Слушай, я расскажу тебе, как я рос.
Поначалу я был глух, как резиновая подошва.
Я приходил на чердак, лез на дерево, спускался в подвал.
Я похищал у птиц, у мышей и жужелиц
Их клекот, визг, их протяжно-исступленное молчание…
И никаких тебе социальных противоречий – тишь, благодать и яркость красок. Мир, наполненный светом, несущий в себе первозданную гармонию, даже симметрию:
Помнишь, я маятник пел, постигал?..
Время струиться – и время треножиться.
К этим матрешкам, картам, стихам
ты уже, кажется, не относишься.Тайные счетоводы земли
волос исчислили, голос измерили.
Из дирижаблевых недр извлекли
корень симметрии.("Ода симметрии")
Что еще полагалось в придачу к подлинной (а не стилизованной под "персидского" Есенина) "восточной поэтике"? Ну конечно восточная пестрота и пряные ароматы, облаком окутывающие любое "впечатленье бытия":
Можжевеловое, хрупкое, травяное –
из каких пришло таких недр и чар?..
Впрочем, ожидал ли я что иное,
приподняв покрывало июньских чадр,
углядеть в опасной близи от треска
прямокрылых, от шепоти нарезной…
Вот и ты притянута хной окрестной,
начиная с родинки – всей собой.("Затакт")
А еще, разумеется, медленная и напоенная истомой любовь без гиперборейского скотства и тоскливых призывов "европейской ночи" (родинки и хна в приведенном выше фрагменте также идут в зачет):
И я слежу во все свои глаза
твоих суставов плавную работу;
как, точно в бездну хрупкая лоза,
спускается луна по пищеводу.Я этой кожи тайный землемер.
Твоих ручьев и клеток летописец.
И не прозрел еще один Гомер,
чтоб этот Сад возведать и возвысить.
К гармонической ясности и спокойной обильной любви прилагалась еще размеренная (пусть даже порою – достаточно заунывная) "восточная" музыкальность, особая озвученность стиха:
Я обращаюсь из голоса в слух.
То есть отныне я архитектура.
Лифт и кочующий лестницей пух
сумерек – суть звуковая тинктура;древо триольное, верба-река
(и тишина была шорохокрыла);
ты, что малейший шажок стерегла
ночи – сама вместе с ней говорила.("Пробуждение")
Порою создавалось впечатление, что в поэзии Санджара Янышева остановились все часы – тогда гармония и любовь могли показаться вязкими, даже навязчивыми:
В конце концов, у нас ведь есть
часть завтрашнего дня.
Рассвет, помноженный на тень
колен и интервалов.И тишина, и глубина,
и птичья мельтешня
на антресолях, чай, нават
и миндаля навалом.
Здесь-то и начинались внутренние проблемы, любой подлинной поэзии пожизненно свойственные, те стилистические и ритмические затруднения, без которых невозможно платить жизнью за стихи, как это полагается в русской (да вообще – в европейской поэзии). Янышев с первых шагов по страницам московских журналов, со времени первого успеха у читателя сталкивается с легко предсказуемыми трудностями. Поэзия родных осин не любит выключенного социального времени так же определенно, как и не выносит преизобилия знойных чинар и мускусных ароматов. Казавшаяся искренней (и подкупающей на фоне раздрая и разнобоя девяностых) непосредственность поэтического высказывания сталкивалась с предсказуемостью восточной поэтики афоризма, свежесть оборачивалась орнаментальностью, гармония – тягучей скукой. Именно в этих двух соснах стал понемногу блуждать янышевский дар, повторяемость поэтических афоризмов оставалась мастеровитой, но становилась все менее востребованной.
Направление новых поисков было задано нараставшей дисгармонией, русскому стиху после Пушкина соприродной и от него неотъемлемой. Все это зафиксировано в одном из лучших, на мой вкус, стихотворений Янышева, в котором размеренная афористичность сопряжена с парадоксами и диссонансами.
Мертвое живое
Обнял дерево – а оно мертво.
Пригубил воздуха – он мертв.
Раздвинул женщину – она мертва.
Выдохнул слово – мертвое оно.
Записал – стало еще мертвее.
Запомнил – мертвое, мертвое, мертвое.
Лег в могилу – и земля мертва.Подумал о прошлом, подумал о будущем –
пустое и мертвое, мертвое и пустое.
Встал, ощупал дух, понюхал тело –
мертворожденное, мертвоумершее.
Даже мысль – и та мертва, потому что о мертвом, о мертвом.
И пришла любовь, и убила все мертвое.
И поставила меня стеречь это мертвое.
Почему меня? – живых спросите.
Налейте чаю.
С тех пор для Санджара Янышева наступила сложная пора. Полностью вписаться в новые правила поэтической гибели всерьез пока, пожалуй, не удалось, но думается, что наш автор, расставшийся с поначалу подкупающим и гарантирующим временный и непрочный успех "местным колоритом", находится на верном (поскольку рискованном) пути. Об этом говорят некоторые из последних публикаций, об этом же свидетельствует книга Янышева "Природа" (М.: Изд-во Р. Элинина, 2007).
