Дьяконов не уходит. Смотрит на предметы, которые находятся в папашиных руках. Спохватившись, Павел Егорович возвращает Дьяконову этюдник. Тот отрицательно крутит головой. И только тут папаша окончательно приходит в себя: снова отобрав у Дьяконова этюдник, почтительно возвращает ему зонт. Инспектор Дьяконов раскрывает над собою черный зонт и молча удаляется.
Павел Егорович даже крестится. Он навешивает калитку, закрывает ее, отходит, но в калитку снова стучат. Папаша, уже не зная чего и ждать, крадется к калитке и осторожно отворяет ее.
Перед папашей стоит Шарлотта. От ее вида он окончательно шалеет.
– Фы не есть потерял посуда?
– Евочка, иди сюда! Тут нашу посуду принесли, – дивясь клоунессе, кричит папаша.
На крыльцо дома, вытирая руки о фартук, выходит мамаша. Она кланяется:
– Да, да, благодарю покорно… – Глядит на гостью, хлопает глазами. – А где ж посуда?
– Айн, цвай, драй. Алле-оп!
Шарлотта вынимает из широких рукавов и из складок одежды ножи, вилки, тарелки, чашки, наваливая их в растопыренные ладони Павла Егоровича. В конце концов, она достает медный чайник.
Женщины хохочут.
– Пирога с визигою не желаете на горчичном масле? – приглашает в дом мамаша.
– С болшим удоволствием, – отвечает Шарлотта.
– Мы все очень перемучились, пока перевозились, – затворяет за собой дверь Евгения Яковлевна. – Не пересказать что было.
Г остиная в новом доме Чеховых. Груды вещей и утвари, однако стол и самовар уже на своих законных местах. Мамаша подает Шарлотте чашку чаю и наделяет пирогом. Шарлотта прихлебывает и замечает, что за ней наблюдает Миша. Клоунесса строит ему уморительную рожу. Миша расплывается в улыбке и принимает это как знак к началу игры. Миша ставит себе на голову чашку с ложечкой в ней и осторожно подходит к загадочной гостье. Чашка и ложка падают, Шарлотта подхватывает их на лету и начинает ими жонглировать. Миша в восторге.
В калитку снова стучат. Павел Егорович открывает. Перед ним Селиванов. На визитере вицмундир темно-зеленого сукна с гербовыми пуговицами. В правой руке костяная трость, а в левой семейный портрет Чеховых с Павлом Егоровичем по центру.
– Я по адресу? – любезно интересуется гость.
– Евочка! – кричит папаша. – Свет не без добрых людей.
Папаша прижимает фотоснимок на шелковом шнуре к груди.
– Облагодетельствовали, – вздыхает Павел Егорович.
– Рад служить, – отвечает гость. – Вот еще примите струну "ля" от балалайки. – Гость натягивает струну и издает звук. Пока струна поет, гость представляется: – Гавриил Петрович Селиванов. Чиновник коммерческого суда. Ищу квартиру.
– Ну, а я Павел Егорович Чехов. Купец.
– Наслышан, наслышан о вас, многоуважаемый Павел Егорович. И о вашем семействе, и о вашем доме. Я сразу положил, как достигну Таганрога – буду проситься к вам на постой.
– Добро пожаловать, – растерянно отвечает папаша.
Пока гость ходит по двору и осматривается, Павел Егорович, уже более уверенно, подает голос с крыльца:
– Не хоромы, конечно. Но зато свой дом. Собственный.
– Да-с. Именно, дом! – улыбается Селиванов.
– Семь рублей в месяц за комнату вас устроит? – осведомляется хозяин. – Павлуша, домик-то крошечный. Нам самим не повернуться, – вступает в разговор мамаша.
– А подвал на что? А долги отдавать! – шипит на нее папаша.
– Семь рублей вполне устроит, – отвечает Селиванов. – А насчет условий не беспокойтесь. Я человек неприхотливый, мне нравится тихая семейная жизнь.
Речи Селиванова слышит Шарлотта. Она передразнивает господина в вицмундире, сужает глаза и вдруг произносит:
– Гешефтмахер.
