: "Ануалы Великой Британии, или Самый превосходный Памятник…" Я уже обращал внимание читателя на первое, отпечатанное крупным шрифтом слово "Ануалы", которое сегодняшние комментаторы часто "добросовестно исправляют" на не вызывающее вопросов "Анналы". Но в своём действительном (а не исправленном через четыре столетия) виде это слово похоже на новообразование от латинского anus - заднепроходное отверстие. И тогда заглавие может приобрести непристойный, раблезианский смысл и выглядеть как намёк на гомосексуальность. Такому прочтению соответствует и двусмысленная заключительная часть заглавия. Вероятность неумышленной опечатки в ключевом слове на титульном листе крайне мала, а вероятность того, что такую "опечатку" на самом видном месте не заметил ни хозяин типографии, ни кто-то другой, - почти нулевая. Удивительно, что на этом титуле вообще исчезло не только прежнее название книги (а чем "Жертва Любви" плохое название для выпускаемой в продажу книги?), но и всякое упоминание о её главных героях - Голубе и Феникс, и даже имя автора - Роберта Честера! Исчезло и сообщение о том, что книга содержит произведения некоторых "современных писателей", а вместе с первыми страницами - и посвятительное обращение Честера к имени Джона Солсбэри. Вместо издателя Блаунта появилось имя его коллеги Мэтью Лаунза и эмблема печатника Эдуарда Оллда. Шмуцтитул же с датой "1601" и с эмблемой Филда остался на своём прежнем месте нетронутым. Кто же всё-таки печатал эту книгу - Филд и Оллд?
Не много есть на свете книг, которые задавали бы исследователям столько загадок, как этот экземпляр честеровского сборника, хранящийся в Британском музее. И не много за четыре столетия нашлось желающих поломать голову над этими загадками - неблагодарное занятие; куда проще занести книгу в справочники как "второе издание" и на этом успокоиться.
Что же всё-таки произошло с лондонским экземпляром честеровского сборника, который почти потерял право так называться (если в фолджеровском экземпляре имя Честера встречается восемь раз, то в лондонском оно осталось только в трёх местах заключительной части его поэмы - один раз полностью и дважды инициалы, - откуда его было непросто удалить)? Каким образом экземпляры книги, отпечатанные с одного набора, на одной и той же бумаге, вышли в свет с промежутком в десять лет? Ясность могла бы внести запись в Регистре Компании печатников и книгоиздателей, но мы уже знаем, что и Блаунт, и Лаунз вопреки своему обычаю почему-то сочли необходимым уклониться от регистрации и в 1601-м, и в 1611 году.
Учёные - сторонники гипотезы Гросарта, пытавшиеся как-то объяснить эту загадочную историю (или хотя бы её часть), могут только предполагать, как это делает Мэтчет, что, отпечатав книгу слишком большим тиражом, Блаунт не успел его быстро распродать. Затем по каким-то причинам (возможно, боясь преследования за издание книги, касающейся запретной темы отношений королевы с казнённым графом) Блаунт спрятал где-то оставшиеся экземпляры или несброшюрованные листы, а через десять лет передал их Лаунзу. Последний по непонятным соображениям (например, посчитав заглавие книги устаревшим и не сулящим коммерческого успеха) выдрал титульный и несколько следующих за ним - непагинированных - листов, вклеил новый, специально напечатанный титульный лист с курьёзным и содержащим странную "опечатку" заглавием и в таком "подновленном" виде пустил старую книгу в продажу. При этом оказалось выброшенным имя не только Джона Солсбэри, но и самого автора - Роберта Честера, хотя оба были ещё живы. Почему Лаунз убрал упоминание о произведениях других поэтов? Ведь за прошедшие десять лет эти поэты действительно стали знаменитыми, "лучшими и значительнейшими" в Англии и их имена могли бы только привлечь к книге внимание покупателей (раз уж Лаунз так заботился о "коммерческом успехе").
