ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же, Бютэ, Философ и Шелковинка.
Бютэ . Я здесь! Что, горим?
Шелковинка . Или кто чужой сюда пролез?
Бютэ . По мне, так уж лучше пожар. Огонь недолго и потушить.
Философ . А чужого - придушить.
Ляфурай . Да нет, вот разгневался из-за пустяков.
Бютэ . Опять нравоучения, благодарю покорно!
Шелковинка . Мое дело сторона, я и из дому ни на шаг.
Вотрен (Шелковинке) . А как же намедни, когда я велел тебе снять ночной колпак, душегубец ты этакий...
Шелковинка . Нельзя ли без титулов?
Вотрен . ...и велел сопровождать меня в качестве егеря к фельдмаршалу, ты, подавая мне шубу, стянул часы у казачьего гетмана.
Шелковинка . Так ведь это же враги Франции.
Вотрен . А ты, Бютэ, старый прохвост, украл лорнетку у принцессы Архосской, когда она подвезла сюда в своей карете вашего молодого хозяина.
Бютэ . Да ведь лорнетка-то сама упала на подножку.
Вотрен . Тебе следовало учтиво подать ее принцессе, а ты при виде золота и жемчуга сразу же выпустил когти.
Ляфурай . Неужели нельзя уж и капельку побаловаться? Какого черта! Жак, ты хочешь...
Вотрен . Что-о?
Ляфурай . Вы хотите, господин Вотрен, чтобы этот молодой человек на тридцать тысяч франков жил как принц какой-нибудь. Мы действуем на манер некоторых иностранных правительств: прибегаем к займам и кредиту. Кто является к нам за деньгами, сам без кошелька уходит, а вы еще недовольны.
Шелковинка . Ну, уж если мне запрещается приносить с рынка деньги, когда я отправляюсь без гроша за провизией, я подаю в отставку.
Философ . А я взял по пяти тысяч с четырех каретников за право нас обслуживать, и своих денежек им уж не видать! Намедни господин де Фрескас потащился из дома на двух клячах, а домой мы с Ляфураем его прикатили на паре рысаков тысяч в десять, и они нам обошлись всего-навсего в два-три стаканчика дрянной водки.
Ляфурай . Нет, киршвассера.
Философ . Словом, если вы за это на нас сердитесь...
Шелковинка . Как же вы думаете вести дом?
Вотрен . И вы воображаете, что вам это долго будет с рук сходить? Я разрешил это на время, ради вашего устройства, теперь хватит - запрещаю. Вы, кажется, хотите попасть из огня да в полымя? Если вам не угодно понимать, я подыщу себе других слуг.
Бютэ . Где же это вы их найдете?
Ляфурай . Пусть поищет.
Вотрен . Вы, верно, забыли, что сами доверили мне свою шкуру, и теперь я за вас отвечаю. Неужто я для того просеивал вас в трех разных городах, точно крупу через сито, чтобы теперь вы сами лезли на виселицу, как мухи на огонь? Запомните раз и навсегда: неосторожность для нашего брата - преступление. И вид у вас должен быть такой невинный, будто с вас можно спарывать галуны. Слышишь, Философ? И из своей роли не выходить: вы - честные люди, преданные слуги, вы боготворите своего барина, господина Рауля де Фрескаса.
Бютэ . Вы что же - хотите из этого молодца какую-то святыню сделать и нас всех запрячь? Но ведь мы-то его не знаем, и он нас не знает.
Философ . Он хоть из нашей братии?
Шелковинка . И что все это нам даст?
Ляфурай . Мы подчинились вам с условием, что будет восстановлено "Общество десяти тысяч" , что нам за каждое дело будет перепадать по меньшей мере десять тысяч франков, а у нас еще даже основного капитала нет.
Шелковинка . Когда же мы наконец станем капиталистами?
Бютэ . Не дай бог, мои товарищи проведают, что я целых полгода разыгрываю старого привратника, да еще совершенно даром, - я прямо-таки опозорюсь в их глазах. Если я рискую головой - так только ради того, чтобы прокормить мою Адель, а вы запретили мне с нею видеться. За эти полгода она, верно, иссохла и превратилась в спичку.
Ляфурай (Шелковинке и Философу) . Она за решеткой, да не стоит его, беднягу, огорчать.