Но этого никто не слышит. Миша, Маша и Ваня смеются. Шарлотта выходит из дома Чеховых.
– Ауфвидерзеен!
– И вы будьте здоровы! – провожает немку папаша.
П авел Егорович стучится в дом купца Еремея Ткаченко. Чехову отпирает стряпуха. Павел Егорович проходит в комнаты. Еремей раскрывает объятия гостю, но тот идет сначала к иконостасу и долго шепчет молитвы, крестится. Хозяину дома приходится присоединиться к поклонам. Когда гость оказывается готов к лобызаниям, Еремей Ткаченко продолжает молиться. Накланявшись досыта, купцы лобызаются.
– С чем пожаловал, Павел Егорович?
– Сделай благо, Еремей Алексеевич, спасен будешь.
– Сколько? – опускает глаза Ткаченко.
– Тысячу под вексель.
П авел Егорович бодро идет по улице. Он в хорошем расположении духа. Папашу нагоняет Антон. Заметив сына, отец демонстрирует суровость, но она напускная.
– Сапог я не нашел, – признается Бомба.
– Бог дал, Бог взял, – на удивление спокойно реагирует папаша и приобнимает сына за плечо.
– Сегодня я поселил жильца, Антоша, – не без гордости заявляет Павел Егорович.
– Кто таков? – настораживается Бомба.
– Чиновник Коммерческого суда Гавриил Селиванов.
– Прогони его, отец. Он в гробу приехал.
– Вот я тебе уши-то надеру, – ласково сердится Павел Егорович. – У меня и без тебя ходором голова ходит.
Д ом Чеховых. Евгения Яковлевна отпаривает мужские брюки. Утюг на углях зверски шипит. Чугунный нос плывет по полотну.
П одвал нового дома Чеховых. Селиванов разложил и развесил вещи. Их немного, и все они новые. Видно, что только куплены. Главной достопримечательностью обстановки является скелет на шарнирах. Это его волокли Одиссей и Геракл. Скелет утвержден на стойке и смахивает на солдата, стоящего на часах. Селиванов бреется опасной бритвой. Напевает арию из "Фауста". Раздается стук в дверь, и в подвальную комнату заходит Антон. У него через его руку перекинуты отутюженные брюки.
– Верю, что мы станем закадычными друзьями, – подбривает висок Селиванов.
Антон таращится на скелет:
– Это навряд ли.
Селиванов перехватывает взгляд Антона.
– Первое мое приобретение в вашем городе. Поздравьте что ли.
– Поздравляю, – говорит Антон.
– Взяли с меня как за кости императора Александра I.
– Так это не император? – приближается Антон к костяному болвану.
– Что вы, – манипулирует бритвой Селиванов и бросает на костяного болвана оценивающий взгляд. – Это скелет рабочего галетно-сухарной фабрики.
Антон осторожно берет Александра I за руку и здоровается.
– Вы уже избрали поприще, любопытное создание?
– Я хочу быть врачом, – отвечает Бомба.
– Позвольте вас сразу отговорить. Либо залечите больного до смерти, как этого беднягу, – кивает Селиванов на императора, – либо заразитесь сами. Хворь прилипчива, а пациенты привязчивы. Чахотка, тиф, инфлюэнция. А расплачиваться с вами будут не ассигнациями, как вы полагаете, а всяким вздором: картинкой, подушкой, парой брюк.
Селиванов снимает с руки Антона отутюженные брюки.
– Вы готовы к этому, мой Гиппократ?
– Мрачный у вас юмор. Мне все равно. Это решено, – отвечает Антон.
Он порывается уйти, но Селиванов хватает его за руку. Доверительно и в то же время с легкой издевкой сообщает:
– Куда как лучше быть казначеем сиротского суда. Каким-нибудь Белебухиным. Или директором банка. Этаким Жестяковым.
– Не хочу Белебухиным, – вырывается Антон и бежит вверх по лестнице.
У подвального окошка молодой человек Гусев в партикулярном костюме.
