Шпурре шипит на них. Вид его страшен, воротник ему тесен. Гостей сразу становится вдвое меньше. Они растушевываются так же незаметно, как и появились.
Шпурре . Haben sie ihn geschnappt? So richtig. Ich bleibe hier. Bringen sie ihn her!
Он вешает трубку и валится на случайный стул, одиноко стоящий посреди. Офицеры уже стоя и пальцами подкрепляют силы у стола.
Raus mit der Bande da!
Мосальский (гостям, толпящимся у двери) . Здесь будет происходить допрос, милорды. Продолжение увидите на площади. Покойной ночи, господа.
Он сам выпроваживает гостей. Шпурре недвижен. Кого-то ударили в прихожей. И тогда, не подозревая о случившемся, являются запоздавшие гости: муж и жена Талановы .
Таланов . Гостей еще принимают, Николай Сергеич?
Анна Николаевна . Федор придет попозже. Ему делают перевязку.
Фаюнин скользит к ним, прижав палец к губам.
Фаюнин . Слышали, камуфлет какой? Виббеля угрохали. И не пикнул. И с ним еще шестерых. Допрыгались.
Анна Николаевна . Не может быть… Это ужасно!
Фаюнин . Десять пуль, одна в одну всадил. Наповал.
Таланов . Кто же это, кто стрелял-то?
Фаюнин . Должно быть, этот… не то Обозников, не то Хомутников. Ай-ай, Виббеля-то как жаль. В Амстердаме и сейчас еще его постановления на стенках висят. И угодил с размаху в русскую окрошку!
Таланов (берясь за скобку) . Нам тогда, пожалуй, лучше…
Фаюнин (преграждая выход) . Наоборот, самое интересное начинается… Сейчас его сюда приволокут. (Кивнув на Шпурре, сидящего к ним спиной.) Самому невтерпеж стало взглянуть, что такой за Тележников. Присаживайтесь тихонько в уголок.
Шпурре . Tisch! Papier!
Он не меняет позы мешка с мукой, вкось поставленного на стул. К нему приставляют ломберный столик, приносят чернильницу, бумагу, графин с водой, расставляют стулья для участников предстоящего допроса.
Nehmen sie Platz, meine Herren!
Офицеры , дожевывая, занимают места. Грохот сапог и стук оружия. Деловито возвращается Мосальский .
Мосальский (к Шпурре) . Он здесь. Разрешите ввести его?
Тот делает движение указательным пальцем. Склонившись, Мосальский уходит. Солдаты занимают места у выходов. Команда, - потом слышен надрывный, уже знакомый кашель. Анна Николаевна тревожно поднимается навстречу звуку, Таланов едва успевает удержать ее. В ту же минуту быстро вводят Федора . С непокрытой головой, в пальто, он своеобычно прячет платок в рукаве. Он кажется строже и выше. С каким-то обостренным интересом он оглядывает комнату, в которой провел детство. Конвойный офицер кладет перед Шпурре пистолет Федора и при этом на ухо сообщает дополнительные сведения. Тишина, как перед началом обедни. Шпурре обходит свою жертву, снимает неприметную пушинку с плеча Федора , потом в зловещем молчании садится на место.
Шпурре (Масальскому) . Verhören Sie ihn!
Мосальский (со злой и подчеркнутой вежливостью) . Встаньте дальше.
Федор . Не бойтесь. У меня всё отобрали.
Мосальский . Встать дальше.
Федор отступает на шаг, зябко потирая руки.
Рекомендую отвечать правду. Так будет короче и менее болезненно. Это вы стреляли в германского коменданта?
Федор . Прежде всего я прошу убрать отсюда посторонних. Это не театр… с одним актером.
Обернувшись в направлении его взгляда, Мосальский замечает Таланова .
Мосальский . Зачем эти люди здесь?
Фаюнин (привстав) . Свидетели-с. Для опознания личности изверга.
Мосальский . Я разрешаю им остаться. Займите место ближе, мадам. Вы тоже… (указывая место Таланову) сюда! (Федору.) Имя и фамилия?
Федор . Я хочу курить.
Мосальский смотрит на Шпурре . Тот делает разрешительное движение пальцем. Держа папиросу за табак, Мосальский протягивает ее Федору .
И спичку.
Шпурре усмехнулся. Мосальский подносит спичку. Они смотрят в глаза друг другу. Огонь жжет пальцы, но ненависть еще сильнее. Мосальский отворачивается, когда падает свернувшийся уголек спички.
Фаюнин (в величайшем оживлении) . Видать, закоулистый господин!
Шпурре . Wer ist der Mann?
Мосальский . Итак, кто вы?
Федор . Меня зовут Андрей. Фамилия моя - Колесников.
Общее движение, происходящее от одного гипноза знаменитого имени. Анна Николаевна подняла руку, точно хочет остановить в разбеге судьбу сына: "Нет, нет…" Шпурре вопросительно, всем туловищем, повернулся к ней, - она уже справилась с собою.
Записывайте, второй раз повторять не стану.
Мосальский (с сомнением) . Это точно… ваша фамилия?
