ГОЛЬДИНЕР. Если вы уйдете, я подам на вас в суд. У меня есть адвокат Нухимзон.
МИССИС УОТСОН. Зря я тормозила.
ГОЛЬДИНЕР. Что?
МИССИС УОТСОН. Какая же вы гадость, мистер Гольдинер. И какая же я дура!
ГОЛЬДИНЕР. Время еще не кончилось! Вы не выполняете условий.
МИССИС УОТСОН. Ах ты мерзкий, вреднючий, старый.
Свист и грохот поезда. Он грохочет полминуты, и все это время миссис Уотсон говорит.
…и чтоб ты околел вместе со своим зоопарком!
Пауза.
ГОЛЬДИНЕР. Все?
МИССИС УОТСОН. У меня еще семь минут.
ГОЛЬДИНЕР. Уходите. Вон отсюда сейчас же.
Миссис Уотсон, помедлив секунду, уходит. Пауза.
Начинает звонить телефон. Гольдинер не берет трубку.
Телефон замолкает, потом начинает звонить снова.
Гольдинер не шевелится.
Медленно меняется свет за окном.
Смеркается…
Звуки жизни за окном, потом снова - настойчивый звонок телефона…
Гольдинер, не шевелясь, сидит у окна.
КРИК С УЛИЦЫ. Дядя Вульф! Дя-дя Ву-ульф!
ГОЛЬДИНЕР (в окно). Что?
КРИК С УЛИЦЫ. Тетя Роза велела передать!
ГОЛЬДИНЕР. В другой раз!
КРИК С УЛИЦЫ. Не-ет! Она сказала, это сро-очно! Она велела передать, что Концевич, когда услышал, забыл, как ходит конь!
ГОЛЬДИНЕР. Хорошо!
КРИК С УЛИЦЫ. За-был, как ходит ко-онь!
ГОЛЬДИНЕР. Я понял!
КРИК С УЛИЦЫ. Это был джоук? А в чем там цимес? Дядя Ву-ульф!..
Гольдинер садится, обхватывает голову руками, затыкает уши.
За окном темнеет окончательно. И пока не становится совсем темно, Гольдинер сидит неподвижно.
конец первого акта
Второй акт
Сцена четвертая
Звуки Брайтон-Бич: Шуфутинский, какой-то рок из проезжающей машины, голоса.
МИССИС УОТСОН, в черных очках, пискнув замком автомобиля, проходит через авансцену. Бросив взгляд на окна, заходит в дверь дома.
Через минуту выходит на улицу, набирает номер на мобильном.
В пустой квартире Гольдинера звонит телефон. С грохотом проходит поезд. Телефон звонит в пустой квартире.
Миссис Уотсон, постояв немного, складывает мобильный и уходит. Звонки в квартире прекращаются.
ГОЛОС. Две недели спустя.
В квартире долго звонит телефон. Опираясь на палочку, выходит ГОЛЬДИНЕР. Берет трубку.
ГОЛЬДИНЕР. Алло. Да, я. Вернулся. На Гавайях! Что ты спрашиваешь, ты же все знаешь. Да, сердце. Врачи говорят "азохнвей", Сема. По-латыни! Что ты спрашиваешь? Перестань говорить глупости, - что у нас впереди? Гроб у нас впереди, остальное сзади, включая геморрой. Извини, Сема, я не про тебя, я вообще! Вообще! Надо иногда иметь мужество смотреть правде в глаза. Извини. Спасибо тебе, что позвонил. Да. Я держусь, Сема, какие варианты… Держусь! Пока.
Кладет трубку. Сидит некоторое время, глядя в окно. Потом сам набирает номер, шевеля губами.
Прости, дурацкий вопрос. Какой сегодня день? Точно? Спасибо.
Кладет трубку. Сидит, глядя в окно. Потом снова набирает номер.
Прости, я тут вспомнил… Анекдот в тему. Умирает старый еврей… Что ты смеешься, это еще не весь анекдот! Какой ты знаешь? Нет, это другой! Это другой анекдот и другой еврей. Умирает другой старый еврей. - их много, Сема! наберись терпения… - умирает и слышит с кухни запах гефелте фиш. Зовет внука, говорит: попроси у бабушки кусочек для меня. Внук уходит, возвращается и говорит: "бабушка сказала - это на потом." (Смеется.) На потом! (Всхлипывает.) Ой… Помнишь юбилей завода? "Какого". Нашего с тобой, Сема - "Энерготяжмаша"! Семьдесят восьмой год. К нам в партком тогда пришел жаловаться на жизнь освобожденный комсомольский секретарь. Из турбинного цеха, - помнишь? здоровый такой… - Рыжиков, правильно! Всем в праздничном заказе дали палку колбасы, а ему - только гречу и томаты. Так он потом до обкома дошел. Чуть из партии не вышел от обиды… Кто-то съел его колбасу, Сема! За два года до коммунизма. Не дождался… "Это на потом"!