– Гавриил Петрович! – стучит в окошко Гусев. – Я за вами. Нас ждут в "Бристоле".
Селиванов подается к окну, распахивает его и потрясает в окне костяной рукой императора.
– Вы с ума сошли! – вопит перепуганный Гусев.
Т айная комната гостиницы "Бристоль". В клубах дыма идет карточная игра. За столом молодой человек Гусев, судебный пристав Горюнов и чиновник Коммерческого суда Селиванов. Селиванов мечет банк:
– Шестерка выиграла, туз убит, король выиграл, дама убита, пятерка выиграла, двойка убита.
Горюнов продувается вчистую. Деньги Горюнова переходят к Гавриилу Петровичу. Горюнов хватается за голову. Селиванов выпускает клуб дыма в лицо Горюнову.
У тро. Стрелка в гавани. Рыбаки выгружают из байд обильный улов и растягивают для просушки просмоленные сети. Антон проходит мимо рыбаков, на плече его удочка. Поодаль Антон видит Шарлотту, которая удит рыбу. Немка довольно ловко подсекает селявку, вытягивает ее и бросает в судок. Бомба подходит настолько близко, насколько позволяет этикет, и закидывает удочку.
– Это фы? – удивляется немка.
– Простите, Шарлотта. Ведь вас зовут Шарлотта. Вчера в театре я повел себя глупо.
– Ничего зрашного. Вы признались в звоих чувствах фашей фройлен?
– Она не моя, – не сразу отвечает Антон.
– О! Я умею понимать сильный переживаний.
Антон испытывает доверие к этой странной женщине.
– Скажу одно, – врет он. – Это был поцелуй, после которого нужно сразу умереть.
– Поцелуй? – бледнеет Шарлотта. В это время ее поплавок начинает дергаться.
– Клюет! – кричит Бомба.
Она резко дергает – и в Антона летит бычок. Антон ловко ловит рыбешку и несет ее Шарлотте.
– Да, поцелуй, – Бомба вынимает крючок из рыбьей губы.
– А как вы зделать поцелуй? – недоверчиво улыбается она. – Вы такой маленький мальчих.
Плохо соображая, что творит, Антон решительно наступает на немку. Она делает шаг назад, теряет равновесие и валится в воду. Ее платье вздувается пузырем. Шарлотта отфыркивается. Бомба прыгает в воду, обхватывает ее за талию и тянет к берегу. Клоунесса хватается за Антона, и неожиданно для себя Бомба целует ее в губы.
Отпрянув, он хочет повторить свой подвиг, но Шарлотта сильно, хотя и шутливо отталкивает его.
Д ом Чеховых. Кухня. Мамаша бросает на сковороду улов. Бычок шипит на жиру. Антон прихорашивается перед зеркалом.
Т еатр. До представления осталось несколько минут. В зрительном зале штиль. Среди публики Селиванов, Покровский, Ариадна с поклонниками, инспектор Дьяконов в синих очках, карточный шулер Гусев, судебный пристав Горюнов, купец Ткаченко.
З ато на галерке настоящая буря. Дверь распахивается, и в проем врывается толпа молодых людей. Здесь те, кто либо незаконно проник на представление, либо не в состоянии наскрести денег на хороший билет. Мальчишки несутся со всех ног, чтобы захватить места в первом ряду. За ними с криками гонится нетерпеливая толпа, и едва мальчишки, среди которых Бомба, успевают занять места, как тотчас остальная публика наваливается на них и самым жестоким образом прижимает к барьеру.
Г аснет свет. Разъезжается занавес. Начинается спектакль. На сцене Прекрасная Елена и комик Телегин. В руках Бомбы фунтик семечек. Антон далеко не единственный, кто во время представления лущит подсолнух. Шелуха летит в партер и осыпает инспектора Дьяконова. Инспектор начинает нервничать. Прима заканчивает арию, и зал взрывается аплодисментами.
Раек неистовствует. Антон громко кричит "браво", аплодирует, и фунтик семечек дождем проливается на Дьяконова. Антон снова кричит "браво", и Дьяконову удается зацепить Бомбу взглядом. Инспектор стряхивает с себя семечки, поднимается и покидает зал.