Вотрен . Все выложили? Так вам, черт возьми, мало, что вы здесь целых полгода благодушествуете, обжираетесь, как дипломаты, пьянствуете, как сапожники, ни в чем не терпите недостатка?
Бютэ . Тут без дела плесенью покроешься.
Вотрен . Благодаря мне полиция о вас забыла. Одному мне вы обязаны теперешним беззаботным существованием. Я стер с ваших лбов красное клеймо, которым вы были мечены. Я - голова, я все придумываю, а вы - только руки.
Философ . Да уж что толковать!
Вотрен . Подчиняйтесь мне, не рассуждая.
Ляфурай . Не рассуждая.
Вотрен . Безропотно.
Шелковинка . Безропотно.
Вотрен . Или же расторгнем наш договор и убирайтесь ко всем чертям. Если уж и со стороны вашей братии я вижу только черную неблагодарность, так кому же после этого можно оказывать услуги?
Философ . Мы тебе благодарны, повелитель.
Ляфурай . По гроб жизни, великий ты человек!
Бютэ . Я тебя люблю больше Адели.
Шелковинка . Да мы тебя боготворим.
Вотрен . Я буду вас нещадно бить.
Философ . Бей, не моргнув глазом.
Вотрен . Плевать вам в харю и играть вашей жизнью, как медяками в орел и решку.
Бютэ . Ну, я могу и ножом сыграть.
Вотрен . Так убей же меня, чего ждешь?
Бютэ . На него нельзя сердиться! Желаете, чтоб я вернул лорнетку? Я ведь берег ее для Адели.
Все (окружив Вотрена) . Не покидай нас, Вотрен.
Ляфурай . Вотрен! Друг наш!
Философ . Великий Вотрен!
Шелковинка . Старый наш товарищ! Делай с нами все, что хочешь.
Вотрен . Я и так могу сделать с вами все, что захочу. Как я подумаю, что из-за дрянного колечка вы можете все загубить, - так и швырнул бы вас туда, откуда вытащил. Вы либо выше, либо ниже общества, вы - подонки или накипь, а мне хотелось бы вернуть вас в лоно общества. Прохожие улюлюкали вам вслед, а я хочу, чтобы вас приветствовали; вы были отщепенцами, а я хочу, чтобы вы стали честными людьми и даже более того.
Философ . А разве бывает что-то большее?
Бютэ . Бывают такие, которые вообще ничто.
Вотрен . Есть такие, которым дано судить о честности других. Из вас никогда не выйдет добропорядочных обывателей; вы можете быть либо неудачниками, либо богачами; поэтому вам нужно идти напролом... Искупайтесь в золоте, и вы выйдете из этого источника добродетельными.
Шелковинка . Да, уж могу заверить: когда я ни в чем не буду нуждаться, я таким добрым и благородным стану...
Вотрен . Чудесно! Ты, Ляфурай, например, можешь сделаться, как один наш приятель, графом де Сент-Элен . А ты, Бютэ, о чем мечтаешь?
Бютэ . Да мне хотелось бы стать филантропом, тогда и миллионером стать недолго.
Философ . А мне - банкиром.
Шелковинка . Хочешь быть патентованным?
Вотрен . Так будьте же, смотря по обстоятельствам, слепыми и ясновидящими, ловкими и неуклюжими, придурковатыми и умными - подобно всем, кто стремится выйти в люди. Не судите о моих поступках, не старайтесь понять больше того, что я сам вам объясняю. Вы спрашиваете, что представляет собою Рауль де Фрескас? Сейчас скажу. Скоро у него будет миллион двести тысяч годового дохода, он станет принцем, а я подобрал его нищим на проезжей дороге, двенадцатилетним мальчишкой, который собирался поступить в барабанщики. Он был без роду, без племени и только что приехал с острова Сардинии, где, вероятно, выкинул какую-нибудь скверную шутку. Словом, он скрывался.
Бютэ . Ну вот, теперь мы знаем его прошлое и его положение в обществе...
Вотрен . Марш в свою конуру!
Бютэ . Там сторожит Нини, дочка тетушки Жирофле.
Вотрен . Гляди, как бы она невзначай не пропустила какого-нибудь шпика.
Ляфурай . Ну! Такую кошечку нет надобности натаскивать на мышей.