Мотивы, которыми могли при таком варианте руководствоваться сначала Блаунт, а потом Лаунз, представляются достаточно нелогичными и непостижимыми для каждого, кто попытается в них проникнуть. Если в какой-то момент между 1601 и 1611 годами некая опасность действительно угрожала изданию, самым простым и естественным для Блаунта было уничтожить нераспроданный или несброшюрованный остаток. Он, однако, предпочёл прятать этот - предполагаемый - остаток в течение долгих десяти лет, невзирая на серьёзнейшие изменения, происшедшие в стране в эти годы. Если ещё можно с натяжкой допустить, что кто-то из власть имущих увидел в вышедшей без надлежащей регистрации книге недозволенный намёк на королеву Елизавету и графа Эссекса (хотя и тогда, как и сегодня, обнаружить такие намёки было чрезвычайно трудно), то какое значение вообще эти соображения могли иметь после смерти королевы, то есть после 1603 года? (Да ив 1601 году ни Блаунт, ни типограф Филд, ни кто-либо из авторов не пострадал, как это бывало в подобных случаях. Так, в 1605 году те же Джонсон и Чапмен оказались в тюрьме только за расценённые как политически вредные пассажи в пьесе "Эй, на Восток!".)
Известно чрезвычайно благосклонное отношение короля Иакова к уцелевшим соратникам Эссекса и его достаточно равнодушное отношение к памяти покойной королевы Елизаветы. В любом случае после 1603 года Блаунт (очень активный и влиятельный именно в этот период) мог спокойно распродать остатки тиража, если таковые у него действительно были. Но выходит, что он ещё долгие годы продолжал прятать книгу (или начисто забыл о ней), после чего передал "остатки" другому книгоиздателю, который нелепо искажает её выходные данные, ставит зачем-то эмблему другого типографа и в таком виде отправляет книгу в продажу. И опять ни Блаунт, ни Лаунз не регистрируют книгу, в которой напечатаны не содержащие ничего крамольного (не так ли?) произведения известных поэтов. Почему? Что им могло мешать теперь?
Сторонники гипотезы Брауна тоже привычно называют лондонский экземпляр "вторым изданием" сборника. Но, объясняя десятилетнюю разницу, отличающую его титульный лист от фолджеровского, они не могут, конечно, ссылаться на дело Эссекса и связанные с ним опасности для издателя. Вместо этого предполагаются причины чисто коммерческого характера. Сначала - та же выдуманная версия о том, что Блаунт не смог распродать весь отпечатанный тираж. Известно, что приблизительно в 1609 году он передал свою книжную лавку "Голова епископа" Лаунзу. Поэтому возникает предположение: очевидно, вместе с лавкой были переданы и остатки нераспроданных книг, в том числе и "Жертва Любви" (будто бы пролежавшая в лавке восемь лет). Далее уже знакомое: книга по-прежнему не пользовалась спросом, вот и пришлось Лаунзу ещё через два года выдирать у пресловутого "остатка" титульные листы и т.п.
Как видим, привычное представление о том, что в 1611 году продавался с новым титульным листом остаток тиража 1601 года, наталкивается на множество серьёзнейших несоответствий, преодолеть которые можно путём явных натяжек и домыслов, далёких от подлинных реалий и логики.
Напомню главное: подтверждений того, что книга Честера вообще была в продаже, тем более что у Блаунта якобы образовались её "нераспроданные остатки", которые он через много лет передал Лаунзу, не существует и никогда не существовало.
Ещё хуже обстоит дело с предположением о десятилетнем - беспрецедентном - хранении старых наборных досок. Эта версия отпала окончательно после того, как в ходе исследования было установлено, что лондонский экземпляр отпечатан на той же - причём уникальной - партии бумаги, что и остальные. К доказательствам мистификационного характера честеровского сборника, полученным аналитическим путём, добавились эмпирические - чрезвычайно важные и интересные. Вот как это произошло.
Поскольку вначале я изучал книгу Честера по микрофильмокопиям и по переизданию Гросарта, то не мог сам проверить и сравнить бумагу, на которой напечатаны оригиналы первоиздания, находившиеся в Англии и США. В западной научной литературе отсутствовали какие-либо сведения об этой бумаге, о водяных знаках на ней (как потом выяснилось, за четыре столетия никто не удосужился посмотреть на свет страницы загадочного издания, на титульных листах которого стояли разные даты). А между тем выявить и сличить водяные знаки было совершенно необходимо: они могли нести бесценную для правильной датировки информацию. Поэтому после публикации первой статьи о честеровском сборнике я стал обращаться к друзьям и коллегам, направлявшимся в США и Англию, с просьбой принять участие в следующем этапе исследования. Наконец, в декабре 1988 года известная переводчица, преподаватель Института иностранных языков и энтузиаст шекспироведческих исследований Марина Дмитриевна Литвинова, будучи по своим делам в Вашингтоне, добилась пропуска в Шекспировскую библиотеку Фолджера и попросила показать ей хранящийся там экземпляр честеровского сборника "Жертва Любви". И вот она - первый человек за несколько веков - рассматривает потемневшие страницы на свет и на многих из них ясно различает контуры старинных знаков. Среди них - занятный единорог с искривлёнными задними ногами. Подходят научные сотрудники Библиотеки, приносят специальные справочники по водяным знакам и констатируют, что, хотя изображения мифических единорогов встречаются на старинной бумаге нередко, такой единорог обнаружен впервые, этот водяной знак является уникальным! К странностям честеровской книги добавилась ещё одна, и весьма существенная.
