"Что же вы, Чехов, так плохо относитесь к древнегреческому?" – интересуется Ариадна Николаевна, перевоплотившаяся в учителя греческого. – "Вы оставлены на второй год!" – строго выносит приговор Ариадна Николаевна, переодетая в Вучину. Но вдруг Ариадна сдирает с лица усы, снимает шляпу, волосы рассыпаются по плечам, и заходится в смехе.
Потом появляется много грозящих пальцев, и фраза "На второй год!" повторяется разными голосами и на разные лады.
Кажется, что это причитают и требуют, кричат и шепчут, грассируют и гундосят, басят и пищат, умоляют и проклинают бьющиеся о раскаленное стекло мотыльки.
Т еатр. Гул голосов, который порождают мотыльки, переходит в гул партера. Небывалое для города событие. Водевиль из-под пера гимназиста. Фантастическое. Однако и времена особенные. Парусники из Малой Азии и Трапезунды уже не стоят в порту. Все пути в Таганрог заросли бурьяном да коноплей. Может быть, и в сердца человеческие зарос путь. В театре царит атмосфера пира во время чумы.
Зал набит битком. Зрители разодеты, расфранчены. Все чего-то ждут. Но больше всех ожиданий у Гавриила Петровича. Он бросает из ложи бельэтажа прожигающие взгляды на Ариадну Николаевну. Ей передается электрическая сила треволнения, исходящая от Селиванова, и Ариадна внутренне трепещет. Сегодня Селиванов неотразим. Выбрит, надушен, адски наряден.
– Автор-то, слышали, сын беглого бакалейщика? – раздается чей-то голос.
– Известно. Антошка, по кличке Бомба.
В другом углу шушукаются титулярный советник и его женушка:
– В Гоголи лезть да в Крыловы в таких младых летах я бы не стал…
– Ну и сиди, телепень! А я веселиться буду!
Все тут и всё тут. И длинные прозрачные шлейфы, и грубое солдатское сукно. Атмосфера карнавала. Фешенебельная публика не чурается голытьбы, а голытьба не раболепствует, не жмется по углам. Таганрогцы воодушевлены, поддевают друг друга взглядами и шутками.
За толстой занавесью прячется Антон. Он похож на подглядывающего и подслушивающего мальчишку, которого погнали спать, чтобы не мешал взрослым. Но мальчишка нашел, где укрыться.
Задуваемая слабым ветром, гаснет люстра. Или Антону это кажется, что люстру задувает степной вечерний ветерок. Хрустальные подвески меркнут одна за другой. Антон бросает последний взгляд на зал, на пустующую царскую ложу и видит, что теперь ложа не пуста. В ложе сидит скелет Александра I с горностаевой мантией на плечах. На голове императора корона. Камни в короне меркнут так же, как и подвески театральной люстры. Однако можно дать голову на отсечение, что Антон единственный, кто видит императора. Да и то, царь является ему на миг.
З анавес раздвигается, и перед публикой предстает степь. Не степь, конечно же, а декорация степи.
На сцену выходит оборванец с крепкой палкой. Рыжая бородка и крючковатый нос делают его сходство с Моисейкой неотразимым.
П о залу прокатывается волна удивления. Все взоры обращаются к галерке, на которой, тараща безумные глаза, сидит Моисейка. Заметив, что на него смотрят, он приосанивается и расправляет плечи.
Р асхаживающий по сцене рыжебородый оборванец ежится.
– Край наш очень ветреный, – говорит он. – Семь месяцев в году такие вертопрахи, что только диву даешься, как мы еще живы.
За кулисами воет ветер, который изображают всеми возможными способами мещанские дети. Это те самые мальчишки, которые дразнили Гарибальди и от которых он отбивался палкой и орехами. Мальчишки притащили и Рогульку. Пес Рогулька талантливо подвывает, добавляя необходимую ноту ужаса в вой ветра.
Из-за дальних кулис выходит мужик в красной рубахе и черных сапогах. Он ведет на веревке небольшой монгольфьер. Ступает через силу, сопротивляясь ветру.