Вотрен . А что я собираюсь сделать из Рауля... вот увидите, на что я способен. Ведь таких юношей, как он, найдется немного. Рауль де Фрескас даже в нашем болоте остался чистым, как ангел. Он - наша совесть, а главное - он создание рук моих. Я ему и отец и мать, и я хочу быть ему провидением. Я люблю делать людей счастливыми, раз сам уже не могу быть счастлив. Я дышу его дыханием, живу его жизнью. Его страсти - мои страсти. Только благодаря этому юному сердцу, незапятнанному ни единым преступлением, я еще могу переживать высокие, благородные чувства. У вас же бывают прихоти - так вот это моя прихоть. Общество наложило на меня клеймо, а я в обмен возвращаю ему человека честного, я вступаю в единоборство с судьбой. Хотите помогать мне? Так подчиняйтесь.
Все . На жизнь и на смерть!
Вотрен (в сторону) . Еще раз удалось укротить мою дикую свору. (Вслух.) Ну-ка, Философ, оденься чиновником из бюро находок, постарайся принять соответствующий вид, осанку и отнеси обратно ложки, которые Ляфурай позаимствовал в посольстве. (Шелковинке.) А ты, Шелковинка... Сегодня у господина де Фрескаса собирается несколько друзей, приготовь-ка завтрак, да поторжественнее; обедать мы не будем. Затем оденься скромно, строго, изобрази из себя поверенного. Тебе придется сходить на улицу Облен, дом номер шесть, на четвертый этаж; позвонишь семь раз, четко раз за разом. Спросишь дядюшку Жирофле. Тебе ответят: а вы откуда? Скажешь: из одного цыганского морского порта. Тебя впустят. Мне необходимы письма и кое-какие бумаги герцога де Кристоваля; вот тебе и образчик, пусть изготовят мне точно такие же документы и как можно скорее. А ты, Ляфурай, похлопочи, чтобы в газетах появилось несколько строк относительно прибытия в Париж... (Шепчет ему на ухо.) Это тоже входит в мой замысел. А теперь - по местам!
Ляфурай . Ну что, довольны?
Вотрен . Доволен.
Философ . И больше на нас не гневаетесь?
Вотрен . Не гневаюсь.
Шелковинка . Теперь уж никаких бунтов. Будем умниками.
Бютэ . Не беспокойтесь. Будем не только вежливыми, но даже честными.
Вотрен . Да, да, дети мои, немного порядочности, побольше выдержки - и вы добьетесь всеобщего уважения.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Вотрен один.
Вотрен . Чтобы держать их в руках, достаточно их уверить, что они люди честные и с будущим. А будущего у них как раз и нет. Что с ними станется? Ну, да ладно - если бы полководец стал всерьез думать о судьбе своих солдат, он не решился бы сделать ни одного выстрела из пушки. Двенадцать лет невидимой, подземной работы, и вот я накануне того, когда Рауль благодаря мне достигнет высшего положения в обществе; это положение необходимо закрепить. Ляфурай и Философ будут мне полезны в той стране, где я создам ему семью. Ах, любовь эта разрушила все мои планы. Я хотел, чтобы он прославился своими деяниями, чтобы он покорил за меня и под моим руководством свет, куда мне самому закрыт доступ. Рауль не только детище моего ума и моей ненависти; он - моя месть. Эти шалопаи не в состоянии понять таких чувств. Счастливцы! Они ведь не сверзлись с высоты вниз, они раз и навсегда сроднились с преступлением; я же пытался подняться из бездны, но если человек еще может подняться в глазах бога, то в глазах общества - никогда. От нас требуют раскаяния, а в прощении отказывают. Люди обычно руководствуются инстинктом хищников - раненый зверь уползает в свою берлогу и уже не выходит из нее. И люди правы. Впрочем, требовать покровительства общества, после того как ты попрал все его законы, это все равно, что стремиться под кров того дома, который ты сам же расшатал и который вот-вот рухнет тебе на голову.
Как я берег, как оттачивал великолепное орудие, при помощи которого смогу утвердить свое господство! Рауль от природы отважен и безрассуден, он позволил бы убить себя как последний дурак. Пришлось сделать его холодным, рассудочным, отнять у него одну за другою прекрасные иллюзии, облечь его в доспехи опытности, сделать его недоверчивым и хитрым, как... старый ростовщик, и в то же время скрывать от него, кто я такой. И вот теперь любовь разрушает все это гигантское сооружение. Я прочил его в великие люди, а будет он всего-навсего счастливым человеком. Я же удалюсь доживать век где-нибудь в сторонке, под лучами его благоденствия. Его счастье будет делом моих рук. Но вот уже два дня, как меня сверлит мысль: не лучше ли будет, если принцесса Архосская внезапно умрет от... ну, от горячки, что ли? Просто непостижимо, чего только не может разрушить женщина!
