Посидев еще немного, Алексей снял бекешу, развязал машинку, заправил в нее чистый лист и начал печатать:
"Приказ № 1.
Исходя из революционной совести, реквизировать владение частного капитала (склад) для сохранения пошатнувшегося пролетарского здоровья граждан Уйгунана…"
Потом послышалось подозрительное шмыганье носом, и машинка застучала опять:
"Начальник Чукотки А. Глазков (согласно мандата)".
Снова белая предрассветная тундра, домик в одно окошко, северное сияние, догорающее в небе.
Из булькающего котелка торчат ощипанные куриные лапы. Храмов из-за решетки озабоченно потянул носом:
- Готово?
Новый начальник Чукотки поднялся с табуретки, стоящей возле курятника, и, не выпуская винтовки, сонно направился к печке. Когда он просунул котелок Храмову, тот неторопливо перекрестился, попробовал и отдал обратно.
- Недосолил!
Алексей принес соль, посыпал в котелок. Храмов попробовал снова.
- А теперь пересолил! Накормить - и того не можешь.
Крутя головой и морщась, Храмов приступил к еде. Через минуту что-то с грохотом упало.
Усиленно моргая, Алексей поднял с пола винтовку.
- Эй, власть! - засмеялся Храмов. - Не положено на посту спать!
- Стой! Кто идет? - вдруг вскочил Алексей, оборачиваясь к скрипнувшей двери.
На пороге стоял Вуквутагин.
Он подошел к столу и выложил несколько шкурок.
- Не надо сердитый начальник! Старик сказала - тебе шкурка будет, все будет! Только сердитый не надо, уезжай не надо!
- И мне ничего не надо, - мрачно сказал Алексей.
Но Вуквутагин решительно помотал головой:
- Так хорошо! - и направился к двери.
- Постой! - окликнул Алексей. Вуквутагин остановился.
- Погоди…
Некоторое время Алексей молчал, соображал.
- Ты, Вуквутагин, - наконец сказал он, - прежней властью обиженный… вроде как политкаторжанин… Знают, тебе особое доверие. На! - неожиданно заключил Алексей, вставая и протягивая винтовку. - Назначаю тебя при нем часовым. Садись, охраняй!
Вуквутагин послушно сел, а Алексей сразу же направился к лавке.
- А ну, брысь! - рявкнул из-за решетки Храмов. Вуквуагин испуганно вскочил.
- Садись! - приказал Алексей. - Чего испугался? Я начальник?
- Начальник…
- Ну так вот. Раньше он тебя - ик ектагып, а теперь ты его… Экспроприация экспроприаторов! Если чего - прямо стреляй.
Он упал на постель и мгновенно заснул. Со страхом поглядывая на Храмова, Вуквутагин опустился на табуретку.
На Чукотке начинается лето.
Тронулся лед в Беринговом проливе. Все дальше на север уносит ветер ломающиеся с грохотом белые поля. Нетронутым остается только ледяной припай.
Лето шагает глубже на материк. Под лучами солнца оттаивает тундра.
На бурых островках просохшей земли потянулись вверх цветы рододендрона.
- Вот теперь совсем другое дело!
Разомлевший на солнце кавказец поднес цветок к носу и шумно втянул воздух.
На улице перед домом, где еще недавно размещался Анадырский совет, толпится купечество в праздничных поддевках.
Маленький человечек в пенсне и шарфе торжественно выступил вперед и вручил хлеб-соль полковнику Петухову.
- Исполать тебе, доблестное воинство!
Петухов взял хлеб-соль. За его спиной переминались ободранные люди с винтовками.
- Ваши славные победы заставили большевиков отступить, - продолжал человек в пенсне. - Но и мы здесь не дремали! В условиях глубокого подполья мы сформировали правительство, и я как премьер счастлив предложить вам, господин Петухов, портфель военного министра!
Купцы захлопали.
Полковник Петухов отщипывал потихоньку от каравая по кусочку.
- Веселие Руси есть пити! - говорил премьер. - А посему во имя праздника я распахиваю навстречу освободителям двери своей аптеки. Спиритус вини!.. - Премьер сделал знак - и двое купцов подняли ружья.
