Даниела. – Ничего, сам себя и вылечит. Объясни все, как есть. Семейство, мол, настолько обеспечено, что уже не нуждается в деньгах. Разумеется, в изысканных выражениях!
Каролина. – Вам предлагают деньги, просто так, из добрых побуждений, а вы от них отказываетесь. А потом, когда вам говорят, что Родина в опасности, вы спрашиваете – почему? Доктор обязательно явится взглянуть на нас. Ну, где еще он найдет таких ярко выраженных носителей синдрома, носящего славное имя? Не надо привлекать излишнее внимание. И, к черту матушку Карабах. Есть и другие страждущие.
Вваливается Боб Казарлей. Он напряжен и подозрителен. Оглядывает каждый угол, открывает дверь в соседнее помещение. Замирает посреди комнаты, думая о чем-то своем.
Даниела. – В чем дело, Боб? Что за загадочные перемещения? Где истоки поразившей тебя немоты при столь ярко выраженной тяге к красноречию? Может, поприветствуешь двух трудящихся женщин, посвящающих свои дни общему благу? Кстати, и твоему тоже!
Каролина. – Добрый вечер!
Боб. – А что в нем доброго?
Даниела. – Этот вечер прямо искрится добротой! Новые пожертвования. Новые идеи. Новые предложения о сотрудничестве.
Боб. – Эти предложения, кстати, исходят не от полиции?
Даниела. – Ты у нас участвуешь в конкурсе на самую неудачную шутку? Так хотя бы предупреждай!
Боб. – Неправда, будто человек умнеет с возрастом. Человек умней всего в тот самый момент, когда впервые замечает, что у него есть мозги. С этой минуты он начинает катастрофически тупеть. Что-то подобное происходит с нами, когда мы неожиданно обнаруживаем у себя в кармане сотенную бумажку, на которую можно купить весь мир. И вот в кармане снова пусто, а мир по-прежнему принадлежит не нам…
Каролина. – Любопытное, хотя и достаточно вольное толкование Конфуция.
Боб. – Ошибка, леди. Конфуций в этом забеге не участвует. Слова принадлежат одному из самых бездарных его последователей.
Даниела. – Если ты вознамерился заняться самобичеванием, то выбрал для этого не самое удачное место и не самую благодатную аудиторию. Уже поздно, а у нас полно работы. Уединяйся в конференц-зале и начинай. Там никто не услышит твоих стенаний.
Боб. – Сегодня днем меня посетили два джентльмена.
Даниела. – Сегодня днем наше Общество посетили двадцать два джентльмена. Мы же не делаем из этого трагедии.
Боб. – Эти двое были полицейскими.
Каролина. – Вот как! Значит, в полиции разделяют озабоченность наших ведущих психиатров судьбами Родины?
Боб. – Не знаю, о чем вы, но полагаю, сейчас не время шутить.
Даниела. – Ты, значит, тоже так полагаешь?
Боб. – Беседа получилась самой что ни на есть дружеской. Гости интересовались моим времяпрепровождением. Судя по всему, они прекрасно подготовились к разговору, поэтому темнить я не стал. Я им прямо сказал, что, будучи выходцем из низов и испытав нужду, что, кстати, чистейшая правда, на склоне дней решил ступить на стезю благотворительности. Ни один из них не улыбнулся, хотя последнему в этой стране копу известно, что если Боб Казарлей занялся благотворительностью, то исключительно для того, чтобы облагодетельствовать самого себя.
Каролина. – А при чем здесь эта развернутая преамбула об отупении?
Боб. – А при том, уважаемая мисс Бизи, что существует некая причина, заставившая полицию нанести мне визит. Попробуем угадать. За время существования нашего Общества, по мере скромных сил способствуя его процветанию, я нигде ни разу не "засветился", и в этом убежден. Не давал интервью. Не выступал не предвыборных митингах. Не красовался перед телекамерами. Не подписывал никаких бумаг. Стало быть, ветер дует с другого румба. Я вышел на палубу поразмыслить, и вот что мне пришло в голову. Что, если кто-то подсказал копам, в каком нынче пруду забрасывает удочки их старый знакомый? Не учитывать подобную возможность можно лишь по причине прогрессирующей умственной деградации. А я вот учел. Пора на покой. И, желательно, не на тот, который обеспечивают за государственный счет… О моем участии в этом проекте знали несколько человек. Дик и Трой отпадают – за этих двух парней я ручаюсь. Мисс Слейни… Любой, самый экзотический повод вроде временного помешательства на почве внезапной страсти к кому бы то ни было…
Даниела. – А что, похоже?