– Это Егор, – сообщает рыжебородый. – Шальной заблудящий человек. Был охотник и по лошадиной части барышничал, а теперь шар на веревке водит. Раз сядет в человека ветрянóй дух, то ничем его не вышибешь.
Перейдя сцену, воздухоплаватель исчезает за кулисами.
Мещанские дети снова принимаются изображать ветер. Они дуют в трубы и приводят в действие хитрые трещотки, напоминающие допотопный ткацкий станок.
– Степь наша без конца и края, – продолжает рыжая борода. – Ветер гуляет лихой. Такой ветер, что может чиновника унести… или принести. Степь она и есть степь…
Из-за кулис на сцену выкатываются перекати-поле. Шарообразные растения бороздят сцену в разных направлениях. И вдруг точно таким же шаром выкатывается господин в зеленом мундире. Когда господин вскакивает и разгибается, являя публике пышные соломенные усы, все ахают.
– Родион Петрович Полумраков, собственной персоной, – представляет чиновника оборванец.
Полумраков кланяется.
Т еперь взгляды таганрогцев обращаются к Селиванову. Гавриил Петрович начинает немного нервничать, но вида не подает. В углу его ложи стоит ломберный столик с графинчиком и стопочкой. Улучив момент, Селиванов прикладывается.
Г осподин в зеленом мундире достает из кармана колоду карт и ловко пускает их из руки в руку. Затем Полумраков поворачивается к залу в профиль и снова пускает на воздух колоду карт, усеивая ими всю сцену.
Из-за кулис выходят герои пьесы. Прекрасная Елена, купец, которого играет комик Телегин (купец имеет отдаленное сходство с Павлом Егоровичем), другой купец с люлькой в руке, по которой в нем можно узнать Еремея Ткаченко, дама с формами по имени Аделаида, в окружении поклонников. Герои пьесы поднимают с пола карты, каждый свою карту, и, разбредясь по сцене, поворачиваются к залу спиной.
А зал уже давно гудит, потому что многие узнаны. Трудно не угадать в даме с формами Ариадну Николаевну, а в поклонниках – грека Вучину и преподавателя физики Поликанова. Публика в партере обменивается мнениями:
– Полумраков какой-то. Черт его знает, чем занимается. На Селиванова похож.
– Селиванов и есть. Сходство даже глаз режет.
А нтон наблюдает из-за кулис за происходящим на сцене и в зале. Ропот в зале нарастает. Антон пятится, спотыкается о театральный реквизит, стоящий за его спиной, падает, вскакивает, расталкивает рабочих сцены, актеров и убегает по коридору, который ведет к гримерным комнатам.
А нтон несется мимо комнаты Прекрасной Елены. Вдруг останавливается, врывается в комнату. В комнате темно. Замешкавшись на секунду, сигает под диван. Под тот самый диван, где он нашел убежище, когда гнался за папашиным сапогом.
А тем временем действие на сцене продолжается. Степь сменилась городским парком. Посреди парка фонтан со скульптурной группой "Геркулес, разрывающий пасть льву". Атлетически сложенного Геркулеса изображает контрабандист Геракл, а льва – Одиссей. Для пущей убедительности на копчике у Одиссея красуется желтый хвост с кисточкой. Рыжебородый оборванец продолжает свой рассказ:
– Вот здесь мы встретились в последний раз. Я назначил ей свидание у статуи Геркулеса, разрывающего пасть льву.
Из-за кулис выходит Прекрасная Елена. Она напевает и крутит в руке зонтик. На Елене прозрачный шарф. Завидев ее, рыжебородый ловко выворачивает свое платье наизнанку. Теперь он респектабельный господин во фраке. Цилиндр, трость и белые перчатки превращают его в настоящего денди.
– Моисей, – обращается к нему Елена, – поедем со мною в Париж. В Париже у меня есть любовник. Он банкир. Страшно богат. Но ты, Моисей, его застрелишь. В солнечный день, на Елисейских полях, золотой пулей.
– Я не могу, моя прелесть. Я всего лишь ювелир. Я не Гарибальди.
– Фи! – морщится Елена, – какая проза. Ну, тогда в Париж я поеду без тебя.