Мне бы легкости взять для восхода –
Не у бабочки и самолета,
Не в листве выходного дня,
А в твоем основанье, Природа,
В темном царстве, где нет огня,
Где ни воздуха, ни меня…
Гармония в стихах Янышева оборачивается непредсказуемой сложностью, регулярность метра уступает место синкопам и ритмическим перебоям:
…Мы – изгой среди крошек и крыс,
а любовь не слепая комета,
но – цветок, вырезаемый из
времени маникюрным струментом.
Ничего, с чем при жизни я свык –
ся, следовательно, вот сверток
моей памяти: кость или жмых…
…Трудно сказать, какие эмоции может вызвать очевидный уход в прошлое ташкентской стихотворной школы. Пожалуй, несомненно только одно: в ансамбле русской современной поэзии зазвучали новые самобытные голоса, среди которых одну из ключевых позиций занимает голос Санджара Янышева.
Библиография
Стихи // Арион. 2000. № 2.
Стихи // Окрестности. 2000. № 4.
Отлученный // Знамя. 2000. № 11.
Червь. СПб.: Журнал "Звезда", 2000. 88 с.
Стихи // Арион. 2001. № 3.
Стихи // Малый шелковый путь: Новый альманах поэзии. Вып. 2. М.: Изд-во Р. Элинина, 2001.
Ось // Новая Юность. 2001. № 4(49).
Три цвета // Октябрь. 2001. № 5.
Офорты Орфея // Октябрь. 2003. № 5.
Офорты Орфея. М.: ЛИА Р. Элинина, 2003.
Стихи // Арион. 2004. № 1.
Ветер с Карского моря // Октябрь. 2004. № 9.
Из розных родинок и просек // Новая Юность. 2004. № 1(64).
Так не бывает // Дружба народов. 2004. № 4.
Регулярный Сад. М.: Издательство Р. Элинина, 2005.
Кодир // Интерпоэзия. 2006. № 4.
Стихи // Арион. 2007. № 3.
Природа. М.: Изд-во Е. Пахомовой, 2007. (Классики XXI века. Поэзия).
Стихи из цикла "Страшные сказки" // Интерпоэзия. 2007. № 3.
Любому языку // Дружба народов. 2008. № 4.
Стихотворения. М.: Арт Хаус Медиа, 2010. 200 с.
Вместо послесловия
Эта книга была задумана как моментальный снимок, жесткий поперечный разрез литературного поля современной поэзии, при этом предполагалось, что каждое эссе будет строиться по намеренно схематичному двухчастному принципу: сравнивались две стадии развития поэта: "тогда" (до 2000-х) годов и "теперь". В случае каждого отдельно взятого поэта текущие его публикации, синхронное моменту написания эссе положение дел в "поэтическом хозяйстве" должны были рассматриваться как некая материальная точка – рубеж, грань, не предполагающие движения и развития.
Жизнь внесла свои коррективы: работа над книгой заняла пять лет, а значит, границы "синхронного момента" анализа все время расширялись, поскольку выходили новые сборники, публиковались подборки, вручались премии… Поэзия идет вперед, и сейчас вряд ли кто-нибудь возьмет на себя смелость предугадать, где пролягут ее будущие воздушные пути.
В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть, что публикация книги – вовсе не шаг навстречу созданию канонического пантеона "лучших" поэтов современности. Главная ее цель – разметка территории, создание карты современной поэзии, на которую нанесены имена поэтов разных и характерных, представляющих разнообразные творческие и стилистические тенденции и манеры.
Все поэты, о которых создавались эссе, на момент первой публикации жили и работали в России и других странах мира. Сейчас, к великому сожалению, некоторые из них покинули сей мир, но написанные о них тексты, разумеется, сохранены в книге.
Стоит отметить, что при работе над книгой учитывались как сборники стихов и журнальные публикации, так и публикации электронные – как правило, на авторитетных порталах, систематически размещающих стихи современных поэтов. Приложенные к эссе краткие библиографические справки содержат данные о "бумажных" публикациях и не являются исчерпывающе полными, поскольку адресованы не исследователям, но широкому кругу читателей русской поэзии.
…С русской поэзией в очередной раз что-то происходит, есть предположение, что бронзовый ее век к настоящему моменту миновал, а литература находится на пороге нового периода доминирования прозы большого жанра. Как это нередко случается, действительность догнала все дерзкие эксперименты и предвидения, превзошла все самые смелые прогнозы развития событий. Поэтому контуры поэтического литературного поля меняются прямо на глазах. Отходит в тень "специально социальная" поэзия (поскольку по-иному стихи писать сейчас практически невозможно). Спадает девятый вал эпического стихотворчества, возвращается поэтика прямого лирического высказывания, прежде на много лет поставленная под сомнение согласованными и талантливыми усилиями концептуалистов всех направлений. Можно было бы и еще порассуждать о главном и общем, но, пожалуй, не стоит впадать в противоречие с заявленными целями книги. Труд многолетний прочитан, теперь слово жизни, в очередной раз вынашивающей перемены – новую эпоху развития русской поэзии.
Апрель 2015
Автор выражает искреннюю благодарность Ирине Барметовой, Анне Воздвиженской, Жанне Галиевой, Татьяне Соловьевой. Без их деятельной и доброжелательной помощи эта книга не могла быть написана.
Примечания
1
Ср. название недавнего сборника – "Ода одуванчику".
2
Я должен ( датск. ) – примечание автора.