Федор . Думаете, что я хочу присвоить себе честь поболтаться за него на виселице? Это, пожалуй, слишком высокая честь для самозванца.
Мосальский (офицеру) . Bitte, schreiben Sie auf! (Федору.) Ваше звание, сословие, занятие?
Федор . Я русский. Защищаю родину.
Мосальский (смутясь) . Я понимаю, но… нам нужно знать вашу последнюю должность.
Молчание.
Фаюнин . Разрешите пояснить. Председатель уездной советской власти.
Мосальский вполголоса диктует офицеру , который записывает.
Точно-с. Вот хоть и господина Таланова спросите. Им, как врачу, все жители известны.
Мосальский . Вы подтверждаете?
Таланов (не очень уверенно) . Да… Мы встречались на заседаниях.
Фаюнин . И мамашу спросите заодно.
Мосальский переводит глаза на Анну Николаевну .
Анна Николаевна (не отрывая глаз от Федора) . Да. И хотя, мне кажется, десять лет прошло с последней встречи, я узнаю его. Я могу уйти?
Мосальский . Еще минуточку, мадам.
Талановы сели.
Шпурре . Wieviel Männer hat er gehabt?
Мосальский . Сколько людей состояло в вашей…
Федор . Я понял вопрос, офицер. Нас было пятеро.
Шпурре жмурится в усмешке.
Мосальский (почти вкрадчиво) . А вы не ошибаетесь, господин Колесников?
Федор (в тон ему) . Да нет, я в арифметике силен.
Все кратко посмеялись.
Мосальский . Но ваши люди действовали одновременно в десяти местах. Минимально мы считали вас за тридцать - сорок.
Федор . А это мы так хорошо работали, что вам показалось за сорок. (Сдержанно.) Погодите, когда их останется четверо, они померещатся вам за тысячу.
Фаюнин возмущенно подталкивает в бок Таланова , - какова, дескать, дерзость.
Мосальский (подавив в себе ярость) . Если ты не перестанешь скалиться, потаскуха, я сам сдеру этот смех с твоей морды…
Федор (так же негромко и с потемневшими зрачками) . Это твоя мама обучала тебя на чужбине русскому языку?
Шпурре бьет кулаком по столу. Звон стакана о графин. От прежней элегантности Мосальского не остается и следа. Со словами: "Скорой смерти ищешь, дьявол?" - он пружинно поднимается и, схватив пистолет за ствол, кидается к арестованному. Два солдата привычно, со спины, выпрямляют Федора . Нахмурив брови, Анна Николаевна безотрывно смотрит в лицо сына.
Фаюнин (вцепясь в локоть Мосальского) . Только не здесь, Александр Митрофанович, ради Христа, миленький… не здесь! Тут же еда, вы мне всю обстановку забрызгаете. Там у нас тихий чуланчик есть… Александр Митрофанович!
Шпурре также показывает жестом, что делать это предпочтительнее там. Федора уводят.
Анна Николаевна . Если не уйти… то хоть отвернуться я могу, господин офицер? Я не люблю жандармских удовольствий.
Мосальский (смешавшись) . Вы свободны. Благодарю вас, мадам.
На ходу расстегивая рукав сорочки, он спешит догнать ушедших.
Анна Николаевна . У меня закружилась голова. Проводи меня, Иван.
Видит на полу оброненный платок Федора. Вот она стоит над ним. Она поднимает его. В его центре большое красное пятно… Все смотрят. Она роняет платок.
И тут кровь. Какая кровь над миром…
Фаюнин любезно провожает Талановых до дверей. Анна Николаевна уходит первою.
Фаюнин . Железная у тебя старушка, доктор. (Притворяя за ними дверь.) Ты послабже будешь.
Исподлобья поглядывая на телефон и внезапно меняя направления, Шпурре ходит по комнате. Он даже берет трубку, свистит, стучит по ящику, как бы стремясь разбудить в нем голоса победы. Потом очень обеспокоенный Мосальский вводит мотоциклиста . Отдание чести. Из громадного штабного конверта Шпурре извлекает крохотную, в несколько слов, записку. Он вертит ее в руках. Мосальский воровски заглянул через плечо. В его лице отразилась растерянность.
Шпурре . Verhör vertagen!
Уходит мотоциклист . Удаляются офицеры . Конвойный командир снимает караул: "Wegtreten, marsch!" Шпурре все еще смотрит в записку.
Фаюнин . Ай новости есть, милый человек?
Мосальский (торопливо застегивая запонку на обшлаге) . Не пришлось бы тебе, Фаюнин, где-нибудь в канаве новоселье справлять. Плохо под Москвой.
Фаюнин (зловеще) . Убегаете, значит… милый человек? А мы?
Уходит и Мосальский . Шпурре все стоит. Фаюнин осторожно, чтоб разведать обстановку, подходит к нему с бокалом вина.
Не позволите винца… для поддержания сил?