И, послав воздушный поцелуй рыжебородому господину, подбрасывает свой шарф на воздух. Взвившись, шарф улетает за кулисы. Ювелир Моисей провожает его взглядом, полным отчаяния и нежности.
Ювелир кружится на месте волчком, поднимая фалды фрака, и снова превращается в рыжебородого оборванца. Единственное, что в нем еще выдает респектабельного господина, это цилиндр. Оборванец достает из кармана грецкий орех, ставит его на сцену и, целясь из трости в Геркулеса, разбивает орех каблуком.
– Пух! – произносит оборванец.
– Развоевался, Гарибальди, – усмехается Геркулес. – Упорхнула твоя краля.
Прекрасная Елена, кружась и смеясь, покидает сцену.
И вдруг на сцену выходит маленький отряд таможенных инспекторов. Маршируя, они окружают фонтан. Едва ли эта сцена замышлялась автором. В зале поднимается шум. Однако закон неумолим. Таможенники уводят арестованного Геркулеса и льва со сцены.
Рыжебородый опускает трость, голову и обращается к залу:
– Больше я никогда не видел моей любви. Норд-вест унес ее. А заодно норд-вест унес и мой разум. – Рыжебородый снимает цилиндр и запускает его подобно тарелке. Цилиндр исчезает там же, где исчез прозрачный шарф Прекрасной Елены. – Я сделался посмешищем, сумасшедшим. А как бы вы поступили на моем месте?
И снова все взоры обращаются к галерке. Моисейка невозмутимо достает из кармана орех, дробит его каблуком и вдумчиво жует.
Ш арлотта, на ходу надевая какой-то странный костюм, бежит по театральному коридору. Она заглядывает в комнаты. Кого-то ищет.
Т ем временем представление продолжается.
– Много воды утекло с тех пор, – произносит рыжебородый оборванец. – Сейчас городской парк не узнать. Все здесь теперь другое.
По парку прогуливается Аделаида с поклонниками. Каждый из них старается угодить ей.
В гримерку Прекрасной Елены забегает Шарлотта. Она в костюме мухи. На спине два проволочных крыла. Шарлотта включает свет. Она обозревает комнату и останавливает взгляд на диване. Сердце подсказывает ей, где прячется Антон. Но она не нагибается, не заглядывает под диван.
– Послушаль меня, так нельзя, – со стороны может показаться, что Шарлотта разговаривает сама с собой. – Ты уже не есть маленький мальчик. Ты есть мужчина. Я одна не подниму эту трупфу. И будет провал. Ты хочешь провал?
Антон, лежащий под диваном, не отвечает. Справившись с собой, он, наконец, заговаривает:
– Умоляю, выключи свет.
Шарлотта гасит свет.
– Пусть меня назовут свиньей, если я когда-нибудь напишу еще что-нибудь, – признается Антон из-под дивана в темноте.
– Всё, я полетел, – только лишь и произносит Шарлотта.
Она выпархивает из гримерки и притворяет за собою дверь.
В городском саду перемены. Возникает декорация, изображающая лавку Павла Егоровича. Вывеска: "Чай, сахар, кофе и другие колониальные товары". В лавке разноцветные гирлянды леденцов на нитках, сушеная рыба, рожки, халва, хурма, рахат-лукум, восковые спички с пестрыми головками. Все эти продукты во много раз превышают обычный свой размер. Павел Егорович стоит за прилавком. Вокруг него вьются три мухи. Их изображают дородные дамы с крыльями за спиной. Из-за кулис выходит рыжий рассказчик. На актере, играющем Моисейку, изодранный фрак. Ноги его босы, в руке палка. Моисейка приближается к прилавку. Достигнув его, обращается к залу:
– Я не сразу сошел с ума. Сначала я запил.
Затем он поворачивается к бакалейщику и отрезает:
– Водки!