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Вотрен и Ляфурай.
Вотрен . Что тебе? Минуты покоя от вас нет. Ведь я не звал.
Ляфурай . Коготки правосудия собираются пощекотать нам макушки.
Вотрен . Опять какую-нибудь глупость выкинули?
Ляфурай . Да вот девчонка впустила какого-то прилично одетого господина, он желает вас видеть. Бютэ насвистывает песенку: "Нет приятней уголка, чем у родного камелька". Значит, идет шпик.
Вотрен . Только-то всего! Я знаю, в чем дело. Пусть подождет. Все по местам! Теперь - никаких Вотренов, я преображаюсь в барона де Вье-Шен. А ти ковори с немецкий виговор! Окрути его; наконец-то начинается большая игра! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Ляфурай и Сен-Шарль.
Ляфурай . Каспадин те Фрейсекас нет тома, сутарь, а его убравляющи, парон те Фьей-Шен, занят с архитектор, который буди стройт отин большой творец тля наш каспадин.
Сен-Шарль . Простите, как вы сказали?
Ляфурай . Я сказал парон те Фьей-Шен...
Сен-Шарль . Барон?!
Ляфурай . Та, та!
Сен-Шарль . Он - барон?
Ляфурай . Те Фьей-Шен.
Сен-Шарль . Вы немец?
Ляфурай . О нет, нет. Я - эльзасец, а это большой разница. Немцы из Германии коворят "шулик", а эльзасцы коворят "шульик".
Сен-Шарль (в сторону) . Слишком уж у него немецкий акцент; сразу видно, что парижанин.
Ляфурай (в сторону) . Я его узнал! О-о!
Сен-Шарль . Если барон де Вье-Шен занят, я подожду.
Ляфурай (в сторону) . Ах, голубчик Блонде! Внешность-то ты изменил, да голос остался прежним. Счастлив твой бог, если тебе удастся выскользнуть из наших лап. (Вслух.) Как же мне толожить каспадину убравляющему, чтобы он прервал свой занятия? (Направляется к двери.)
Сен-Шарль . Погодите, дорогой мой, вы говорите по-немецки, а я - по-французски, этак может выйти недоразумение. (Сует ему в руку кошелек.) Вот так-то будет понятнее.
Ляфурай . Конечно, мой каспадин.
Сен-Шарль . Это только задаток.
Ляфурай (в сторону) . В счет украденных у меня восьмидесяти тысяч. (Вслух.) Значит, вы хотите, чтоб я шпионил за свой хозяин?
Сен-Шарль . Нет, уважаемый, мне нужны только кое-какие сведения. И говорите, не стесняясь, - вы ничем не рискуете.
Ляфурай . Это я и назифаю шпионить, как полагается топропоряточному немцу.
Сен-Шарль . Да нет же! Это значит...
Ляфурай . Шпионить. А как мне толожить о фас парону?
Сен-Шарль . Кавалер де Сен-Шарль.
Ляфурай . Понимаю. Сейчас его к фам приведу. Но ему тенек не тавайте: он еще более честный, чем все мы прочие. (Толкает его локтем в бок.)
Сен-Шарль . Другими словами, он стоит дороже.
Ляфурай . Вот именно, мой каспадин. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Сен-Шарль один.
Сен-Шарль . Хорошенькое начало! Десять червонцев выброшено зря. Шпионить! Сразу же называет вещи своими именами! Это слишком глупо, чтобы не быть в высшей степени хитроумным. Если этот мнимый управляющий - ибо он, конечно, мнимый, - если барон такой же барон, как и его лакей - немец, то все свои выводы мне придется основывать лишь на том, что от меня попытаются скрыть. Гостиная недурна. Ни портрета короля, ни какого-либо сувенирчика об императоре... Словом, здесь свои убеждения не вывешивают на стенку. Может быть, мебель что-нибудь скажет? Нет. Она слишком нова, вероятно, даже еще и не оплачена. Но привратник при моем появлении стал насвистывать какую-то песенку, и это, по-видимому, - условный знак; если бы не этот свист, я, пожалуй, начал бы верить в существование настоящих Фрескасов.