(Смеется.) Если бы ты знал, как я боялся коммунистов! Да вот со страху и вступил, что ты спрашиваешь? Потом еще больше испугался, и очнулся уже в парткоме. Страшно, а что делать? Обратной дороги нет… Ой, Сема, что ты говоришь! Колбаса была два раза в год, а тоска все время… Жизнь пошла на ерунду, товарищ Липскер, вот что я вам скажу, как партиец партийцу. Ты помнишь слово "Пленум"? Сема, ты можешь сказать: зачем нам в Харькове нужна была эта латынь? Ночью в больнице проснулся - влезла в голову фамилия "Самора Машел". Влезла и крутится, как турбина… Са-мора Ма-шел! Ну и слава богу, что не знаешь. А я полночи ворочался - кто это, зачем мне? Ужас.
Звонок в дверь.
Прости, не могу сейчас говорить! Я позвоню.
Кладет трубку, быстро, как только может, идет к двери, открывает. Никого. Выходит за дверь, оглядывается, поднимает с пола скрученный в трубку ворох рекламной продукции. Возвращается в квартиру, вертит в руках листок.
"Опытный венеролог в Бруклине". Это то, что мне сейчас нужно.
Бросает рекламные проспекты за холодильник. Подходит к коробке с лекарствами на столе. Что-то находит, пьет.
Подходит к коробке с кассетами, перебирает. Вставляет одну в плеер, садится рядом, лицом к окну, нажимает "play".
ПЕСНЯ ИЗ ПЛЕЕРА.
"…чудо-остров,
жить на нем легко и просто,
жить на нем легко и просто,
Чунга-Чанга!
Наше счастье постоянно,
жуй кокосы, ешь бананы."
Гольдинер перематывает кассету. Наугад включает снова.
ПЕСНЯ ИЗ ПЛЕЕРА.
"И вновь продолжается бой!"
ГОЛЬДИНЕР. Твою мать!
Ударяет по клавише, долго перематывает, включает. Из плеера звучит музыка из к/ф "Дети капитана Гранта". Гольдинер слушает.
Дверь открывается, входит МИССИС УОТСОН. Слушает до конца увертюры.
МИССИС УОТСОН. Добрый день.
Пауза. Гольдинер останавливает кассету.
МИССИС УОТСОН. Дверь была открыта.
ГОЛЬДИНЕР. Добрый день.
МИССИС УОТСОН. Среда. Простите, что задержалась.
ГОЛЬДИНЕР. Ничего.
МИССИС УОТСОН (кивнув на плеер). Что это было?
ГОЛЬДИНЕР. Дунаевский. Исаак Осипович. "Дети капитана Гранта", увертюра.
МИССИС УОТСОН. Да-да! У мамы была пластинка. Такая -…
ГОЛЬДИНЕР. Виниловая.
МИССИС УОТСОН. Да.
ГОЛЬДИНЕР. Фирмы "Мелодия".
МИССИС УОТСОН. Откуда вы знаете?
ГОЛЬДИНЕР. Других фирм не было. (Пауза.) Спасибо, что вы пришли, но знаете - надобности нет. Я уже вполне справляюсь сам.
МИССИС УОТСОН. Вы были в больнице…
ГОЛЬДИНЕР. Да. Легкий ремонт кузова. Все олрайт.
МИССИС УОТСОН. Мистер Гольдинер, дорогой, не мешайте мне быть законопослушной американкой. Еще две недели.
ГОЛЬДИНЕР. Две с половиной.
МИССИС УОТСОН. Тем более.
Пауза.
ГОЛЬДИНЕР. Миссис Уотсон, я сам себе противен, честное слово.
МИССИС УОТСОН. И я. Разоралась, как больная корова.
ГОЛЬДИНЕР. Да, вы знаете много русских слов…
МИССИС УОТСОН. Сама не пойму - откуда вылезло? Well…
Простите меня, и забудем об этой ерунде. Это мой хенди. телефон. Звоните в любое время!
Пишет фломастером на холодильнике.
ГОЛЬДИНЕР. Одно хорошо: Концевич забыл, как ходит конь!