- И пусть этот победный залп, - заключил он, - ознаменует конец большевизма во всех городах и весях Свободной Тунгусии!
- Эх, промазал… - Алексей опустил винтовку.
Услышав за спиной тихий смех Вуквутагина, он прицелился и выстрелил снова.
Вуквутагин засмеялся громче.
- Ай, начальник! - стонал он. - Надо нерпа стреляй!.. Море убивай не надо!
Храмов, которого тоже взяли на охоту, но ружья не дали, сидел поодаль и тоскливо смотрел в океан.
Достав еду, охотники принялись завтракать, отрезая по чукотскому обычаю мясо у самого рта.
- А тепло! - сказал Алексей, жмурясь на солнышке. - Задерживается что-то товарищ Зюков… Конечно, у него в Анадыре своих дел хватает. И с отчетностью ему без меня трудновато… Думаешь - простое это дело, новую-то жизнь строить?.. Чтоб у людей было всего вдоволь: и одежды, и дров… и чтоб грамотные все?..
- Интернационал? - спросил Вуквутагин.
- Социализм! Интернационал - это когда все пролетарии как братья. А социализм - это когда они еще и живут хорошо, в достатке. Понял?
- Понял… - ответил Вуквутагин, и, пошептав над остатками еды, аккуратно сложил их у берега.
- Опять?!
- Бога нет, бога нет!.. - виновато забормотал Вуквутагин.
Алексей вздохнул.
- Учиться тебе надо… срочно… Арифметику изучать, географию. Ну вот, страна твоя, все это… - Алексей широко развел руками. - Как называется?
- Лыгоравэтланутэнут!
- А согласно географии - Чукотка! А это? - кивнул Алексей на отдаленную полоску земли.
- Пынаквыльнутэнут!
- А согласно географии… - Алексей запнулся. - Храмов! Пынаквыльнутэнут что такое?
- Америка… - печально отозвался Храмов.
Алексей настороженно посмотрел на бывшего управителя, не спускавшего глаз с океана.
- А ну, идите-ка сюда, Тимофей Иванович…
- Иди, начальник звала! - прикрикнул Вуквутагин.
Храмов подошел.
- Ешьте лучше, - сказал Алексей. - И запомните: случае побега стрелять буду без предупреждения!
Охотники медленно приближались к стойбищу: впереди Вуквутагин, за ним, согнувшись под тяжестью ноши, Храмов, сзади Алексей.
У первой яранги их встретила фигура, вооруженная большой граммофонной трубой.
Чукча, покачиваясь, направился к Алексею. Указывая на трубу, он что-то огорченно бормотал.
Храмов оживился, глаза его забегали, на вопросительный взгляд Алексея он объяснил почти весело:
- Интересуется гражданин, почему труба не играет!
- Иам учвэткылин? - шатаясь, произнес чукча.
Вслед за ним к Алексею подошел улыбающийся старик и протянул чайник.
- А этот выпить предлагает… за компанию! - все более веселея, сказал Храмов: - Выпей, выпей, начальник! Для храбрости!
Алексей вырвал у старика чайник, выплеснул на снег остатки мутной жидкости. Чукча заговорил торопливо и обиженно, а потом принялся есть снег, пропитавшийся водкой.
В стойбище были пьяны все. Те, кто уже не мог держаться на ногах, лежали вповалку. На многих были странные одеяния: безрукавки поверх малахая, бейсбольные гетры поверх торбасов, на одном - даже форменная фуражка с кокардой. Из яранги выбрался ребенок лет пяти. Он сделал несколько нетвердых шагов, споткнулся, упал, поднялся и запел. Вокруг бегала и лаяла собака…
Возле склада теперь возвышалась ограда из колючей проволоки, а над ней - звездно-полосатый фанерный щит с надписью по-английски.
- Это что же такое делается? - повернулся Алексей к Храмову.
- Мистер Стенсон! - торжественно произнес тот.
- Иам учвэткылин! - голосом, полным тоски, снова прокричал чукча, так и не добившийся от своего приобретения никакой музыки. Он сидел на снегу и горько плакал.
