Судаков. Со стороны могут взять.
Егор. Со стороны не будут: слишком долгая перетряска.
Судаков. Боюсь, не справлюсь. Уставать стал. Почему так устроено: когда возможности появляются, уже пользуешься ими чуть не через силу, а когда силы были, возможностей не было. Глупо природа организовала. Конечно, напоследок еще бы слегка приподняться.
Егор. Я позондирую…
Судаков. Похороны завтра, надо пойти. Жаль Андрея Никаноровича.
Егор. Конечно. Но, может быть, и не обязательно идти.
Судаков. Неудобно. Коллега, лет десять рядом.
Егор. Но не друг детства. Я бы на вашем месте избежал.
Судаков. Думаешь?
Егор. Пусть Наталья Гавриловна сходит. Это и прилично, и…
Судаков. Считаешь?
Егор. Безусловно. Да и Пров, наверное, проводит товарища.
Судаков. Голова у тебя!
Егор. Какая там голова… Я к вам за советом.
Судаков. Выкладывай.
Егор. Какой-то гадкий слушок возник: будто Коромыслов меня к себе забрать хочет.
Судаков. Быть не может!
Егор. Я сам ахнул.
Судаков. Так ты откажись наотрез.
Егор. Конечно. Но если приказным порядком? Вот чего боюсь.
Судаков. Ой-ой-ой… Я без тебя просто уже не могу.
Егор. А я? Я же с вами как за каменной…
Судаков. Конечно, против Коромыслова не попрешь.
Егор. Посоветуйте, как вывернуться, если…
Судаков. Ой-ой-ой… (Задумался.) В общем-то лестно! Коромыслов заметил, к себе берет. Это, Егор, большое движение. Нет, ты не расстраивайся. Тут, брат, наоборот. Слушай! А вдруг тебя на место Хабалкина?
Егор. Да что вы! Мне же всего двадцать девять.
Судаков. Именно. Сейчас порядочную молодежь ищут. У нас в батарее комбату двадцать два было.
Егор. Нет-нет. На это место вы в самую точку.
Судаков. Ты молод, тебе вперед идти. Это я так сначала, из эгоистических чувств. Я не о себе, о тебе должен думать, о деле. Я уже под гору, а тебе в гору.
Егор. Замечательный вы человек, Степан Алексеевич.
Судаков. Я прост. Вот и все мои достоинства.
Егор. В наше время это качество, может быть, самое ценное. А то говоришь с человеком и понять не можешь, что он в это время думает, как внутри себя на твои слова реагирует.
Судаков. Да, развелась такая порода… Погоди! Так ты, может быть, с ним и во Францию покатишь?
Егор. Так ведь всего-навсего слух.
Судаков. Раз слух пошел, значит, где-то думают… Искра, стало быть, тоже с тобой укатит. Без жены нельзя, и ей полезно. Авось оживится. Какая-то она последнее время квелая, ты извини меня, на монашку смахивает.
Егор. Думаю, работа влияет. Разгребает весь этот мусор…
Судаков. Нет-нет, работа нужная. Знаешь, сколько еще везде всякой сволочи понатыкано… Защищать людей надо.
Егор. Это, конечно, дело святое, но, видимо, не по ней. И переживает она очень.
Судаков. Да, по нашим временам странная… Я-то, грешник, тоже внука или внучку не против, приятные они, канальи. Вчера к Рябинину на работу пацан пришел, внук. Уже в пятом классе в рисовальной школе… Ну ладно, дело сделано. Твое дело.
Егор. Внук будет, Степан Алексеевич, если не сейчас, то через пару лет, обещаю. (Смеется.)
Судаков. Ей-то уж двадцать восемь стукнуло.
Егор. Не прозеваем. Я сам хочу. Но все терпеть приходится. Вертишься, вертишься…
Судаков. Не жалуйся, Егор. Темп жизни сейчас хороший взяли.
Искра(входя). У меня, папа, к тебе просьба.
Судаков. Дома-то можно пощадить?
Искра. Несложная. Ты Волчкова знаешь?
Судаков. Какого еще Волчкова?
Искра. Он в вашем ведомстве работает счетоводом.
Судаков. Ты меня смешишь. Ну откуда я могу знать наших счетоводов, откуда? Что я, по канцеляриям, по бухгалтериям бегаю?
Искра. Может быть, именно он тебе зарплату начисляет.
Судаков. Искра, ты глупа до невозможности. Зарплату мне государство платит, а не счетовод. Не надо мне тыкать в нос моим высокомерием, проще меня поди поищи. Что тебе этот Сверчков сказал?
Искра. Ничего не говорил, я в глаза его не видела. Он письмо в газету прислал.
Егор. Вот она – всеобщая поголовная грамотность!