МИССИС УОТСОН. Какой конь?
ГОЛЬДИНЕР. Белый! Он всегда играет только белыми.
МИССИС УОТСОН. Надеюсь, он все-таки не удавился.
ГОЛЬДИНЕР. Глупо. Простите.
МИССИС УОТСОН. Ну что вы! Это был чудесный сюжет. Я схожу в магазин?
ГОЛЬДИНЕР. Только не в бакалею.
МИССИС УОТСОН. О my god! Что еще вы успели про меня рассказать?
ГОЛЬДИНЕР. Я не успел. Я попал в больницу. И Фира поклялась памятью покойной Лии, что ляжет костьми у вас на дороге, но остановит мучительное убийство старого спятившего Гольдинера.
МИССИС УОТСОН. И что теперь?
ГОЛЬДИНЕР. Что, что… Лежит костьми, прямо в бакалее! Не споткнитесь.
МИССИС УОТСОН. Я постараюсь.
Миссис Уотсон уходит.
ГОЛЬДИНЕР (рассмотрев себя в зеркало). Старый ты дурак, Гольдинер!
Звонит телефон.
Алло. Да. Глава компартии Мозамбика? Кто? И что?! Кто у тебя спрашивал, Сема?! Кто - у тебя - это - спрашивал? Я в гробу видал этого Самору Машела! Я вторую неделю пытаюсь выбросить его из головы! Забери его обратно! Вместе с компартией Мозамбика! Со всем прогрессивным человечеством! Повесь трубку и сделай вид, что ты мне не звонил! (Бросает трубку.) Я пропал! Снился мне один Самора - теперь будет сниться вся компартия Мозамбика! Нет, вы видели это справочное бюро? Идиот!
Сцена пятая
Из плеера на подоконнике негромко звучит тема Дэйва Брубека "Take Five". МИССИС УОТСОН убирается в квартире Гольдинера, стараясь, чтобы движения уборки попадали в ритмический рисунок. Постепенно это превращается в танец…
В какой-то момент она валится в кресло и смеется своей удавшейся игре.
Тема заканчивается, и Миссис Уотсон выключает плеер. Возвращается к уборке.
ГОЛОС ФИРЫ (с улицы). Вульф! Ты живой? Ву-ульф!
МИССИС УОТСОН (в окно, негромко). Добрый день, Фира. Все в порядке, он отдыхает.
ГОЛОС ФИРЫ. Я знаю этот отдых! Оставьте его немедленно в покое! Он старый человек!
МИССИС УОТСОН. Ну, не такой уж старый…
ГОЛОС ФИРЫ. Бесстыжая нахалка! Так знайте же -…
Миссис Уотсон закрывает окно, но слова все же слышны, и отвернувшись от окна, она артикулирует их в точности.
…я поклялась памятью его несчастной жены Лии, что лягу костьми, но не допущу позорной смерти этого спятившего старика от распущенной американской девки!
Миссис Уотсон отсчитывает: раз-два-три, и заканчивает синхронно с голосом Фиры.
Тьфу!
МИССИС УОТСОН. Yes, we did it! Yes, yes!
Меняет диск, выбирает трек - и возвращается к уборке. Звучит голос Билли Холидей - "I am fool to want you"… Миссис Уотсон открывает комод, чтобы протереть дверцу - и на пол к ее ногам россыпью вываливаются фотографии из целлофанового пакета. Она поднимает их и начинает рассматривать черно-белые карточки. Из спальни появляется ГОЛЬДИНЕР. Несколько секунд она не видит его, продолжая рассматривать фотографии.
ГОЛЬДИНЕР. О чем она поет?
МИССИС УОТСОН. О любви. О чем еще можно петь?
ГОЛЬДИНЕР. О-о! О чем только мы не пели.
МИССИС УОТСОН. Простите, я протирала пыль, и…
ГОЛЬДИНЕР. Дела давно минувших дней. Смотрите, если интересно.
МИССИС УОТСОН. Интересно. (Пауза.) Это сын?
ГОЛЬДИНЕР. Нет, это я. После эвакуации.
МИССИС УОТСОН. Худо-ой…
ГОЛЬДИНЕР. Кормить начали чуть позже… Это свадьба. Лия…Что делает с человеком время - вы этого еще не видели.
МИССИС УОТСОН. А вот это точно сын!
ГОЛЬДИНЕР. Да, Алик. В пионерлагере. Смешной, да?
МИССИС УОТСОН. Симпатичный.
