4.3. Тенденциозное использование негативной информации
К проявлениям речевой агрессии можно отнести перегруженность текста негативной информацией, основная цель которой – произвести впечатление на воображение потенциального покупателя газеты. На этот эффект явно (если не сказать "примитивно") рассчитаны, например, сами заголовки статей, собранных на одной странице газет "Комсомольская правда" и "Жизнь":
Из тел матросов-славян дагестанцы выложили слово "Кавказ"?; Призывник бегал от армии 15 лет; Дембельский бунт; Погонный рубль (За 9 месяцев 2009 года в Вооруженных силах разворовали 2,5 млрд. рублей); Генерала Бульбова не хотели пускать на рабочее место (Комсомольская правда. 10.11.2009). Еврограбеж; Охотник умер от бешенства; Убийца не пожалел малыша; Людоед (каннибал раскопал свежую могилу, чтобы отрезать мяса) (Жизнь. 18.02.2005).
Примечательно, что на соседней странице этого же разворота газеты "Жизнь" (так что читатель невольно делает сопоставления) продолжается тема еды, но в принципиально иной тональности: Баскова потянуло на морковь (на творческом вечере Максима Дунаевского певец съел свои реквизит). Такого рода контрасты являются серьезными просчетами редакции, поскольку они демонстрируют внутреннее равнодушие к человеческим трагедиям, о которых сообщает газета и которые, к сожалению, часто играют роль своеобразной приманки для любителей острых ощущений.
Рассмотрим пример, когда тенденциозное использование негативной информации не так очевидно. Газета "Комсомольская правда" посвящает большую статью важной теме – глобальным изменениям климата. Как известно, это проблема мирового масштаба, но озаглавлена статья следующим образом:
В России теплеет быстрее, чем на всей планете (Комсомольская правда. 30.04–07.05.2009).
Такой заголовок фиксирует внимание не на проблеме потепления как таковой, а на особой незащищенности России перед этой проблемой. Читатель должен ощутить себя уязвленным: до сих пор беды (неконкурентоспособность экономики, рискованное земледелие, бездорожье и др.) России во многом объяснялись суровостью климата. Вот, наконец, потепление, но и это плохо – мы в опасности большей, чем весь остальной мир! Тревожный тон усиливают подзаголовки статьи:
Чем нам грозит стремительное изменение климата; Правительство обеспокоено; Опасные регионы; Какие катаклизмы грозят; Погода изменит нашу жизнь.
При этом статья не содержит никаких объективных данных, мотивирующих такие негативно насыщенные заголовок и подзаголовки. В частности, автор практически не сообщает информацию, на основании которой можно было бы сравнить прогнозируемое положение России и других стран и регионов мира. Заголовок вроде бы опирается на приведенные в статье данные науки о том, что при средних размерах мирового потепления на 0,75 градуса в России температура поднялась на 1,29 градуса. Однако понятие "средняя температура" предполагает, что в одних местах потепление может быть больше данной величины, а в других – меньше. Наука говорит лишь о том, что Россия относится к числу первых, но не о том, что она опережает абсолютные показатели потепления всех стран мира. В заголовке же высказывается именно эта мысль, что является искажением научной информации. Все это позволяет сделать вывод, что тезис, вынесенный в качестве заголовка, призван неприятно взбудоражить воображение потенциального потребителя информации.
Эффект "агрессивности" возникает и в том случае, если автор газетной публикации перенасыщает текст негативным материалом. Сам по себе каждый отдельный факт, наблюдение, вывод может быть справедлив, достоверен, но все вместе они производят тягостное впечатление и в силу этого вызывают внутренний протест. Для иллюстрации обратимся к статье, напечатанной в "Литературной газете" и посвященной анализу современного российского общества. Заголовок статьи сразу определяет основной тон рассуждений: Самостерилизация. Приведем типичный для всей статьи отрывок, где автор характеризует российский социум:
И латиноамериканское, и китайское общества – они живые. Поэтому всерьез относятся к политике. Могут поддерживать или критиковать свою власть, и все это всерьез, чтобы что-то изменить. А чтобы понять, что такое "мертвое общество", надо побывать в России. А лучше – пожить.