Искра. Ему полагался ордер на квартиру. Уже выписали, он вещи упаковывал, а в последний момент совершенно несправедливо ордер передали другому, по фамилии Копытко. И все зависит от какого-то Дударева.
Судаков. Ох, этот Копытко! Больно ведет себя прытко.
Егор. Я краем уха слышал это дело, Степан Алексеевич. Понимаете, Копытко… да, излишне суетлив, но человек дельный, необходимый.
Искра. Кому полагается ордер – Копытко или Волчкову?
Егор. Понимаешь, Искра, дом наш ведомственный, и в первую очередь поощряют наиболее нужных, перспективных, создают им условия.
Искра (перебивает). Волчков пишет: у него жена рентгенолог, четверо детей, старуха мать восьмидесяти лет…
Судаков. Тихо-тихо-тихо! (Снял телефонную трубку, набрал номер.) Здравствуйте! Попрошу Дударева Николая Кузьмича… Здравствуй, Микола, извини, что беспокою… Да, я, Судаков. Слушай, там у какого-то нашего… (Искре.) Как его фамилия?
Искра. Волчков.
Судаков. У Волчкова ордер на квартиру этот жук Копытко из-под носа выхватил. Разберись, пожалуйста, некрасиво получается… Ну притормози пока… Ну спасибо… Что?.. Ага, постараюсь… Думаю, удастся, загляни через пару дней… Не могу говорить, у меня тут деловой разговор. Будь здоров! (Положил трубку, снова снял ее и набрал номер.) Алло! Ковшов, это ты?.. Привет, Иван Францевич, это я, Судаков… Конечно, узнал. С твоим басом был бы ты раньше протодьяконом в соборе… Нет ли у вас там завалящей путевки в Карловы Вары?.. Ты пошарь, может, кто отказался или уже помер, узнай… На этот или на тот месяц. Постарайся, нужный человек… Ну, благодарю заранее. Что?.. А?.. Попытаюсь… Как-нибудь пихнем… Звони в конце недели… А?.. Говорят, сырая гречневая крупа помогает… Мелко-мелко жевать и глотать… Пока! (Положил трубку.) Ну их всех к черту! (Искре.) Вот тебе легко просить за Волчкова, Сверчкова, Пучкова, а я теперь Ковшову должен куда-то его поганого племянника устраивать. Племяннику этому только в грузчики, а в грузчики он не хочет, он хочет в аспирантуру. А Дудареву Николаю Кузьмичу ни больше ни меньше, как в Карловы Вары с женой приспичило, у них пищеварение не то, что надобно, чтобы в три горла жрать… Все!.. Не могу, опротивело… Ты вот скажи мне, Егор, что это происходит? Что это за вторая сигнальная система образовалась? Ты мне – доски, я тебе – гвозди, ты мне – кооперативный пай, я тебе – "Жигули" без очереди. Ты мне… И не то чтоб в серьезных делах, до мелочей дошло, до бесстыдства. Ты представляешь, звоню я нашему завхозу, говорю: "Ковер в кабинете смени, протерся, плешь посередине, стыдно перед гостями". А он мне: "Степан Алексеевич, нельзя ли мне по совместительству складским сторожем числиться на полставке?" Я его по-солдатски так шуганул, век помнить будет. И что замечательно? Ковра он мне так и не заменяет, собака. Секретарше сказал: "Срок не вышел, по закону нельзя". А?.. А дай я ему эти полставки, так можно будет, и именно по закону. Хоть все ковры переменит. И самое-то гнусное – я незаметно этим блатмейстерством сам испоганился. (Дочери.) Ну иди. Да, погоди, слушай. Тебе, кажется, Франция маячит.
Искра. Ни в какую Францию я не поеду.
Судаков(зло). Куда же ты поедешь? В Чухлому, в Крыжополь?
Искра. Наверно, в Кимры поеду.
Судаков. Слушайте, дорогие мои, что вам надо, чего не хватает?! У вас уже не двадцать одно, у вас уже двадцать два. Недопеченные вы, что ли!.. Ладно, иди, побалакаем.
Искра ушла.
Все люди, понимаешь, на работе работают, а дома отдыхают, а у меня наоборот… Ты знаешь, Егор, я ничего не понимаю… Уж какие я им условия создал… Другие на их месте с утра до вечера танцевали бы. Они просто обязаны быть счастливыми… У тебя, поди, какая бабенка на стороне есть, а?
Егор. Что вы, Степан Алексеевич.
Судаков. Болтают. Наша-то деловая, поди, тебе в тягость.
Егор. Почему? Я ее люблю.
Судаков. Ой, не надо, Егор. Таким тоном эти слова не произносят.