Боб. – …наталкивается на неотразимый контраргумент: зачем ей приваживать лису в собственный курятник? Кто у нас остается?
Каролина. – Остаюсь я. Даже не знаю, что предпочесть, мистер Казарлей: отвесить вам оплеуху или закатить истерику? Эффективность первого проверена многовековой практикой, зато второе более зрелищно.
Даниела. – По-моему, все это по части мистера Флетчера.
Боб. – Это кто еще – коп?
Даниела. – Главврач психушки.
Каролина. – Не исключено, что кое-кому из нас он вскоре понадобится.
Даниела. – Не допускаешь, что они заглянули к тебе случайно?
Боб. – Полиция? Случайно?
Даниела. – Тогда два варианта. Либо всплыли твои старые делишки, либо…
Боб. – Либо… что?
Даниела. – Кто?
Боб. – Еще интересней! Может намекнешь?
Даниела. – Разве кто-нибудь из нас ориентируется на местности лучше тебя. Боб? Снег недавно выпал, следы свежие, четкие, как профиль Ее Величества на монете страны, население которой предпочитает монархию иным способам правления. Ну, же, мистер Казарлей!
Боб. – Наш друг Арчи!
Даниела. – После того, как нами начинает интересоваться полиция, мы запаникуем, и, естественно, обратимся к нему за помощью. Арчи подтвердит серьезность намерений копов, чьи действия он сам и спровоцировал, и возьмется замять дело взамен на некоторые уступки с нашей стороны.
Боб. – На какие же?
Даниела. – Это всего лишь предположение… Ему необходим контроль над нашей фирмой.
Боб. – Но зачем? У Мэра столько возможностей жульничать легально: не надо прибегать ни к каким уловкам, подставлять голову, сушить мозги… Поздновато начинать понимать, какую ошибку допустил, отказавшись от карьеры политика.
Каролина. – Крылатое выражение "Деньги липнут к деньгам" сформулировано неточно. Их надо прилепить. Молодчина Мэр, этот знает, что делает!
Боб. – Если только твое предположение верно. Если только оно верно. К черту унынье! У нас даже не один выход из положения, а целых два. Или последовать жизнеутверждающему принципу "Спасайся кто может", хотя и не в моих правилах покидать судно, пока оно еще на плаву. Или смириться. "Мирись с соперником своим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу".
Каролина. – На сей раз это явно не вы! Мириться с соперником? Не в ваших принципах.
Боб. – Вы правы, Кэрри. "Евангелие от Матфея", глава пятая. Отдадим должное автору этих замечательных строк, столь тонко оправдывающих идею капитуляции. Даже я не сказал бы лучше.
Даниела. – К чему ты нас призываешь, Боб? Отдать всю выручку этому недоумку Арчи? Лучше выйти на улицу и собственноручно раздать прохожим все, до последнего цента.
Каролина. – Не исключено, что кое-кому из прохожих это придется кстати.
Боб. – А что? Возможно, именно так мы и поступим. Не такой уж он, видать, недоумок, если раскусил нашу игру. Отдать не просто так, а в обмен на свободу. Свобода! Она не стоит никакого количества этих жалких зелененьких бумажек, номинал которых по чьей-то странной прихоти оказался связанным с ликом выдающихся граждан нашей великой страны. А профессиональная гордость? Авторство этой превосходной идеи с Обществом слепых, как бы там ни было, остается за нами!
Незамеченный увлеченными разговором людьми, в комнате появляется доктор Флетчер, одетый с неброской скромностью.
Каролина. – С каких это пор, Боб Казарлей, вы ставите идеи по изъятию денег выше самих денег? Вырождается славное племя рыцарей большой дороги! Еще один замечательный человек оказался подверженным воздействию синдрома Флетчера-Розенталя. Не доглядели!
Боб. – Кто такой, черт побери, этот Флетчер? Почему вы постоянно на него ссылаетесь?
Флетчер. – С вашего позволения, леди и джентльмены, доктор Флетчер – это я.
Даниела. – Рады вас приветствовать в Обществе слепых, мистер Флетчер! Я Даниела Слейни, секретарь Общества. Наши сотрудники, мисс Бизи и мистер Казарлей. Хочу воспользоваться вашим неожиданным, а потому вдвойне приятным, визитом и поблагодарить за помощь, которую вы оказали страждущим. (Бобу.) Не стой, как остолоп. Блесни, наконец, своим хваленым красноречием.
Боб. – Подозревая, что вы к нам ненадолго, док, с удовольствием присоединяюсь к мисс Слейни.