И нспектор выходит из театрального подъезда, сворачивает за угол. Воспользовавшись боковой дверью, он поднимается по узкой чугунной лестнице. Дьяконов открывает дверь и попадает в раек. Его замечают. По рядам ползет шепот:
– Господа гимназисты! Инспектор!
Мальчишки тут же спохватываются. Толкают друг друга в бока.
– Инспектор! Дьяконов! Антропос!
Протискиваясь сквозь публику, гимназисты спешат к потайному выходу, но Бомба так захвачен представлением, что ничего не замечает. Зал снова взрывается овацией. Дьяконов совершает коварный обходной маневр, подбираясь к потайному выходу. Словно почуяв что-то, Антон оборачивается и замечает синие очки инспектора. Бомба прорывается сквозь публику и поспевает к потайному ходу первым. Однако Дьяконов уже близко.
А нтон бежит вниз по лестнице. Сзади звучат шаги Командора – это спускается Дьяконов. Как назло все двери заперты. Лишь последняя дверь поддается, и Антон попадает за кулисы. Однако не на сцену же ему бежать, а больше и деться некуда. Бомба прижимается к стене. Инспектору осталось преодолеть последний марш. Вдруг из темноты возникает Шарлотта. Она видит бледное лицо Антона, слышит шаги и все понимает без слов. Шарлотта задирает голову и, нащупав в темноте перекладину, начинает ползти вверх. Оказывается, в углу стояла высокая деревянная лестница, которую Антон не приметил. Шарлотта и Бомба поднимаются по лестнице. За кулисы выходит инспектор. Шарлотта и Антон замирают. Дьяконов прислушивается, он не уходит. Шарлотта и Антон продолжают подниматься по лестнице.
О ни на колосниках. Колосники – это решетчатый потолок сцены, на котором располагаются блоки подъемов для смены декораций. Перед беглецами несколько перекинутых от одной конструкции к другой деревянных мостков.
– Я боюсь высоты, – признается Шарлотта. – Идите перфый.
Антон ступает на мосток. Им предстоит перейти сцену от левой галереи к правой. Клоунесса не отстает от Бомбы. Антон смотрит вниз, голова идет кругом. Он делает еще несколько шагов, теряет равновесие и срывается. Однако ему удается схватиться за канат, но тот не закреплен. Канат бежит через систему блоков, и если один его конец, на котором висит Антон, несется вниз, то другой конец каната скользит вверх. Несущийся вверх конец корабельного каната находится в одном прыжке от Шарлотты, но этот прыжок может стоить ей жизни. Слишком мало у клоунессы времени для раздумий, однако даже эти несколько секунд кажутся вечностью. Шарлотта прицеливается, напружинивается и, совершив поистине кошачий прыжок, повисает на канате, который сначала по инерции тянет ее вверх, однако вскоре она уже движется вниз, вытягивая Антона из пропасти. Бомба и клоунесса раскачиваются на двух концах одного каната. Теперь они похожи на два маятника, которые несутся навстречу друг другу. Они совершают свои перелеты за театральным задником, их никто не видит, и спектакль продолжается.
– Я никогда тебя не забуду! – кричит Антон.
Их лица перепархивают из мрака в свет и обратно.
– Маленький лгун, – смеется она смехом ведьмы.
– Скажи мне что-нибудь хорошее! – несется он через полумрак, потеряв ее из виду.
– Ты будешь большим челофеком! Может быть, капитаном корабля.
– Говори, Шарлотта, говори!
– Если будешь капитаном корабля, не думай о береге. Ты никогда не увидишь берега, – проносится она мимо Бомбы и исчезает в темноте.
– А если я буду сочинять пьесы? – спрашивает он, когда они снова проносятся мимо друг друга.
– Тогда твои пиесы будут без начала и конца, – смеясь, исчезает она в другом конце темноты.
Шарлотта возвращается и перехватывает рукой канат, на котором раскачивается Бомба. Клоунесса оплетает оба каната ногами в оранжево-черных носках и помогает Антону взобраться на балкон двухэтажной декорации, напоминающей дворец турецкого султана.