- Знаешь что, Вуквутагин… - сказал вдруг Алексей, - снимай-ка флаг с крыши…
На палубе американского корабля собралась вся команда.
К шхуне приближалась лодка. На ее носу стоял Алексей с флагом, на веслах сидел Храмов, на корме - Вуквутагин с винтовкой.
Алексей поднялся по трапу первым, окинул собравшихся вглядом и подошел к самому толстому человеку:
- Имею объявить протест!
Человек замотал головой и кивнул на неприметного сухощавого господина.
Возле того уже стоял Храмов. Оба глядели на Алексея. Загибая пальцы, Храмов перечислял:
- Патронов роздал сорок коробок. Сахару - шесть пудов. Муки - пять мешков.
Иди-ка сюда, начальник! - обратился он к Алексею. - Вот тебе и сам мистер Стенсон!
Алексей подошел.
- С кем имею честь? - осведомился Стенсон.
- Честь-то не больно велика! - заметил Храмов.
- Начальник Чукотки!.. Согласно мандата! - Алексей протянул бумагу.
Стенсон прочел и поднял удивленные глаза.
- О!.. Комиссар Глазков! - он повернулся к своим помощникам, сказал несколько слов по-английски и, указывая на дверь каюты, пригласил:
- Прошу вас!
- Я много слышал о вас, мистер Глазков! - говорил Стенсон, разливая в чашечки кофе. - И рад приветствовать в вашем лице единственно справедливое правительство России!
- А я имею заявить протест! - непреклонно повторил Алексей.
- И оружие ко мне применил! - снова ворвался в разговор Храмов.
- Простите, - оглянулся Стенсон. - теперь мистер Храмов?
- Мистер Храмов… арестован и мобилизован переводчиком!
Чашечка кофе, направившаяся было в сторону Храмова, застыла на полпути и вернулась обратно. Храмов изумленно проводил ее взглядом.
- О складе не беспокоитесь. Сочтемся! - миролюбиво сказал Стенсон, усаживаясь в кресло напротив Алексея. - Итак, я слушаю ваш протест.
- Имею заявить протест. - Алексей встал. - Будучи со всеми правами начальником Чукотки… и блюдя… заступаясь за вверенное население… никаких самовольных действий, как то: огораживание… и спаивание несознательной части граждан - терпеть не могу… Прошу учесть вышеизложенное во избежание международного конфликта… Вот.
Стенсон улыбнулся.
- Понимаете… За всем так трудно уследить… Я не знал, что склад… использован вами. Что касается пьянства… - Стенсон развел руками. - Чукчи - они как дети… Но я приму все меры. Сухой закон!.. - Он сделал решительный жест. - Алкоголь - это яд. А кофе - здоровье! - и положил в чашечку Алексея сахар.
После этого наступила длительная пауза.
Стенсон, лучезарно улыбаясь, прихлебывал кофе.
Алексей сел и тоже взял чашечку.
- Я слышал, в Москве обсуждается вопрос о концессиях? - сказал наконец Стенсон.
Алексей важно кивнул.
- Какое вы предполагаете решение?
- Предполагаю… решат… - ответил Алексей и спросил в свою очередь: - Ну а… как здоровье президента?
- Спасибо, неплохо.
Некоторое время Алексей старательно прихлебывал кофе.
- А вице-президент?
- Что - вице-президент?
- Тоже здоров?
Стенсон поглядел на Алексея несколько озадаченно.
- Газеты сообщали, что вице-преэидент еще не совсем оправился от инфлюэнции… Но, надеюсь, это не повлияет на размеры пошлины?..
- А вы как думаете? - осторожно спросил Алексей.
- Я предполагал… что пошлина, вероятно, останется, как при мистере Храмове?..
Алексей покосился на Храмова.
- Нет, - на всякий случай сказал он.
- Какую же вы хотите?
- Другую, не как при Храмове…
- С оборота?
- И с оборота… может быть…
Стенсон удивился.
- Из какого процента?
- В настоящее время этот вопрос тоже обсуждается, - сказал Алексей и поспешно встал. - Ну, мне пора.
- А как же мне торговать, мистер Глазков?