Точно не узнавая, Шпурре смотрит на него сверху вниз и вдруг хватает за плечи. Это разрядка бешенства. Оба бормочут что-то - Шпурре и Фаюнин , раскачивающийся в его лапах. Вино расплескивается из бокала. Откинув градского голову в кресло и оглашая тишину одышкой, Шпурре покидает гостеприимного именинника. Фаюнин долго сидит зажмурясь: судьба Кокорышкина еще витает над ним. Когда он открывает глаза, в меховой куртке, надетой на одну руку, другая на перевязи, перед ним стоит Колесников и с любопытством разглядывает его.
Колесников . Шею-то не повредил он тебе?
Фаюнин щурко смотрит на него.
Я бы и раньше зашел, да вижу - ты с гостем занят… (И показал жестом.) Мешать не хотел.
Фаюнин (с ядом) . В баню, что ль, собрался, сынок?
Колесников . Уходить мне пора. Засиделся в отцовском доме.
Фаюнин . Посиди со стариком напоследок… Федор Иваныч.
Колесников садится: задуманное предприятие стоит таких задержек.
Поближе сядь.
Колесников . Поймали, слыхать, злодея-то. Что ж не радуешься?
Фаюнин . Задумался я, Федор Иваныч… Как отступали красные-то, я эдак при обочинке стоял. Тишина, кашлянуть страшно. А они идут, идут… И не то зубы, знаешь, не то снег под лыжами поскрипывает. Тут соскочил ко мне паренек один в шинелке, молоденький, обнял, дыханьем обжег… "Не горюй, говорит, дедушка. Русские вернутся. Русские всегда возвращаются…" (Поежась.) Как полагаешь, сдержит свое слово паренек?
Колесников . Тебе видней, Николай Сергеич. Не меня паренек-то обнимал.
Фаюнин . И вспомнилось еще: как зайдешь, бывало, в дворницкую, к родителю твоему: "Запрягай, Петруха, рыженькую, а в пристяжку Гамаюна да Сербиянку возьми!" Вскинет он кафтанишко, кушаком опояшется, ровно пламенем… да как вдаримся с ним во льны, в самый ветер луговой… Э-эх!
Ничто не изменилось в позе Колесникова , равно и в лице Фаюнина , раскрывающего свои карты.
Мы Петра Колесникова не забижали. К праздникам обновки, малюточкам сластей. (Толкнув в колено.) Ай забыл фаюнинские прянички?
Колесников . С кем говоришь, Николай Сергеич? Невдомек мне.
Фаюнин (строго) . Бог тебя нонче спас. Бог и я, Фаюнин. Это мы с ним петелку с тебя сняли.
Два громких аккорда на талановской половине, и потом музыка, почти затухающая порою.
Железная старушка играет. Доказать мне стремится, что не жалко ей родимого сынка… (Тихо.) Сдавайся, Андрей Петрович. Ведь я тебя держу.
Колесников стремительно поднимается, оглянулся. В залитом луною заиндевелом окне постояла тень в шлеме и со штыком и снова двинулась взад-вперед. Тогда он садится и закуривает.
Колесников . Куда уж сдаваться? И так в паутине твоей сижу. Сказывай, зачем звал?
Фаюнин . В непогодную ночь мы с тобой встретились. Какие дерева-то ветер ломит, оглянись. И мы с тобой в обнимку рухнем посередь людского бурелому… А может, полюбовно разойтись?
Колесников . Так ведь не пустишь, хорь.
Фаюнин . Милый, дверку сам открою… А как вернется паренек в шинелке, и ты мою старость приютишь. Не о фирме мечтаю. Не до локонов Ниноны: сыновья на отцовские кости ложатся мертвым сном спать! Хоть бы конюхом аль сторожем на складу… Мигни - и уходи! (Помолчав.) Выход только в эту дверь. Там не выйдешь!
Колесников . Значит, бьют ваших под Москвой… русские-то?
Фаюнин . Всё - весна и жизнь лежат перед тобою. Нюхни, сынок, пахнут-то как! Хватай, прячь, дарма отдаю… Ночь ведь, ночь, никто не услышит нас.
Глубоко, во всю грудь затягиваясь, Колесников курит папироску.
Сыми веревку-то с Ольги Ивановны… Шаршавая!
Он отваливается назад в кресло. Колесников тушит окурок о каблук.
Колесников . Да, вернется твой паренек, Николай Сергеич. Уж в обойме твоя пуля и в затвор вложена. Предателей в плен не берут. Думалось мне сперва, что обиду утолить на русском пожарище ищешь. Гордый три раза смертью за право мести заплатит. А ты уж все простил. Нет тебя, Фаюнин. Ветер войны поднял тебя, клуб смрадной пыли… Кажется тебе - ты городу хозяин, а хозяин-то я. Вот я стою - безоружный, пленник твой. Плечо мое болит… и все-таки ты боишься меня. Трус даже и в силе больше всего надеется на милосердие врага. Вот я пойду… и ты даже крикнуть не посмеешь, чтоб застрелил меня в спину немецкий часовой. Мертвые, мы еще страшней, Фаюнин. (Ему трудно застегивать куртку одной левой рукой.) Ну, мне пора. Заговорился я с тобой. Меня ждут.
Без движения, постаревший и маленький, Фаюнин глядит ушедшему вслед. Кукушка кричит время. Вопль вырывается у Фаюнина . В прыжок он оказывается у телефона.