– Я хочу быть писателем, Шарлотта.
Он бросается в объятия клоунессы и покоит на ее груди свою голову.
– Ты мое зерце, – вздыхает она. – Мое зерце без берегов. – И печально произносит: – У тебя душа шута. Как и у меня. Мы Божьи пшуты, мой маленький лгун.
ЗТМ.
3
Д ом Чеховых. В кухню заходит Маша.
– Сестра, к тебе подруга пришла, – говорит Антон.
– Лиза? – спрашивает Маша.
– Лиза, Лиза.
– И где она?
– На твоей кровати. Прилегла отдохнуть.
Счастливая сестра несется в комнату. На ее кровати кто-то лежит, причем укрыт с головой. Из-под одеяла торчит девичий чепчик. Маша хочет напугать подругу. Маша резко сдергивает одеяло и заходится в жутком крике – в кровати лежит скелет императора Александра I.
М ашин крик облетает весь Таганрог.
П одвал бакалейной лавки Чеховых. По полке, заставленной бутылками, идет толстая крыса. Перепуганная Машиным криком, который достигает подвала лавки, крыса неловко разворачивается и плюхается в открытый бак с подсолнечным маслом.
А лександр и Николай стоят на улице. Мимо них проезжает коляска с Селивановым и купцом Еремеем Ткаченко.
– В "Бристоль" потащились, – провожает взглядом коляску Коля. – Говорят, нашему жильцу чертовски в карты везет.
– С души меня воротит, Николай. "Бристоль" – верх желаний. Посмотри кругом! Грязь, вонь, плач, лганье. Одного года довольно пожить здесь, чтобы очуметь. А Селиванов все блистает. В Москву! В Москву бежать надо.
– А как же папаша? Не заскучает без нас? – насмешливо спрашивает Николай в надежде, что брат разовьет его цинического настроение.
И Александр рад стараться. Он пародирует Павла Егоровича:
– Чем же развлечь мое сердце? Одно воспоминание, что я один, убивает меня до изнеможения!
Братья смеются.
Т айная комната гостиницы "Бристоль". Селиванов и Ткаченко за карточным столом. Ткаченко набивает люльку грубым и удушливым тютюном, как делали его предки казаки. Селиванов попыхивает гербовой сигарой. В клубах желтого дыма кипы банкнот и стреляющие глаза Еремея Ткаченко. Еремей продувается. Решает еще раз попытать счастья. И снова – тщетно. Ткаченко бледен, как сама смерть.
– Чого ты блидый такый? – Селиванов на манер бандуриста запевает казацкую песню: – "Мени з жинкою не в ó зыться, А тютюн та люлька Козаку в дорози знадóбыться…". Не убивайтесь, голубчик. Хотите, долг и прощу. Совсем прощу.
– Как так? – хлопает глазами купец. – Что за шутка?
Селиванов закатывает к небу глаза и произносит с наигранным благоговением:
– Прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему.
Ткаченко не может поверить:
– Так не полагается. Вы вправе погубить меня, но не вправе облагодетельствовать.
– Ну, хорошо, хорошо, – выпускает клуб дыма Селиванов. – Имеются у вас, Ткаченко, должники?
– Как же! Кто теперь кому не должен? Весь Божий мир основан на кредите.
– Ну а кто в вашем списке первый?
– Первый? Так это… Павел Егорович. Он мне тысячу задолжал.
– Взыщите по векселю. Вот и деньги.
– Пустое. Денег у Павла Егоровича давно не водится.
– А вы все одно взыщите. Да через суд, голубчик. Через суд. Коли взыщете, о долге вашем карточном тут же и позабудем.
Ткаченко мнет в кулаке бороду.
– Мудрено что-то.
Селиванов пускает ему в лицо клуб дыма.
П о вечернему Таганрогу идет Селиванов. Насвистывает. Заглядывается на дам. По небу над его головой плывут цветные шары, склеенные из бумаги. Шары поднимаются все выше и выше. Селиванов таращится на шары.