Клюшников. Какой на хер рубль? Тут полгода черные, а у них вторник!
Радио. Соляра дешевле газводы была, а теперь бриллиантовая. Берегите все, что есть. Мы не можем помочь. Извините. Конец связи.
Клюшников. Сучонок…
Левон. Зря шли?
Клюшников. Ну!
Левон. Может, тут переночуем?
Клюшников. Ага. Как в одиннадцатом и переночуем.
Левон. Не понял.
Клюшников. Шли, переночевали. Их завалило. Откопаться нельзя, как бетон же. Ждали, пока растает. Полгода.
Левон. Полгода?
Клюшников. Ну. А потом под лед ушли, когда растаял.
Левон. И все?
Клюшников. И все.
Левон. Тогда поехали.
Запись 8
Левон. А правда, что, если тут порезаться, рана не заживет?
Клюшников. На улице – да.
Левон. И просто истечешь?.. Интересная смерть.
Клюшников. Ты охренел совсем?
Левон. Ну я так. Теоретически.
Клюшников. А ты выйди да вдохни глубоко. И все. Вот тебе и пневмония. Тут много-то не надо. И тоже очень интересно.
Левон. Вы не думайте, что я планирую.
Клюшников. А я вообще про тебя не думаю.
Левон. Это очень страшно, что они топливо не привезут?
Клюшников. Не знаю, прикинуть надо. "Молодежка" столько жрет. Пятисоткиловаттным дизелем же. Я думал на всех, океанским лайнером завезут… Не знаю. Будем, видно, здесь просто жить… Все равно до декабря ходов во льду не будет. Не заберут. Никакой работы толком. Курорт, блин.
Левон. А может у соседней станции запас взять? Может, дотянем?
Клюшников. Нашел, где эксперименты ставить. Приказ есть приказ.
Левон…Петр Георгич, а так бывало вообще? Ну, чтоб топливо не привозили?
Клюшников. Нет.
Левон. Может, изменится все еще, переломный этап. Россия меньше стала, легче все контролировать… Будем, как Швейцария. С грузом тяжело идти, а тут отбросили лишнее.
Клюшников. А чё Швейцария?
Левон. Ну, порядок у них…
Клюшников. Дурак ты, малой…
Левон. Почему? Многие так думают.
Клюшников. Дураки думают. Умные делают.
Левон. "Слова, слова, слова…"
Клюшников. Знаешь, почему в твоей Швейцарии порядок? Потому что она для порядка. Нужно делать то, для чего ты родился.
Левон. А мы для чего родились?
Клюшников. Да уж не для того, чтобы жить сыто, Лева. Это хомяк запасы делает, а зверь покрупнее убивает, ест и дальше бежит. Россия для миссии. Понимаешь? Нам цель надо. Большую, высокую. Мы за нее и голодать готовы, и Москву сжечь… Мы – лев, не хомяк. Нам не надо красиво да хорошо, нам вперед надо. Разбежались вот они, все такие независимые. И цель у нас пропала. А без цели мы сдохнем. Понял? Не от голода, а от тоски. Смысла нет… Это хуже всего. Мы же тут не просто лед в пробирки пилим. Мы для смысла. И Гагарин для смысла. И Сталин.
Левон. Сталин?
Клюшников. Да, я сказал "Сталин"! Ты не оглох! Должен быть смысл. Не у всех. У нас – должен. Сила большая, и смысл большой нужен… А сейчас… Вторник у них… на хер…
Запись 9
Отец Александр. Я десять лет работал испытателем парашютов. С помощью парашютных систем доставляли в удаленные районы все необходимое. Куда только человека не забросит, на каком только краю не прилеплено хижинки… Одной сгущенки, наверное, реку доставили… И все с Толей. Классный он был парашютист. Говорил: "Мы видим сверху все, как видит Бог"… Деревня в лесу затаилась, гроза к городу приближается… Не верил он в Бога, в общем.
А потом, перед тысячным прыжком, приснился ему сон, как летит он над землей высоко-высоко, выше неба, выше Бога… Без парашюта, сам. И видит свой родной двор, а во двор выходит Толина мать с повязанной крестом на груди шалью. Мать голову подняла, скорее шаль снимает, вытягивает ее на руках вперед и бегает, бегает кругами. Толю пытается поймать в эту шаль… А он до того расчувствовался от этой простоты и глупости, что равновесие потерял и падать начал. Падает сквозь облака, сквозь мать, сквозь траву, землю… до самого ядра. В ядре – вода. Он тонет в ней. Пьет, пытается всю воду из ядра выпить. Бога зовет, а Бога нет. Потому что сам он себе богом был.