Павел Егорович наливает оборванцу стопку. Рыжий вколачивает ее в глотку, занюхивает суковатой палкой, а потом из этой палки палит по мухам. Женщины-мухи картинно заваливаются на бок. Это выглядит комично, так как они не сразу ложатся вверх брюхом. Подстреленные дамы долго решают, на какое же колено им встать, прежде чем разлечься. Когда же оборванец уходит со сцены, дородные насекомые, цепляясь друг за друга, поднимаются и снова начинают кружить.
В бакалею заходит купец с люлькой, набитой тютюном. Долго наблюдает за маневрами матрон. Женщины не просто покачивают вытянутыми толстыми руками, но еще и отчаянно жужжат. Две из них хватают огромные спички и начинают сражаться. Третья муха, забравшись на прилавок, уминает крендель. Эту муху играет Шарлотта.
– Когда, Петрака, по векселю мне заплатишь? Когда рак на горе свистнет или чуть попозжее? – интересуется купец с люлькой.
– Ваккурат, когда рак свистнет, – отвечает бакалейщик. – Слыхал поговорку? Было у Макея четыре лакея, а теперь Макей сам лакей. Это про меня. А завтра и про тебя будет. Леденцов хочешь?
Купец морщится.
– Мухи у тебя, Петрака. Полчища. Чтоб они околели. Бесовское отродье.
– Мухи не нравятся? Гм… Я таких скромных насекомых в жизни не видывал. Мухи не клопы. Клопы вас в одну ночь съедят.
Муха, жующая крендель, кивает.
– Клопы будут похуже таганрогских кредиторов, – продолжает бакалейщик. – А мухи только обдуют крылушками, как ангелы, и разгонят этого самого кредитора, который перед носом образовался.
Три дамы в мушиных костюмах рады стараться. Машут руками на купца с люлькой.
– Мухи очищают воздух, – резюмирует Петрака. – Много я сделал открытий и кроме этого, хотя и не имею аттестатов и свидетельств.
– Кыш, кыш! Вот еще комиссия! – отмахивается от мух купец и припускает из лавки.
С идящий в зале Ткаченко сначала белеет, потом краснеет, но не выдерживает и покатывается сосмеху вместе со всеми. Зрителям совершенно не важно, действительно ли так уж смешно то, что происходит на сцене, больше забавляет таганрогцев реакция тех, кого узнали и кто находится здесь же, в театре.
В нутри небольшой каморки сидит Шарлотта и обмахивается веером. Каморка сооружена из реек и холстины и имеет множество уступов. На гвоздике висит бутафорский деревянный меч. Шарлотта нервничает. Дверца каморки открывается, и туда пытается проникнуть комик Телегин:
– Муха! – удивляется он. – И ты здесь. С мухой все-таки веселей.
Однако Шарлотта, которая еще не успела совлечь с себя костюм мухи, бьет комика по голове веером.
– Пшел! Пшел! Это есть место Антон Палыча.
Телегин, смеясь, ретируется.
В каморку заглядывает администратор:
– Ваш выход, мадам завод! Где автор?
Шарлотта выпихивает его бутафорским деревянным мечом. Защищаясь, администратор инстинктивно хватается за меч и выдергивает его из рук Шарлотты. Немка запирает дверцу.
– Мадам не есть завод, – сердито произносит она. – Мадам не есть муха. – И уже печально: – Мадам есть маленький птичка.
Шарлотта всхлипывает. Затем она припадает к горизонтальной щели, из которой видны кулисы и часть сцены. По сцене расхаживает господин с пышными усами. Он поглядывает на часы. Пройдясь еще немного, усатый бросает гневный взгляд в сторону Шарлотты, хотя, кажется, он не может ее видеть, ведь Шарлотта глядит через узкую щель. Шарлотта подается назад. В каморку стучат. Слышны голоса:
– Заперлась, чертовка!
Вдруг в каморку, продрав холстину, проникает мужская рука и начинает шарить. Когда рука приближается к лицу Шарлотты, немка кусает руку за палец. Раздается крик, и рука исчезает.
– А, может, ее лопатой? – раздается голос рабочего сцены.
В коморку нагло просовывается здоровая деревянная лопата. Недолго думая, Шарлотта завладевает лопатой, оставляет агрессора ни с чем.