Флетчер. – Я не спешу!
Боб(Флетчеру). – Несмотря на искреннюю радость по поводу вашего появления, должен сказать, что мы вас не ждали, сэр. Может, заглянете в другой раз, когда все мы будем посвободней, и тогда эта радость перейдет в ликование?
Даниела. – Мы знаем, у вас был трудный день, мистер Казарлей. Но ведь наш гость этого не знает.
Каролина. – Боже мой, глазам своим не верю! Неужели вы – тот самый доктор Флетчер?
Флетчер. – Мы знакомы, мисс?
Каролина. – Теперь уже – да!
Боб. – А еще говорят, что в этом мире невозможно найти друг друга!
Флетчер. – Не время предаваться восторгам, господа! Родина в опасности! Надеюсь, вы меня понимаете?
Боб. – Более чем кто-либо, сэр!.. Более чем кто-либо… Если некий человек, руководствуясь соображениями, отнюдь неправедными, вознамерился прикрыть ваш скромный бизнес…
Флетчер приближается к Бобу, внимательно его разглядывает.
Флетчер. – Очень интересно!.. Редко встречающийся тип полигамной шизофрении. Личность этого джентльмена склонна к превращениям настолько глубоким, что даже он сам, уйдя в иную суть, неспособен определить, теперь это кто-нибудь другой или он сам на новом месте. При этом он не принадлежит к лицам, владеющим навыками превращения, так сказать, в силу профессиональной надобности. Я имею в виду, что он не литератор, не актер и не блаженный…
Даниела(Бобу). – Поосторожней с ним, Боб. Этот парень читает по глазам.
Боб. – Когда занимаешься благотворительностью и пытаешься помочь всем этим беднягам, поневоле стремишься поставить себя на место каждого из них.
Флетчер. – У вас это неплохо получается, мистер.
Флетчер направляется к Каролине.
Флетчер. – Здесь все сложнее. Мисс Бизи ставит защитный экран, который я не могу пробить. Эта способность неестественна. Достичь ее можно только путем длительных и сложных тренировок. Методикой таких тренировок владеет ограниченное число людей, что заставляет меня предположить…
Даниела(себе). – Очень интересно!
Боб. – Полноте, док! Воздвигать непреодолимое препятствие между собой и мужчиной – этим искусством владеет любая женщина.
Флетчер(Бобу). – Непохоже, чтобы вас это когда-нибудь останавливало, мистер.
Даниела. – Мы разделяем вашу озабоченность судьбами Родины, доктор Флетчер, и хотели бы в меру наших скромных возможностей поучаствовать в ее спасении, но нам мешает наше невежество. Помогите его разрушить. Знаменитый синдром, носящий ваше имя – в чем, собственно, его суть?
Флетчер пересекает комнату и останавливается, сфокусировав взгляд на Даниеле.
Флетчер. – Как вам это объяснить… Скажите, вы замужем?
Даниела. – Нет.
Флетчер. – У вас есть друг?
Даниела. – В общем-то, нет.
Флетчер. – Держите кого-нибудь на примете?
Даниела. – С чего вы взяли?
Флетчер. – Вот!.. Очаровательная молодая женщина – одна! Разве это можно считать нормальным? Все, что противоречит естественному ходу вещей, социально опасно, господа, подрывает устои нации и, в конце концов, способно ее разрушить. Процесс происходит на виду у всех, он непрерывен и вездесущ, но никто не задумывается над тем, куда он способен завести.
Даниела. – Кроме нас.
Флетчер. – А вы – тем более!
Каролина. – Если мы вас правильно поняли, доктор, противопоставить губительному разрушению можно только одно: каждый, совершенно добровольно, безо всякого принуждения и насилия, должен следовать своим естественным склонностям. Предприимчивый человек – делать деньги. Правительство – всемерно его поддерживать. Политик – сидеть в парламенте. Вор – грабить. Шлюха – обслуживать клиентов. Женщина, достойная во всех отношениях – процветать на ниве семейного счастья.
Боб. – Что же мы имеем на самом деле? Шлюха обретает семейное счастье. Женщина, достойная во всех отношениях, выходит на панель. Предприимчивый человек ворует. Вор сидит в парламенте. Политик делает деньги. Правительство же всемерно их всех поддерживает. Осталось выяснить, какую из вышеперечисленных схем следует считать естественной.
Флетчер. – Для полигамного шизофреника вы рассуждаете весьма здраво, мистер. Большинству людей этот процесс кажется случайным, но они ошибаются. Процесс идет, и он закономерен.