Егор. Вы для меня в жизни столько сделали…
Судаков. Это, Егор, уже сопли… Делал, потому что видел в тебе человека стоящего, нужного делу. Чем-то ты мне первого сына напоминаешь. Внешне, конечно. Кирилл-то бесшабашный был, ухарь, потому и летчиком-испытателем сделался… Ты с годами, может, самого Коромыслова заменишь, а вполне возможно, и даже наверняка, выше пойдешь. Меня, может, и на свете не будет, но дом наш, думаю, всегда помнить будешь. Ведь я на тебя, как на творение своих рук, любуюсь, горжусь тобой! (Смеется.) Каким тебя сюда Искра привела, а? Еле ступал. Все: "Разрешите мне ваши книжечки посмотреть", "Может, я вам в магазинчик сбегаю", "Супчик я сам разогрею, не беспокойтесь"…
Оба смеются. Звонок в дверь… Пров идет открывать и возвращается в столовую.
Пров. Папа, по твою душу… Я забыл сказать, звонила какая-то твоя старая знакомая Валентина, не помню отчества. По-моему, это она.
Судаков. А фамилия?
Пров. Понятия не имею.
Судаков. О Господи, опять чего-нибудь надо.
Егор. Скажи, дома нет.
Пров пошел к двери.
Судаков. Погоди… Ну пришла, так уж пускай, неудобно. Зови, леший с ней.
Пров вышел.
Егор. Ваше поколение, Степан Алексеевич, еще обременено условностями.
Судаков. Ты о чем?
Егор. Я вот прихожу к выводу: только абсолютное отсутствие условностей может сделать личность выдающейся.
Судаков. Но отказать-то я ей не могу, раз уж пришла. Совести-то хоть на три копейки у меня еще осталось.
Егор. Я не о вас, я теоретически.
Судаков. Ну, милый, а я вот убеждаюсь, что всякие теории – одно, а практика, жизнь то есть, – оченно часто совсем другое. И, кстати сказать, настоящее.
Егор. Нет, вы на место Хабалкина в самый раз! Полемист.
Входят Пров и Валентина Дмитриевна. Сразу видно, что она не москвичка. Одновременно входит и Наталья Гавриловна.
Валентина Дмитриевна. Здравствуйте!
Все отвечают.
(Всматриваясь в Судакова.) Это вы?
Судаков. Кто – я?
Валентина Дмитриевна. Судаков Степан Алексеевич?
Судаков. Действительно.
Егор. Простите, вы кто будете?
Валентина Дмитриевна (Судакову). Я Валя Шатилова. Не вспоминаете? Мы в школе вместе учились, в одном классе.
Судаков. Валя?.. Шатилова?..
Валентина Дмитриевна. Проша Кисельников еще ваш первый друг был.
Судаков. Прошку помню. Убило его.
Валентина Дмитриевна. Я знаю… (Горько.) Значит, ничего от меня не осталось. Это не важно… Извините меня, я на пять минут. Я бы ни за что, ни за что не пошла, но вот уже два дня звоню вам на работу, а там отвечают: "Уехал на совещание", "Только что вышел. Позвоните через тридцать минут". Ну, я знаю, вы очень заняты… Уж до чего дошла – узнала ваш домашний телефон. Понимаю, что бессовестно…
Судаков(вдруг). Валя!.. Валя!..
Валентина Дмитриевна. "Валя, Валентина, что с тобой теперь?" Помните, вы мне часто эту строчку из Багрицкого говорили? Все-то стихотворение вы тогда не знали.
Судаков. Что же ты стоишь, Валя? Садись!
Валентина Дмитриевна(садясь). Я на пять минут, я не задержу. Сюда шесть раз звонила. Отвечали: будет поздно. Я и решилась. (Вдруг глаза ее заморгали, щеки затряслись, и она неожиданно для самой себя расплакалась.) Извините… Я в Москве уже третьи сутки.
Наталья Гавриловна. Может быть, чаю выпьете?
Валентина Дмитриевна. Нет-нет, что вы! Я где-то что-то перехватила, не беспокойтесь.
Наталья Гавриловна. Вы где остановились?
Валентина Дмитриевна. Я?.. Я… у подруги, даже можно сказать, у родственницы. (Вытирая слезы.) Пожалуйста, извините меня…
Наталья Гавриловна вышла.
Я с просьбой, Степа. Степан Алексеевич, с огромной просьбой.
Судаков. Нет уж, давай – Степан, без всяких Алексеевичей.
Валентина Дмитриевна. Спасибо. Как-то неловко… такой человек… Я бы никогда, никогда не воспользовалась знакомством с тобой, поверь мне, я очень самолюбивая.
Судаков. Что у тебя?