Первая и отличительная черта "мертвого общества" – это стерильность его общественного среды. Это отличает нас от нынешних латиноамериканцев, китайцев, да и нас самих, вчерашних.
Пока общество было еще живо, наказание исходило извне, сейчас – справляемся сами. Самостерилизация начинается с детства. В компании глупо петь, веселиться, что-нибудь придумывать. Надо сидеть отрешенно, с отсутствующим видом. Для "веселья" существует особое приспособление – это телевизор. Тут все узнаваемо, включаешь и знаешь: вот этот, с подбритыми височками и странным загаром, будет "шокирующе непосредственным". А этот, в шапочке, в помещении будет веселиться не без затаенного ума. А этот – вообще-то неплохой, но какой-то "искусственно живой".
В цене "острые ощущения". Сексу отводится важное место. Проблема "мертвого общества" в том, что его ничто не возбуждает. Но оно приучено к этому и с этим может жить, один квадратный метр жилья стоит запредельных денег. И при этом вопрос, что это за общество и в какой мере оно необходимо, постоянно стоит на повестке дня. Вопрос, нужно ли людям жить и особенно нужно ли людям жить в таком количестве, в каком они случайно родились и до такого возраста, до которого они случайно дожили, является главным социальным вопросом "мертвого общества". Принято считать, что с экономического точки зрения столько людей здесь не нужно вообще. С другого стороны, умирать тоже накладно. Но здесь мнения разнятся. Одни полагают, что рождаемость надо наращивать. Другие не видят в этом большой пользы для экономики (Литературная газета. 2009. № 15).
Созданный автором образ современной России пугающ, но этого мало. Указывая на пороки, автор подчеркивает их всеохватность, носителями порочной морали являются все. Для этого широко используются языковые средства обобщения, например:
Мы давно привыкли не доверять друг другу. Раньше, когда мы еще жили большим дружным лагерем, каждый мог запросто быть стукачом. Теперь каждый может тебя предать. А как иначе? Каждый за себя. Конечно, войной это пока назвать нельзя, но вялотекущая "возня всех против всех" идет успешно. Многое тут, правда, зависит от темперамента. Скажем, в метро тебе просто отдавит ногу более сильная и крепкая особь. А вот там, где потеплее, могут и подстрелить. Правда, без энтузиазма, вяло и все больше за деньги, без высоких идей.
Автор цитируемой статьи агрессивно внушает читателю пессимистическое восприятие современной российской действительности, а главное – окружающих людей: соседей, коллег, знакомых, друзей. Обращает на себя внимание декларативность, необоснованность многих негативных характеристик: на каком основании автор так уверен в том, что сейчас "в компании глупо петь, веселиться, что-нибудь придумывать", "каждый может тебя предать", "каждый мог запросто быть стукачом"? Такая позиция составляет существенный просчет в речевой тактике пишущего уже потому, что вызывает у читателя чувство бессилия, подавленности и ключевой тезис автора (Это наша историческая миссия, наш долг перед предшествующими и последующими поколениями – понять, как мы попали в этот "социальный гроб" и как нам выбраться из него) может восприниматься как пустая, дежурная фраза, равно как и заключительный призыв: Не надо бояться жить иначе. В статье, изобилующей негативом, нет информации, которая могла бы послужить основой для позитивной программы действий.