Боб. – Случайным какое-либо событие называется только из-за несовершенства наших знаний о нем.
Флетчер. – Дельная мысль, сэр!
Боб. – Абсолютно с вами согласен, сэр, тем более что до меня ее высказал Спиноза.
Каролина. – Если вся страна спятила…
Флетчер. – Вы преувеличиваете, леди. Я берусь назвать имена двух-трех нормальных людей.
Каролина. – …руководить ею должен психиатр.
Даниела. – Кто угодно – только не псих. Последнее, кстати, имело место неоднократно. (Бобу.) У меня нехорошее предчувствие. Сюда движется Мэр! (Каролине о Флетчере.) Уведи его куда-нибудь. Мы должны приготовиться к атаке.
Флетчер. – Я знал, что найду у вас понимание. Помощь страждущим…
Каролина. – Позвольте сопровождать вас в нашу библиотеку, доктор Флетчер. Возможно, вам будет интересно ознакомиться с некоторыми подробностями деятельности Общества, столь созвучным нашим общим идеалам.
Даниела. – Только с некоторыми.
Боб. – Обстоятельно и без спешки!
Флетчер. – С удовольствием присоединяюсь к вам, мисс Бизи.
Каролина и Флетчер покидают канцелярию. Даниела и Боб остаются вдвоем.
Даниела. – У тебя сдают нервы.
Боб. – С чего ты взяла?
Даниела. – Что ты тут болтал о смирении? Ты и смирение – то же самое, что аллигатор и сочувствие. Ты действительно считаешь, что мы должны сдаться на милость Мэра?
Боб. – Если условия капитуляции окажутся достаточно почетными – почему бы и нет?
Даниела. – Даже если в виде контрибуции придется отдать меня?
Боб. – Ты что, серьезно?
Даниела. – Поначалу твой друг Арчи забрасывал меня цветами. Потом в ход пошли посулы и подарки. Я отвергла первые и вернула вторые. Тогда он поставил мне ультиматум, срок которого истекает сегодня: либо я сдаюсь на милость победителя, либо все мы отправляемся украшать собой те исправительные учреждения, куда нас определит правительство. Это не пустая угроза, Боб. Он хорошо информирован!
Боб. – "Не влезай слишком высоко. Бог может тряхнуть дерево". Мой дед часто повторял эти слова. К сожалению, вспоминаешь их только лежа на земле, корчась от боли… А ветер по-прежнему играет листвой, спелые плоды так же недосягаемы, и никому на целом свете нет до тебя никакого дела… Я хорошо тебя знаю, Даниела. Ты пойдешь на все ради человека, к которому расположена, но если он тебе безразличен…
Даниела. – Он мне противен!
Боб. – …ни цветы, ни подарки не заставят тебя смягчиться. Почему ты мне не сказала раньше?
Даниела. – Правило номер один: ничего личного во время работы.
Боб. – Только коммунисты не делали разницы между общественным и личным, и, черт побери, я начинаю думать, что они были правы! Судя по назойливости приставаний к тебе, у нашего друга есть любовница.
Даниела. – Только ты, Боб, способен догадаться о наличии у мужчины любовницы лишь на том основании, что он симпатизирует кому-нибудь еще.
Боб. – Само собой разумеется, он женат. Женщина, чью благосклонность отвергли ради чьей-то другой – совершеннейшее орудие мести! В этом арсенале можно было бы поискать возможность компромисса. Любитель букетов и угроз ни за что не пошел бы на скандал ни с нами, ни с собственной супругой, особенно теперь, когда его столь триумфально водрузили на пьедестал. Поздновато мы вынуждены браться за дело. Орудия праздно ржавеют в тылу, вместо того, чтобы находиться на позициях, готовыми к стрельбе. Но попробовать все же стоит.
Даниела. – Я теряюсь в догадках.
Боб. – Правило номер два! Все, что собираешься сделать, во всех подробностях должно быть известно только тебе, иначе твой план может не сработать.
Даниела. – Ты уже и мне не доверяешь?
Боб. – Всю жизнь я не доверяю даже себе. Не знаю, от беса это или от нас самих, но как же часто меня подмывало сыграть по-своему, вопреки логике игры, рассчитанной до мелочей. И если не удавалось сдержать себя, выигрыш уходил из рук так же незаметно, как бездумно растраченные деньги. Импровизация допускается, но только если она является частью хорошо продуманного плана… Хуже всего, Даниела, что плана-то у меня и нет… Остается импровизировать.
Стремительно распахивается входная дверь. Появляется Тед Баррет, секретарь Мэра.