ГОЛЬДИНЕР. Это в маму.
МИССИС УОТСОН. Простите… - он вас навещает?
ГОЛЬДИНЕР. Да, по часу в неделю. Он отличный сын. Один раз даже привез своих детей. Это был цирк. Они называли меня "грэндпа".
МИССИС УОТСОН. Дедушка.
ГОЛЬДИНЕР. Я догадался.
МИССИС УОТСОН. Хотите чаю?
ГОЛЬДИНЕР. Когда я не хотел чаю? (Садится к столу.) Что ваши ацтеки?
МИССИС УОТСОН. Ацтеки - замечательно! Я получила работу.
ГОЛЬДИНЕР. Поздравляю.
МИССИС УОТСОН. Теперь я должна, наверное, принести жертву богу Солнца!
ГОЛЬДИНЕР. Если вы выбрали меня, то предупреждаю, что радости от этого богу будет мало. Меня столько раз клали на алтарь, что крови почти не осталось. Лучше расскажите: как дела с бой-френдом?
МИССИС УОТСОН. Дружим помаленьку…
ГОЛЬДИНЕР. Он вас любит?
МИССИС УОТСОН. Вульф Мойхелевич!
ГОЛЬДИНЕР. А что я сказал? Ну, простите! Знаю, знаю: "при-вайс"…
МИССИС УОТСОН. Privacy. Ничего страшного, спросили и спросили. Все нормально. Встречаемся.
ГОЛЬДИНЕР. У нас в институте была дискуссия: мешает ли любовь строительству коммунизма?
МИССИС УОТСОН. И что решили?
ГОЛЬДИНЕР. Решили - не мешает, если это любовь к партии. Но мы как-то умудрялись совмещать. Мы тогда вообще относились ко всему страшно серьезно: любовь - одна, партия - одна… Всё до гроба! Нет, вы не смейтесь - это была серьезная идея, этот коммунизм! И самим страшно, и весь мир дрожал! Есть что вспомнить на старости лет. А сейчас - растащили страну на кусочки, у каждого свой гешефт, и болтают всякую ерунду.
МИССИС УОТСОН. Гешефт -?..
ГОЛЬДИНЕР. Гешефт, миссис Уотсон, это то, что вы тут называете "коррупция".
МИССИС УОТСОН. Понятно. А я думала: вы за Путина.
ГОЛЬДИНЕР. Я за Путина! Потому что - так им и надо! Ой, Женя, все это - агицин паровоз.
МИССИС УОТСОН. "Агицин паровоз!" Бабушка так говорила!
ГОЛЬДИНЕР. У вас была правильная бабушка.
МИССИС УОТСОН. Бабушка была чудесная… А что за паровоз?
ГОЛЬДИНЕР. Не знаю. Я не думаю, что это вообще паровоз… Я ведь тоже слышал это от бабушки. Я думаю, это что-то такое безнадежное. Как строительство коммунизма.
МИССИС УОТСОН. Да, бабушка так говорила, когда расстраивалась. Она умерла здесь, только не в Нью-Йорке, а под Чикаго, на "Диване". Там есть улица - Дивон, так наши ее переименовали в Диван. Там много с Украины.
ГОЛЬДИНЕР. А бабушка откуда родом?
МИССИС УОТСОН. Не знаю.
ГОЛЬДИНЕР. Тульчин, Гомель, Мозырь, Слоним, Шклов?..
МИССИС УОТСОН. Не знаю. Родители уже из Харькова.
ГОЛЬДИНЕР. А-а, вы говорили. тогда. Хороший город. Между прочим, был столицей Украины! Не тянет на родину?
МИССИС УОТСОН. Нет. Какая родина? Я ее не помню. Родители уехали, когда мне не было года.
ГОЛЬДИНЕР. В каком году?
МИССИС УОТСОН. В семьдесят девятом.
ГОЛЬДИНЕР. Да, в семьдесят девятом уже помаленьку выпускали.
МИССИС УОТСОН. Так они не собирались ехать! Там такая дурацкая история. Отцу кто-то привез отсюда книгу - даже не Оруэлл, и не Солженицын. Я забыла название - какая-то запрещенная книга! Кто-то ее увидел и - "стукнул". Отец так говорил. А отец был инженером на заводе - смешное такое детское название было у этого завода… Вроде "тяп-ляп"… "Тяж-маш", вот!
Гольдинер роняет из пальцев чашку.
МИССИС УОТСОН. Ничего, ничего, я уберу!
ГОЛЬДИНЕР. "Энерго… тяжмаш".