Теперь было необходимо проверить водяные знаки в лондонском экземпляре, уже много десятилетий отделённом от своего вашингтонского собрата Атлантическим океаном. Получив от Библиотеки Фолджера воспроизведённые специальной аппаратурой факсимильные изображения водяных знаков, посылаю их в Британскую библиотеку (отпочковавшуюся от Британского музея) с просьбой сравнить их со знаками в лондонском экземпляре. Ответ задерживается, поэтому надоедаю всем знакомым и незнакомым, собирающимся в Лондон… Наконец, в июле 1989 года в поиск включается находящийся в Лондоне в командировке историк Игорь Кравченко. Он добирается до заветной книги, просматривает её страницы на свет, зарисовывает контуры водяных знаков. Потом в Москве мы сравниваем эти зарисовки с фолджеровскими отпечатками - водяные знаки одни и те же! Вскоре приходит подтверждение и от эксперта Британской библиотеки. Всего в книге - в каждом экземпляре - шесть видов водяных знаков (включая необыкновенного единорога); страницы с этими знаками занимают две трети объёма, остальной текст напечатан на бумаге без определённых знаков, но с фабричной водяной сеткой. Всё совпало. Так впервые было открыто, что фолджеровский экземпляр с датой "1601" и лондонский экземпляр с датой "1611" печатались не только с одного набора, но и на бумаге с одними и теми же - в том числе уникальными - водяными знаками. Потом, уже будучи в Вашингтоне, я и куратор отдела редких книг Библиотеки Фолджера Летиция Йендл запросили Библиотеку Хантингтона в Калифорнии и Национальную библиотеку Уэлса и получили оттуда подтверждение, что и в их экземплярах сборника водяные знаки идентичны фолджеровским. Круг замкнулся.
Что касается курьёзного титульного листа лондонского экземпляра, то в 1995 году я получил возможность исследовать его в Британской библиотеке. Так же, как и треть других листов в книге, он не имеет определённого водяного знака, лишь фабричную водяную сетку. Измерение расстояний между линиями, образующими водяную сетку, показало, что они точно соответствуют аналогичным параметрам сетки на нескольких других листах в конце книги.
Самый знаменитый издатель
Теперь пора обратить внимание на издателя честеровского сборника, столь тщательно позаботившегося о том, чтобы не посвящённый в тайну читатель не смог догадаться, о ком в этой книге идёт речь. Имя этого издателя навсегда вошло в историю мировой культуры. Ибо Эдуард Блаунт - тот самый человек, который 8 ноября 1623 года предстанет перед старшиной Компании печатников и книгоиздателей, чтобы законно зарегистрировать только что отпечатанный объёмистый фолиант: "Мастера Уильяма Шекспира Комедии, Хроники и Трагедии" - великое шекспировское Первое фолио, где впервые появляется 20 из 37 пьес, составляющих ныне шекспировский драматургический канон. Случилось это через семь лет после смерти Шекспира; без этого издания человечество, скорее всего, так никогда бы не узнало о "Буре", "Макбете", "Юлии Цезаре", "Двенадцатой ночи", "Цимбелине", "Кориолане", "Зимней сказке" и о других прежде не печатавшихся пьесах. До этого, в 1608 году, Блаунт зарегистрировал шекспировские пьесы "Перикл" (издана его другом Госсоном) и "Антоний и Клеопатра" (напечатана только в Первом фолио), а другой его ближайший сподвижник, Томас Торп, зарегистрировал и издал в 1609 году сонеты Шекспира, попавшие к нему от загадочного до сего дня "мистера W.H.".