Валентина Дмитриевна. Беда, настоящая беда… Видишь ли, у меня трое детей… и все отлично… Все мальчики. Один – механизатор. И очень ценят. Премии, награды. Там у меня уж внук и внучка. Другой пошел по партийной линии, хотя кончил индустриальный. А младший – просто не поймешь в кого. И тоже все хорошо было, ровно… ленинский стипендиат. Он не с нами, он в Томске в институте. Но это же недалеко, рядом. И зачем-то понадобилось ему в Польшу ехать на пятом-то курсе. В каникулы, конечно, в зимние, в эти… Я точно чувствовала. Но деньги на путевку собрали. Группой они… Ради Бога, прости, я все слова, что тебе сказать хотела, наизусть выучила, а сейчас путаюсь.
Судаков. Ничего, ничего…
Наталья Гавриловна(принесла чай, еду). Присаживайтесь.
Валентина Дмитриевна (почти механически пересела к столу и, рассказывая, тоже механически с жадностью ест, будто вот-вот отойдет поезд). Ну, думаю, пусть едет. Да и муж, отец Дмитрия, говорит: "Пускай посмотрит, дружеская страна, не страшно". А то взрывы, угоны, провокации. В Америку или там в Англию, не приведи Бог, я бы ни за что не пустила. Ну поехал он. Писем, конечно, никаких, да я и знала: две недели всего, даже двенадцать дней. Возвращается цел-невредим, но, знаете, другой, совсем другой. Всегда веселый, даже, я бы сказала, задорный, все шутки, розыгрыши, танцы, вроде тебя, Степа, помнишь? (Всем.) Ой, какой он заводила был, мы его нарочно старостой выбирали, всех покрывал… Что такое? Молчит. Это он-то молчит! А потом специально приехал к нам с отцом, все рассказал… Группой они поехали. И я тебе по секрету скажу: руководитель их, тоже молодой человек, велел от группы не отрываться, возвращаться вовремя, ну на всякий случай все-таки. Это правильно. А он там… даже сказать страшно… но ты должен знать все, все. И я его не защищаю, нет, поступил он ужасно. Короче говоря, познакомился с какой-то польской девушкой. То, се, она как раз русский язык изучала. Ну, молодость, сам знаешь. Помнишь? Ты ведь тоже сумасшедший был. (Наталье Гавриловне.) Между прочим, ваш Степа – моя первая любовь, первый поцелуй. Нет-нет, так, легкий, не любовь, предвестие. (Степану Алексеевичу.) Ты помнишь, нет?
Судаков. Что-то такое… вроде…
Валентина Дмитриевна. Все равно… Дима увлекся и забыл, все забыл, даже инструкцию руководителя. Она его к ним в дом пригласила, а это километров пятьдесят от Кракова. Они Краков осматривали два дня. Вечер, поздно, уже ночь наступает, вся группа в сборе, а Димки нет. Ты представляешь? Руководитель с ума сходит, сам не знает, что делать, а Димочка мой является на следующее утро. А?.. Я тебе чем угодно клянусь, Степа, Дима парень отличный, выдержанный, сознательный, конечно, комсомолец, общественник, а по этой части… По-моему, ему жениться пора… А теперь вот уже о самом ужасе… Написали ему характеристику о его проступке, прислали в институт, и Диму не допускают к защите диплома. Я – туда, я – сюда. "Нет" не говорят, но и "да" не произносят. Сказали: пусть защищает на следующий год. Зачем? А если и на будущий год не разрешат? Ты знаешь, меня уже и не диплом страшит, а сам Дима. Другой, совсем другой. Молодые ведь, знаешь, странные. Мрачный, колкости говорит. Даже, знаешь, злые колкости. Они, знаешь, свои личные обиды моментально на всю жизнь переносят, и уже вся наша замечательная действительность им в каком-то искривленном зеркале представляется. Степан, скажи, он действительно совершил преступление? Я, конечно, не прошу тебя нарушать закон, я бы никогда не посмела, пусть несет наказание. Степа, он совершил что-то ужасное?
Егор. Проступок, конечно, есть.
Пров. Пусть ваш сын напишет в газету.
Валентина Дмитриевна. В какую газету? Зачем?.. Это нельзя. Нельзя.
Судаков. Я сделаю, Валя.
Валентина Дмитриевна. Что?
Судаков. Я все сделаю, Валя. Твой Дима будет защищать диплом.
Валентина Дмитриевна. Степа! (Вдруг упала перед Степаном Алексеевичем на колени.)
Судаков(вскочил). Встань, Валя, немедленно встань, с ума сошла!
Валентина Дмитриевна. Прости меня, прости…
Судаков. Ты поезжай домой завтра же. Все уладится. У тебя есть деньги на билет?
Валентина Дмитриевна. Конечно. Парфен очень хорошо зарабатывает.
Судаков. Оставь свой адрес, фамилию ректора и, если знаешь, фамилию руководителя группы, которая в Польшу ездила, и когда, какого числа.