Тоскливо переминаясь, Алексей рассматривал потолок и стены каюты.
- Запросить надо… - сказал он наконец.
- Но время, время!.. - настаивал Стенсон. - Вы же понимаете: фрахт, коньюктура рынка… Сутки вам хватит?
- Сутки? - краем глаза Алексей поглядел на Храмова. - Думаю, хватит.
- Отлично, мистер Глазков. - Стенсон тоже встал. - Кстати! По этой читинской истории - паф-паф! - не скажешь, что вы так молоды!
Алексей вытер вспотевший лоб.
- Не беда! - ободрил его Стенсон. - Я тоже начинал… резво! - засмеялся он.
Выйдя из каюты, Стенсон пропустил вперед Алексея, но тот кивнул Храмову, чтобы шел первым.
Они гуськом двинулись по узкому коридорчику. И вдруг случилось непредвиденное: Храмов распахнул дверь с двумя нулями и мгновенно скрылся за ней. Алексей остановился перед дверью как вкопанный и затряс Стенсону руку.
- Так значит, без спиртного!
- Сухой закон! О'кей!
Храмов все не появлялся.
- Тимофей Иванович! - негромко позвал Алексей.
Из-за двери послышались сопение, затем голос бывшего управителя: - Мистер Стенсон, Христом-богом прошу - дайте политического убежища!..
Алексей мгновенно отпустил руку Стенсона.
- Я не занимаюсь политикой, мистер Храмов! - обратился Стенсон к двери. - Я лоялен к властям!
За дверью наступило молчание. Стенсон требовательно постучал:
- Мистер Храмов, прошу вас!
Щелкнула задвижка. Печальный Храмов вышел в коридор.
- Эх, мистер Стенсон!
- Итак, через сутки? - спросил Стенсон, оставив упрек без ответа. - Сверим часы, мистер Глазков?
- У нас часы верные, - ответил Алексей, подталкивая Храмова к выходу.
Над домиком разнесся крик петуха. Возле курятника расхаживает Алексей. У порога - Вуквутагин с винтовкой.
- Учтите, гражданин Храмов, - говорит Алексей. - чистосердечное признание облегчит вашу участь на суде!
- Ничего я не знаю… - сумрачно отозвался Храмов.
- Как же не знаете, раз сами брали пошлину?.. Раз брали, значчит, знаете, как ее берут… Ну?
- Не знаю никакой пошлины…
- Как же не знаете!.. Раз брали - значит…
И вдруг Алексей остановился, пораженный неожиданным открытием:
- Значит, у вас деньги есть!.. А? Вуквутагин?.. Куда же они могли деться-то?..
Алексей обошел комнату, вернулся назад и заявил:
- Арестованный, я должен вас обыскать!
Он решительно направился к курятнику, загремел замком.
Храмов попятился в дальний угол, но тень Алексея надвигалась на него, и, чувствуя неотвратимость приближающейся минуты, Храмов закричал, простирая руки к иконам:
- Господи!.. Не допусти!
Вуквутагин с любопытством смотрит то на иконы, то в сторону курятника, откуда слышится деловитая возня. Лики снятых равнодушно глядят в пространство.
На столе перед Алексеем - знакомый нам пояс из полотенца. Здесь же - груда вытряхнутых из него денег.
Растерянный Храмов, покачиваясь в оцепенении сидит на полу. Алексей с удивлением и восторгом перебирает пачки долларов:
- Надо же сколько… Вот она, значит, какая, пошлина-то… Гляди, Вуквутагин! Вот из-за этих самых долларов эксплуатируют трудовой народ, негров и всякий пролетариат!
- А!..а!.. - вдруг завопил Храмов, очнувшись наконец от потрясения. Он сорвал рубаху и бросил ее Алексею. - Все забирай!.. И порты возьми! - отбив поклон, Храмов поднялся и снял штаны.
Алексей и Вуквутагин изумленно наблюдали эту картину.
- Исподнее бы отдал, да срамиться перед тобой не хочу! - В одних кальсонах Храмов проследовал в курятник, захлопнул дверцу и громко зарыдал. Алексей подошел к курятнику.