А что же видят зрители? Они видят сцену, по которой нервно расхаживает Полумраков.
– Как же эти женщины любят опаздывать! – гневается он. – Тысяча чертей! Какое легкомыслие… – Он снова глядит на часы, потом переводит взгляд за кулисы. – О, эти женщины! Они все до единой сфинксы!
Д верца распахивается, и в каморку влезает Антон. Он переглядывается с Шарлоттой, на ней лица нет. Не сговариваясь, они берутся руками за рейки, поднимают каморку, припадают к узкой горизонтальной щели, через которую видна сцена, и, мелко перебирая ногами, выходят из-за кулис. Перед ними плывет дама с пышными формами.
З ал ахает. Раздаются смешки. И немудрено. Вот что видят зрители. К усатому господину степенно подходит дама, в которой горожане вначале спектакля признали Ариадну Николаевну. А за дамой на манер пажа следует завод с трубой из папье-маше. По стенам завода намалеваны кирпичи.
Завидев даму, Полумраков бросается к ней, берет за руки и перецеловывает все пальчики. Смотрит через голову Аделаиды на трубу завода, зажмуривается и снова целует руки.
– Фея! Богиня! Мираж!
– Полно, полно.
– Жду ответ на свой вопрос. Пребываю в ожидании вынутия жребия. Если откажете – ударюсь в страшный трагизм.
Аделаида подходит к передвижной будке, изображающей завод. Из завода высовывается рука и изгибается кренделем. Аделаида берет завод под руку.
– Меня сильно удивляют и изумляют ваши речи, – говорит она. – Почему же я должна верить? Вам, канашка, шельмец этакой, нравится одна только моя материальная красота.
Завод покачивает боками.
В зале раздается смех.
Аделаида выбегает на авансцену и обращается к Полумракову:
– За что вы меня полюбили? За характер? За красоту? За эмблему чувств? Нет-с. Вы полюбили меня за приданое мое. За приданым погнались. Что, разве неправда? То-то, что правда. А до моей наружности и до моей души вам и дела нет.
Она подходит к будке с трубой и кокетливо кисейным платочком смахивает с завода пыль. Протирает нарисованные окна. Жалуется заводу на Полумракова:
– Нету ему дела до моей души, нету.
Ш арлотта и Антон глядят на сцену через щель передвижной будки. Антон видит не только сцену, но и зрительный зал. Антон ищет глазами Селиванова и находит его. На лице Гавриил Петровича буря чувств. Он хлопает рюмку водки.
Т ем временем действие на сцене продолжается.
– Если бы у вас наружность была самая обыкновенная, нос папашин, а подбородок мамашин, то разве воспылало бы мое чувствие, мое самолюбие и мое самозабвение? – парирует Родион Петрович.
– Все ваши слова ложь, ложь и ложь. Баллада! – заявляет дама.
– Баллада? – переспрашивает он.
– Баллада, – настаивает она.
Полумраков опускается перед Аделаидой на колено:
– Вот вам моя рука и сердце! Если откажете – или в петлю, или на Кавказ.
– Ах, вы совсем не знаете меня, – заламывает она руки. – Мне нужен рыцарь без страха и упрека, а не любитель ловить рыбку в мутной воде. Мне нужен паладин, а не полуплут. Сразитесь с драконом!
Вступает оркестр. Трубы и литавры создают тревожную атмосферу.
– Мой Роланд, если вы победите, я ваша!
Родион Петрович поднимается с колен, дерзкий взгляд он бросает в зал. Теперь он Роланд, теперь он романтический герой.
Н а сцену выходит рыжий оборванец с копьем в руке и подкидывает его. Роланд Полумраков на лету перехватывает копье.
– Но где дракон? – спрашивает Роланд.
– Вот, – указывает оборванец на кирпичный завод и, обратившись к зрительному залу, добавляет: – Полумраков принял вызов. В ту ночь разразилась страшная буря.
Звучит барабанная дробь. Мещанские дети за кулисами имитируют раскаты грома. Роланд обходит завод кругом. Вдруг труба из папье-маше выпускает клуб черного дыма. Зал ахает, а рыцарь подается назад.