МИССИС УОТСОН. Exactly! Точно! Вы знаете этот завод?
ГОЛЬДИНЕР. Да. Там работал. один мой знакомый.
МИССИС УОТСОН. Ну вот. Отца вызвали в какой-то их советский офис… Он так странно это называл - Контора. "Вызвали в Контору". И потребовали сказать, откуда книга. Он, конечно, не сказал. И тогда был скандал. И какой-то мелкий партийный босс на этом заводе. - как это называлось? партийный глава?
ГОЛЬДИНЕР. Партийный организатор. Парт-орг.
МИССИС УОТСОН. Да. Парторг! Отец его показывал, этого человека.
ГОЛЬДИНЕР. На фотографии?
МИССИС УОТСОН. Нет, сам. Так смешно показывал: маленький, скрюченный от страха. Все боялся, что из-за отца эта Контора накажет его самого! Он был. - я опять забыла это смешное слово.
ГОЛЬДИНЕР. Парторг.
МИССИС УОТСОН. Да, - в том цехе, где работал отец. И этот человек требовал отца судить, написал какое-то ужасное письмо в газету, про диверсантство.
ГОЛЬДИНЕР. Диверсию. Идеологическую диверсию. Это так называлось…
МИССИС УОТСОН. Да, наверное. И вот после этого письма…
Грохот поезда заглушает ее часть ее рассказа. Наконец снова становится слышно.
Выгнали беременную… Отец еле устроился дворником - за это еще надо было кого-то благодарить… Такая странная у вас была страна! А потом его вызвали в эту Контору и велели уезжать. Он не хотел, он был очень proud… - гордый! Но уже появилась я.
ГОЛЬДИНЕР. Был. Вы сказали: был…
МИССИС УОТСОН. Отец умер три года назад.
Пауза.
ГОЛЬДИНЕР. Его бы все равно выгнали. Ничего нельзя было сделать. Это была такая система, вы даже не можете себе представить.
МИССИС УОТСОН. И слава богу, что не могу. (Пауза.) Знаете, я ведь почти благодарна этому негодяю! Как здесь говорят: every cloud has its silver lining. У каждой тучи есть серебряная подкладка.
ГОЛЬДИНЕР. Нет худа без добра.
МИССИС УОТСОН. Да, наверное… Представляете? - какой-то трусливый подлец в Харькове, тридцать лет назад. - и вот я американка! Кормлю белок в Сentral Park, живу в свободной стране! (Пауза.) Отец, конечно, сильно тосковал на этом "Диване". Там действительно - тоска. Потом мы переехали. Но они сюда так и не вросли. "Плавильный котел". Вот - не расплавились! А тут, знаете ли, очень чувствуют чужих… Rules… Правила! Тут надо жить - по правилам.
ГОЛЬДИНЕР. Я всегда жил по правилам.
МИССИС УОТСОН. Вы - тут. А мама у себя в Нью-Джерси до сих пор наряжает елку на Новый год! Перед соседями неловко.
ГОЛЬДИНЕР. А почему нельзя наряжать елку на Новый год?
МИССИС УОТСОН. Можно, но как-то странно… Есть Рождество…
Пауза.
Ну вот. Взяла - и все на вас вывалила. Тут это не принято. (Улыбается.) Rules! "How are you - гте!", "How are you - fine!"…
ГОЛЬДИНЕР. У меня в школе был дружочек - Лева Файн.
МИССИС УОТСОН. Файн - значит "отлично"!
ГОЛЬДИНЕР. Они не успели уехать из Харькова до немцев. Их выдали соседи. (Пауза.) Почему, чтобы выжить, надо стать негодяем?
МИССИС УОТСОН. А что, если бы соседи не выдали Леву Файна, их бы убили?
ГОЛЬДИНЕР. Не знаю. Не знаю! (Пауза.) Как ваша фамилия? Та. Вы говорили.
МИССИС УОТСОН. Ровински.
ГОЛЬДИНЕР. Да. Джейн Ровински. Вот как, значит, получилось. А отец, по имени -?
МИССИС УОТСОН. Марк.
ГОЛЬДИНЕР. Да. Какая странная штука жизнь, Евгения Марковна!
МИССИС УОТСОН. Ой! Евгения Марковна… Как будто и не я. Как замечательно!..
ГОЛЬДИНЕР. Я немножко устал… Я пойду еще полежу, ладно?
МИССИС УОТСОН. Все ОК?
ГОЛЬДИНЕР. Все хорошо. Вы - идите…