На тысячном прыжке он и разбился. А я уверовал, сан принял.
Тяжело это: верить и Землю с высоты видеть. Глупой она кажется тогда, сломанной, некрасивой. Жаль ее, в общем. Стыдно становится перед Богом за то, что геометрией дорог землю изрезали. На Божье сетку надели. А купола из земли торчат, вроде как "извини" ему говорят. Вдруг я все, как первый раз, стал видеть.
Потом мне по телевизору сказали: на Марсе обнаружены снежные шапки. Я засмеялся даже. Шапки! Они говорят: значит, жизнь там была, это ведь как наши полюса. Значит, Марс как Земля был и погиб. А шапки остались. Пожалел, выходит, Бог марсовы шапки, залюбовался ими. И на наши сейчас смотрит. В сухих долинах, на непокрытой льдом части Антарктиды не было ни дождя, ни снега два миллиона лет… Зачем? Зачем Богом эта пустота сохранена? Самое видное Ему место… А на нем ни одного купола, ни одного "извини".
Мишка. Может, ему место надо, чтоб отдохнуть? А ты и тут заляпать хочешь?
Отец Александр. Богу отдохнуть? Нет.
Мишка. Я больше всего люблю красться за пингвинами, когда они идут строем друг за другом! Я их колонизирую! Они переваливаются с ноги на ногу, такие деловые. А тут я как подлечу! И покатились, покатились на боках, бревнами! Ду-ра-ки!
Отец Александр. Некрасиво, Мишка. Ты у них в гостях.
Мишка. А ты вообще в гостях стройку устраиваешь!
Отец Александр. Первая церковь русская должна быть, потому что Богу так угодно.
Мишка. Ты-то почем знаешь?
Отец Александр. Лазарев и Беллинсгаузен, русские, первые сюда пришли. И вера первая наша должна прийти.
Мишка. Зачем? Какая тут от нее польза?
Отец Александр. Чтоб службы за упокой проводить, в память о погибших полярниках.
Мишка. Так бы и сказал… А то заладил "купола, купола"… Раз они тут умерли, значит и их немножко это земля. Раз для них, то я согласен. А если для тебя, то извини-подвинься… Чё замолчал? Обиделся?
Отец Александр. Еще на собак я не обижался.
Мишка. Тю!.. Собака, так хуже тебя что ли? Я, думаешь, не понимаю твою амбицию? Да все я понимаю. И про купола понимаю. Я ж тут тоже не просто так великомучаюсь.
Отец Александр. В смысле?
Мишка. В том самом. В высоком. Я тоже тут голыми лапами по наледи хожу за идею. Собака – это тебе не кошка. Понял?
Отец Александр. Как не понять…
Мишка. Собака зверь особенный. И главные великомученики у нас похлеще ваших. Белка и Стрелка. В небо вознеслись, за веру в космос, в человека пострадали. Бог Сына присылал страдать за человека. Одного! А мы двоих – Белку и Стрелку! А до них сколько собак за веру погибли? Они тоже в человеков верили! Верили, что человек всесилен, и погибли! И я здесь, потому что в человека верю.
Отец Александр. Так ты погибать, что ли, сюда приехал?
Мишка. Может, и погибать. Не каждой собаке такая честь – не просто так погибнуть.
Запись 10
Отец Александр. Ты не расстраивайся, Петр Георгич. Давай яичницу пожарим?
Мишка. Давай, давай!
Клюшников. Последний десяток остался. По плану раз в неделю. А сегодня у нас что?
Мишка. Паршивое настроение.
Клюшников. Четверг. Вот в понедельник и пожарим.
Мишка. Ну и ладно, я буду гречку.
Клюшников. Дай-ка нам, Саша, с устатку.
Отец Александр. Беленькой?
Клюшников. А у тебя серенькая есть?
Отец Александр. Вот. За дружную зимовку!
Клюшников. За Ленина!
Левон. Я за него не буду.
Клюшников. А ты его видел?