Блаунт известен не только как издатель, но и как переводчик с испанского и итальянского языков; возможно, он был автором нескольких изданных им книг. Кроме бесценного по своему значению для всей мировой культуры шекспировского Первого фолио можно назвать и другие издания Блаунта, сыгравшие важную роль в истории английской литературы. В 1596 году он зарегистрировал и в 1598 году выпустил англо-итальянский словарь "Мир слов" Джона Флорио. В том же 1598 году - посмертное издание поэмы Кристофера Марло "Геро и Леандр"; в посвящении сэру Томасу Уолсингему Блаунт говорит о себе как об одном из интимных друзей убитого поэта. 1600 год - Томас Торп публикует переведённую Марло книгу Лукана с тёплым посвящением своему "доброму и истинному другу Эдуарду Блаунту"; в этом же году Блаунт выпускает странную книгу неизвестного автора "Больница для неизлечимых дураков" (есть предположение, что автор - он сам). Позже он издаёт первые переводы "Опытов" Монтеня и "Дон Кихота" Сервантеса, а также собрание пьес Лили с собственные предисловием, где Блаунт высоко оценивает не только драматургию Лили, но и то значение, которое имел для английской культуры его роман "Эвфуэс". Он же впервые зарегистрировал в Регистре Компании печатников и книгоиздателей джонсоновского "Сеяна", а потом там же зафиксировал передачу своих прав на эту книгу Томасу Торпу - один из многочисленных фактов, показывающих, что законы и правила, регулировавшие книгоиздание, были ему хорошо известны. Как мы уже знаем, свои издания Блаунт всегда оформлял и регистрировал, придерживаясь действовавших правил. Только серьёзная причина могла побудить его уклониться от регистрации.
В 1610 году Блаунт зарегистрировал и в 1611-м выпустил удивительнейшую книгу путешественника Томаса Кориэта, известного шекспироведам своими связями с лондонской таверной "Русалка", завсегдатаями которой были не только такие поэты и драматурги, как Бен Джонсон и Фрэнсис Бомонт, но, как полагают, и сам Великий Бард. Эта огромная книга, вышедшая под странным названием "Кориэтовы Нелепости", содержит рассказ о путешествии автора по Европе, но первую сотню страниц в ней занимают стихотворные панегирики в честь автора. Под этими беспрецедентными раблезианскими "восхвалениями" на дюжине языков (в том числе трёх фантастических: "бермудском", "макароническом", "антиподском") стоят имена 56 (то есть подавляющего большинства) английских поэтов того времени! Среди них весь цвет поэтической Англии! С этой книгой и её крестными отцами мы ещё встретимся.
Все издания Блаунта значительны, хотя важность некоторых из них историкам литературы ещё предстоит оценить; пустяками, даже прибыльными, он не занимался (раблезианские розыгрыши - не пустяки). В некоторых случаях он утверждал, что имя автора издаваемой книги ему якобы неизвестно. Ряд своих изданий Блаунт посвятил таким чрезвычайно влиятельным и высокопоставленным персонам, как графы Саутгемптон, Пембрук, Монтгомери, позже - самому всесильному Бэкингему. Многое говорит за то, что Блаунт был связан с этими вельможами через сестру Филипа Сидни - Мэри, графиню Пембрук; он пользовался их покровительством и значительной финансовой поддержкой при издании определённых книг, в том числе и шекспировского Первого фолио, посвящённого графам Пембруку и Монтгомери - сыновьям Мэри Сидни-Пембрук. В его распоряжение для этих целей предоставлялись, очевидно, весьма значительные средства.
От такого доверенного лица требовалось не только хорошее знание типографского ремесла и издательского дела, но при необходимости и сохранение в полной тайне обстоятельств, которые его заказчики и доверители по каким-либо причинам не желали предавать гласности. И в своём посвящении одной из книг графу Саутгемптону Эдуард Блаунт говорит об этом прямо и многозначительно: "Я прошу Ваше Лордство быть первым и самым компетентным цензором этой книги, но хочу, чтобы, прежде чем начать читать дальше, Вы смогли прочитать здесь моё молчание". О том, как хорошо умели молчать Эдуард Блаунт и его помощники, свидетельствует и честеровский сборник, остававшийся на протяжении почти четырёх столетий неприступным литературным и полиграфическим сфинксом.