Гипертрофированная негативная оценка России в целом характерна для многих проблемных статей, публикуемых в центральной печати. Россия - неустроенная, ненакормленная и по сути озверевшая страна (М. Леонтьев // Известия. 26.02.2004 – цит. по: [Коряковцева 2005]). "Этот вывод, – пишет Е.И. Коряковцева, – поддерживается чтением статей, в которых пишется о том, что российское государственное устройство, общество, характеризуется невероятного жестокостью, в нем превалирует мнение, что человек – это пустое место (Э. Памфилова // Известия.08.10.2004), людей никто в грош не ставит (И. Петровская // Известия. 08.10.2005) <…> В разоренной российской сельской глубинке повальное пьянство, деревня стареет и вымирает, нет применения еще оставшимся работящим, сильным людям (Е. Бубнова, В. Долго дворов // Труд. 17–23.02.2005). В городах за малогабаритные "хрущевки" и "брежневки" (т. е. жилье, построенное во времена правления Н.С. Хрущева и Л.И. Брежнева) россияне платят 100 % квартплаты, огромной – в сравнении с прежней, советской. Если не платят, то государство ищет способы прижучить неплателыциков, не пытаясь освежить память о многих долгах перед ними…о мизерных пенсиях стариков (В. Бутаев //КП. 04.12.2004) <…> Ключевые слова – названия этических и социоцентрических ценностей в социалистических СМИ, такие как патриотизм, труд, мир, ответственность, энтузиазм, свобода, – ныне либо переместились на периферию языка, как энтузиазм и патриотизм, которые используются в иронических контекстах (энтузиазм призывников и их патриотизм, возбужденный минобороновским пиаром), либо пережили конкретизацию, как мир (мир в Чечне), труд (физический, умственный труд) <…> Ключевые слова в статьях о современной российской жизни – это население (не народ), страна (не Родина, Отечество), обыватель, россиянин, раб (не гражданин), воина (льготная: кланов: в Чечне) и революция ("седая", ср. также революция бархатная: оранжевая: роз), а не мир" [Коряковцева 2005: 321]. Все это, по мнению цитируемого автора, свидетельствует об агрессивном, конфликтно-манипуляторском типе речевого поведения журналистов: "Эскалация в прессе речевой агрессии деморализует читателей, высвобождая в них ответную агрессию в отношении государства и созданного им общества (криминализация) либо порождая полное безразличие к общественным обязанностям (уклонизм)" [Коряковцева 2005: 322].
В заключение еще раз подчеркнем: само по себе сообщение негативной информации является прямой задачей и даже обязанностью СМИ, которые тем самым понуждают соответствующие организации, верховную власть и все общество в целом бороться с пороками и недостатками; выполняют важную воспитательную функцию, мобилизуют членов социума на оказание помощи тем, кто попал в беду. К речевой агрессивности приводит гиперболизация, смакование плохого, мрачный пессимизм как основа мироощущения.
4.4. Интертекстуальность как фактор агрессивности текста
Термин "интертекстуальность" имеет прозрачную внутреннюю форму, которая помогает понять его значение: inter – 'между', text – 'текст'. Понятие "интертекстуальность" объединяет разноплановые отношения между текстами. Как говорит соответствующая статья в энциклопедии "Культура русской речи", "интертекстуальность – это способ порождения собственного текста и утверждения своей творческой индивидуальности через сложную систему отношений идентификации, противопоставлений и маскировки с текстами других авторов" [КРР: 221; выделено нами. – Авт.]. Выражаются указанные отношения с помощью приема цитирования, когда автор использует чужое слово для наилучшего решения своих коммуникативных, стилистических и прагматических задач. "Суть интертекстуальности заключается не столько в простом цитировании предшественников для доказательства или опровержения своей идеи, не столько в полемике с поколением "отцов", сколько в том, что, по словам Жолковского, "новые акты творчества совершаются на языке, в материале, на фоне и по поводу ценностей той литературной традиции, из которой они возникают и которую они имеют целью обновить"" [Шаталова 2009: 587]. Таким образом, межтекстовое цитирование предполагает особую конструкцию "текст в тексте" и способствует установлению связи между разными культурами, разными направлениями одной культуры, разными поколениями.