Левон. Нет, конечно.
Клюшников. А ты сходи, сходи. Там теперь очереди нет. Сходи, тебе понравится.
Отец Александр. Чему там нравиться-то?
Клюшников. А ты был?
Отец Александр. В детстве.
Клюшников. И ты сходи.
Отец Александр. Так там, поди, с тех пор перемен-то немного. Лежит, как лежал. Уберет его Ельцин скоро, я думаю.
Клюшников. Его убирать нельзя, тем более сейчас. Чем хуже, тем лучше его охранять надо. Вот сунься к нам чужой, мы перед ним чем – ядерной кнопкой трясти будем? Ее из кармана-то не вынешь. А Ленин – пожалуйста, заходи, гость дорогой. Такие вот у нас тут традиции, что посередь страны вот тебе – налево храм, направо храм, а посередине вот он лежит, нас охраняет. Вы видели, как он там лежит? Не как покойники, руки сомкнувши, а так, что встанет он в любой момент. Одной рукой аж о толчковую ногу оперся. Вот-вот глаза откроет. А под ногтями кровь засохла. Видел ты, отец Александр, как кровь засохла?
Отец Александр. Ты серьезно?
Клюшников. А я вообще никогда не шучу. Не умею. Ногти у него коричневые. Там хоть на секунду пускают, а я заметил.
Левон. Это реакция какая-то, наверное. Формальдегид…
Клюшников. Лева, ты знаешь хоть, чё такое формальдегид-то?
Левон. Нет, вообще-то…
Клюшников. И зачем ты его сказал? Сказал бы "Вшивка" – то же самое.
Левон. А что такое Вшивка?
Клюшников. Река. Неважно. А важно, что не зря Ильич на площади в своем коробке лежит. Да еще по расписанию открывается. Да мальчики эти бледные из темноты по углам на посетителей шипят: "Круг обходи, не останавливайся". Круг! Понимаешь, Лева? Круг!
Левон. И что значит – круг?
Клюшников. А в том-то и дело, что ничего. Зачем тогда именно круг? Никто ж не ответит, но надо ритуальный круг без остановки. Словно утром сегодня он преставился. Словно – "Тише, не разбуди"! Такой мы, мол, дикий народец, и гордимся этим. Не подходи, мы себя не контролируем. Так вот, пока он там лежит, они нас боятся.
Отец Александр. Так живой же он был! Не Царь-пушка! У него ж душа успокоения не находит, пока он не в земле.
Клюшников. А нельзя, батюшка, каждую душу-то под одну гребенку чесать! Его б душа рада была еще сто лет тут в парче народу служить, а не без толку червей кормить.
Запись 11
Левон. Да никто на нас не нападает. Кому мы нужны… Охота на ведьм это все…
Клюшников. Чего?
Левон. Да ничего. Просто выгодно было, чтоб такие вот как вы, Петр Георгич, всегда в стойке сидели. Страх мобилизует. Вот нас и пугают.
Клюшников. Иди снегом умойся, паршивец…
Левон. Надоело слушать. Вот. Я вам докажу! Вот прочитайте тут!
Клюшников. Не тычь мне своими книжками! Старообрядец!
Левон. Прочитайте вслух! Всего абзац! Для Мишки!
Мишка. Давай-давай!
Клюшников. "Третья мировая война могла начаться в 1983 году. Советская система спутникового обнаружения дала сбой, передав сигнал о старте нескольких американских ракет. Сидящий на пульте подполковник Станислав Петров взял на себя ответственность не передавать информацию высшему руководству страны, решив, что вряд ли США будут наносить первый удар столь малыми силами, возможно, предотвратил, таким образом, ядерную войну". Ну?
Левон. Я же говорил.
Клюшников. Ты где это взял?
Левон. Места знаю.
Клюшников. А если бы нет? Если бы это был не сбой! А руководство не оповестили! Ты можешь себе представить, чем это могло закончиться? Ленин – это лирика. Я тебе не для того о нем. Так. Болтаю. Но мы тут с тобой не просто сидим. Мы за людей в ответе.
Левон. Ага… Ждем, пока стрелочка дернется.