- Ну… Тимофей Иванович… Зачем же так расстраиваться… Вы же в Америку не сбежали? Не сбежали. Не успели. И деньги народные целы. Может быть, товарищ Зюкин вам это зачтет… А если расскажете, как берут пошлину, может, и совсем простит… А?
Храмов молчал.
- Вы вон религии придерживаетесь, - продолжал Алексей. - А ведь сказано - не укради… Ну так как ее берут- пошлину, а?
Храмов молчал.
- Эх вы! - с презрением бросил Алексей. - Американца выгораживаете! Он же вас предал!
- Потому что креста на нем нет, - ответил Храмов. Помолчал и добавил: - И на тебе тоже!
- А ну, говорите! Именем революции! - Алексей схватился за маузер.
- Не скажу! - крикнул Храмов. - Никаким именем не скажу!.. Именем северного сияния тоже не скажу!.. Помру- не скажу!
Алексей озадаченно прошелся по комнате, остановился перед столом. Посмотрел на доллары.
- Слушайте… А за деньги скажете?
- Кукареку! - заорал петух, забившись на жердочке. В курятнике он теперь один.
Одетый Храмов сидит за столом против Алексея, прикрывая ладонью тощую пачку долларов.
- Только ведь пошлина - это что… - рассказывает он. - Цены главное… Вот, к примеру, Стенсон. Этому Иуде десять процентов заплатить - тьфу! Он на чукчах в сто раз окупит. Потому - народ темный, настоящей цены не знает…
- А вы знаете?
Бывший управитель покосился на деньги. Алексей подвинул ему еще одну бумажку.
- Цены, - заговорил Храмов, - они разные…
На берегу возле самой воды шло торжище. Здесь был весь Уйгунан, съехались сюда и охотники из дальних стойбищ. Голоса людей, визг собак, выстрелы из ружей, проверявшихся при покупке… В этот беспорядочный шум почему-то врывалась колоратура певицы, бравшей самые высокие ноты.
Один из стенсоновских приказчиков, положив на чашку весов два топора, тщательно уравновешивал их выделанными оленьими шкурами.
Второй поставил на землю длинноствольный винчестер и укладывал друг на друга песцовые шкурки, пока стопка не добралась до мушки. Потом он протянул винтовку стоявшему напротив чукче.
Сам мистер Стенсон, сидя на складном стульчике возле поющего колоратурным сопрано граммофона, аккуратно связывал бечевой груду горностаев. Покончив с этим занятием, оп снял с граммофона трубу и вручил чукче. Тот, не услышав ожидаемых звуков, недоуменно обратился к Стенсону:
- Коо-какомэ?..
Стенсон взял трубу и поставил ее на прежнее место - певица снова запела. Американец развел руками: все, мол, правильно. Когда чукча отошел, Стенсон поставил на граммофон новую трубу.
В эту самую минуту перед ним вырос разъяренный Алексей. В руках он держал злополучную трубу. Сзади стоял вконец растерянный чукча.
- Я запрещаю торговать! - крикнул Алексей - Ясно вам? Прекращаю торговлю!
Стенсон встал. Попытался улыбнуться, достал часы:
- Я ждал ровно сутки… Но в наших сутках двадцать четыре часа, а не двадцать шесть… и я…
- А я вообще запрещаю! - Алексей сунул трубу в руки Стенсону, схватил горностаевую вязку и вернул ее чукче. - И цены теперь буду устанавливать сам! А пошлину платить будете с продажной стоимости!
- Что? - изумился Стенсон.
- С продажной стоимости! Сорок процентов!
- Вы с ума сошли! - уже без всякого юмора закричал Стенсон. - Всегда было десять!..
- А будет сорок!
- Это грабеж!
- Сам грабитель! Империалист!.. Не нравится - мотай отсюда!
- Да вы… - Стенсон задохнулся. - На каком основании?..
Алексей сбросил с пластинки мембрану и в наступившей тишине произнес:
- На основании моего приказа! - подумал и добавил: - За номером пять!
Рука Алексея водружает на гвоздь, где уже скопилась порядочная стопка бумаг, приказ начальника Чукотки за номером пять.