Интертекстуальность как выразительное, обогащающее смысл свойство текста осознается адресатом только тогда, когда последний может "узнать" цитату, "услышать" чужой голос. Для этого адресат (читатель) должен обладать определенными знаниями, эрудицией, начитанностью. Если цитата (а она может быть скрытой, в виде намека на чужой текст) оказывается неузнанной, то эффект интертекстуальности сводится на нет: адресат не поймет нужного смысла, не почувствует подтекст, не проникнется эмоциями и оценками автора. Более того, если цитата будет интерпретирована как авторские слова и понята буквально, то текст может показаться странным, непонятным.
Для общего наименования цитат, которые используются как "текст в тексте" для выполнения особых выразительно-изобразительных и оценочно-смыловых функций, в лингвистике принят термин вербальные прецедентные феномены [Красных 2003: 170–171]. К их числу относятся тексты, обладающие следующими свойствами: а) они хорошо известны представителям национально-лингвокультурного сообщества (люди знают о существовании этих текстов, узнают их, восприятие и интерпретация этих текстов в целом стереотипны); б) они актуальны в познавательном и эмоциональном плане; в) к ним часто обращаются (апелляция к этим текстам "постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества") [Красных 2003: 170]. Как отмечает В.В. Красных, прецедентные феномены выполняют роль эталона культуры, функционируют как свернутые метафоры, выступают в качестве символа какой-то ситуации [Красных 2003: 171].
Среди прецедентных феноменов выделяются разновидности: прецедентная ситуация, прецедентный текст, прецедентное имя, прецедентное высказывание. Прецедентная ситуация – это некая ситуация, которая служит в обществе эталоном и связана с определенными эмоциями и оценками. Для обозначения этой ситуации используются прецедентные имена или высказывания (Чернобыль – ситуация с атомной станцией стала символом техногенной или иной масштабной катастрофы; с корабля на бал – ситуация неожиданного приезда Чацкого к Фамусовым стала символом резкой смены событий). Прецедентный текст – это "законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности" [Красных 2003: 172]. Это может быть художественный текст ("Евгении Онегин", "Горе от ума", "Идиот"), текст песни, анекдота, рекламы и др. Прецедентное имя – это имя собственное, связанное с какой-то известной (прецедентной) ситуацией или прецедентным текстом (Сусанин, Штирлиц, Печорин, Сталинград). Употребление прецедентного имени вызывает ассоциацию с соответствующей ситуацией и набором коннотативных (оценочных, эмоциональных) смыслов, с ней связанных. Прецедентное высказывание – это законченная, самодостаточная единица предикативного (предложение) или непредикативного (словосочетание, сочетание слов) характера. Чаще всего это узнаваемая цитата из какого-то текста, неоднократно воспроизводимая в речи носителей лингвокультурного сообщества. Помимо своего прямого значения, прецедентное высказывание содержит дополнительные смыслы, известные участникам общения (Что делать? Кто виноват? Наши люди на такси не ездят; Восток – дело тонкое). К прецедентным высказываниям относятся также пословицы (Цыплят по осени считают) [Красных 2003: 172–173].
Интертекстуальность стала одной из характерных черт современного массмедийного дискурса, где прецедентные феномены служат прежде всего средством емкой, экспрессивной характеристики кого-, чего-либо. Эти цитаты способны не только вызвать в памяти человека представление о каком-то герое, сюжетной ситуации или событии, но и – главное – активизировать определенное эмоционально-оценочное восприятие.
Примером системного употребления вербальных прецедентных феноменов (ситуаций, имен, высказываний и собственно текста) как средства выражения негативной оценки может быть статья в "Литературной газете", посвященная новому роману В. Пелевина "Священная книга оборотня". Прецедентным именем (названием фильма) является заголовок статьи - Старая, старая сказка. Он значим не столько связью с известным фильмом, сколько своей внутренней формой, намекающей, с одной стороны, на фантастическое содержание романа, а с другой – на неоригинальность сюжетных ходов и художественных приемов автора. Реминисценция начинает текст статьи, задавая основной тон всему последующему критическому анализу:
Славный писатель Виктор Пелевин! Отличнейший! А какая слава! Тьфу ты, пропасть, да такой славе может позавидовать любого современный автор (Литературная газета. 2005. № 5).