Клюшников. Да, мать твою! Ждем! И не дай бог, Лева, она дернется! И трижды не дай бог, если мы тогда промолчим. Нет тогда смысла в нас. Зря ты тут казенную консерву хряпаешь и силы тратишь. И живешь зря! Потому что самого себя испытывать – это тебе не смысл. Это варка в собственном соку. Ну, можешь ты чего… И какой прок? Кому гордиться этим, кроме мамки твоей да тебя самого! Какой бы герой ни был, если пользы никому от этого, то живешь ты… конкретно ты, Лева, зря!
Мишка. Ты не обижайся. Не понимаешь ты еще просто. Когда не понимаешь, просто слушать надо. Я так всегда делаю.
Запись 12
Клюшников. Прием! Прием! Центр! Станция "Молодежная" срочно вызывает Центр!.. Прием! Прием! Центр? Вы слышите? Срочно!.. Прием!
Отец Александр. Не горлань, Петр Георгич. Не слышат они. Давай подождем.
Клюшников. Я те щас…
Левон. Чё кричите? Я чуть с кровати не упал.
Клюшников. Связи нет.
Левон. Что-то случилось?
Клюшников. На сейсмограф посмотри!
Левон…Вы точку уже определили?
Клюшников. Нет, южная часть Турции.
Левон. А до границы?
Клюшников. А не насрать ли, сколько там до границы, Лева? Если это семьдесят девятый, то всем хватит!
Левон. Что семьдесят девятый?
Отец Александр. В году семьдесят девятом в ЮАР – движение земной коры. Тоже "Молодежка" обнаружила. Здесь.
Левон. Землетрясение что ли?
Клюшников. Прием! Прием! Срочный вызов! Центр!
Левон. Я не понимаю…
Отец Александр. Они ядерное оружие тайно испытывали. В ЮАР. СССР зафиксировал здесь.
Клюшников. Турция-то поближе. Соображаешь?
Левон. Это что же? Нас там взрывают что ли?..
Клюшников. Надо на подстанцию ехать. Проверим и на связь, может, оттуда выйдем.
Левон. Буря начинается.
Клюшников. Пока мы здесь бури боимся, там, может…
Отец Александр. Можно я поеду?
Клюшников. Нет. Оставайтесь. Оба.
Левон. Мне надо с вами пойти.
Клюшников. Нет.
Левон. Мне очень надо.
Запись 13
Радио(голос Клюшникова). Вышли нормально. Продолжайте попытки связаться с Центром.
Отец Александр. Звоню-звоню, Петр Георгич… Не отвечают пока. До связи!
Радио(голос Клюшникова). До связи.
Мишка. И сел! Чё сел-то? Звони давай… Там, может, границу подрывают, а он сел!
Отец Александр. Центр! Вызывает станция "Молодежная"! Центр! Срочно! Прием! Вызывает станция "Молодежная"… Не идет. Видишь?
Мишка. Может, их там уже того… Нет уж, может, России-то?
Отец Александр. Прием! Центр вызывает "Молодежная"…
Запись 14
Отец Александр. Центр! Центр! Вы слышите?
Мишка. Наших набери.
Отец Александр. Подстанция! Подстанция! Прием.
Радио(голос Левона). Да! Прием!
Отец Александр. Дошли? Дошли, родимые?
Радио(голос Левона). Связались с Центром?
Отец Александр. Нет связи!
Радио(голос Клюшникова). Пробуй снова и снова. Они должны знать. Надо предупредить! Прием! Повторяю: Центр надо предупредить.
Отец Александр. Понял. Где вы?
Радио(голос Левона). Осталось десять километров. Мы скоро уточним показатели. Прием! Как поняли?
Отец Александр. Я понял. Я все понял.
Радио(голос Левона). Конец связи.
Запись 15
Левон. Петр Георгич, а зачем мы скорость скинули?
Клюшников. Здесь ледниковые трещины могут начаться. Зона опасная.
Левон. Но мы ж увидим, наверное. Зачем так уж медленно?
Клюшников. Так их снежными мосточками припорошило. Это ж как по минному полю… Не притормозишь если…
Левон. Но мы же так можем опоздать!
Клюшников. Ты мертвый войну не остановишь. Угомонись… Шел бы ты в балок.
Левон. Никуда я не пойду.
Клюшников. Нам бы лучше в разных частях находиться…
Запись 16
Клюшников. Оседаем! Сцепку заклинило. Бей в окно!.. На крышу лезь!