Пятница третья
БАЛАГАНЩИК. Драгоценная публика! Как вы поняли, мы повествуем вам о временах древних, когда не все было так, как нынче: сами слова могли означать иное, нежели теперь. Когда-то "Петр" было просто словом, означавшим "камень". Так прозвал Иисус ученика своего, за твердость веры. Или, например – "фарисеи". Это слово было уважительным. Фарисеи почитались в народе как люди образованные и праведные. Из них происходили раввины – учителя Закона Моисеева. Но пришел Иисус из Назарета и обвинил фарисеев в двуличии и косности, ибо поучают, но не делают сами; поучают же правилам тягчайшим, коим числа нет, хотя одно только и нужно человеку: любовь к Создателю и созданиям Его. Знал Назарянин, что его огненная истина не прожжет толщу учености фарисейской, и потому окружил себя людьми невежественными – рыбаками галилейскими. И мог ли ученый фарисей Савл принять за пророка того, кто окружен невеждами? Никак! Ибо для фарисея невежество есть грех, а тот, кто водится с грешниками – сам грешник и пророком быть не может. Пятница Третья! (Уходит).
Декорация та же. Входит Лука. Заглядывает в палатку.
ЛУКА. Весь день его ищу! Отчего я с ним так ношусь? Отчего все носятся с Савлом? Даже Мария… До того ли ей теперь! Нет, и она беспокоится о Савле!
Входит Никодим.
Здравствуй, равви! Тебе, конечно, тоже нужен Савл. Я не застаю его уже в третий раз.
НИКОДИМ. Какая досада! Гамлиэль желает видеть его срочно и просил меня зайти к нему. А я тороплюсь: нужно засветло поспеть в Вифанию.
Входит Савл; заметив Никодима, пятится, делает знак Луке молчать и уходит, незамеченный Никодимом.
ЛУКА. Я дождусь Савла. Я передам ему желание высокочтимого Гамлиэля.
НИКОДИМ. Благодарю тебя, Лука. Я поспешу, чтоб не пришлось погонять моего ослика.
ЛУКА. Ты решил провести субботу в Вифании, со старым другом?
НИКОДИМ. Да, я заночую у Симона.
ЛУКА. Могу ли я просить тебя навестить сестер покойного Лазаря?
НИКОДИМ. Конечно! Признаюсь тебе, я и сам хотел… Гм! Не скажешь ли мне, Лука – ты ведь был на похоронах Лазаря… плакала ли Мария?
ЛУКА. Не пролила ни слезинки.
НИКОДИМ. (С внезапным волнением). Как странно!.. Она не любила названного брата?
ЛУКА. Мария любила Лазаря совсем не так, как обычно любят братьев.
НИКОДИМ. Вот оно что!.. Но может ли женщина совсем не выказать своего горя?!
ЛУКА. Мария – женщина необыкновенная.
НИКОДИМ. Да-да, необыкновенная, слишком необыкновенная, удивительная…
ЛУКА. Ты так взволнован, равви! Похоже, Мария сказала о тебе слова не пустые.
НИКОДИМ. Мария говорила обо мне?!
ЛУКА. Да, она сказала, что ты только кажешься старым, но сила твоего сердца велика и не растрачена… Поверишь ли, весь день после похорон Мария говорила о чем угодно, только не о Лазаре. Она вела себя так, будто ничего не произошло. Только чу́дные глаза ее как-то остановились, словно она к чему-то все время прислушивалась. Я не утерпел и спросил ее, отчего она даже не поминает об умершем?
НИКОДИМ. И она сказала тебе?
ЛУКА. Она сказала, что ей не нужно говорить о нем, потому что она все время слышит в себе его голос. И его голос называет ее там своей женой.
НИКОДИМ. Господь Всемилостивый, пощади разум этой несчастной женщины!
ЛУКА. Мне она не показалась безумной. Показалась только еще более прекрасной…
НИКОДИМ. Возможно ли это!
ЛУКА. Значит, Мария поранила и твое сердце, равви?
НИКОДИМ. Нет, нет, Лука! То есть, конечно… но… не подумай дурного, здесь не то! Я объясню… Это все – Рахиль, моя жена… Ты прав, встреча с Марией всколыхнула мое сердце. Во мне за минуту будто буря пронеслась, будто теплый ливень обрушился на засохшее поле и оживил его. В тот вечер я пришел домой и вдруг увидел мою Рахиль совсем по-другому, как не видел давно уже… Может быть, стыдно мне, старику, говорить такое, но тебе, врачевателю, открою: любовь и желание в ту ночь овладели мной, и жена моя отвечала мне. И с того дня этот огонь не покидает нас. Мы счастливы! Вот только Рахиль все тревожится, ей наговорили… Видишь ли, она стала бояться, не ведьминские ли это чары. Она спросила, не касалась ли меня женщина, и я рассказал ей о Марии. Не суди строго мою Рахиль, Лука… Есть поверье, что ведьма не может плакать. И вот, Рахиль, услыхав о смерти Лазаря, уговорила меня навестить Симона, чтобы я мог увидеть, плачет ли Мария по своем брате. Вот так, Лука…
ЛУКА. Мм-да-а! В Иудее так любят говорить о колдовстве!.. Скажи, равви: терновый куст, беседующий с Моисеем, это – колдовство или нет?
НИКОДИМ. С Моисеем из горящего куста говорил Бог, а для Бога нет невозможного!
ЛУКА. Пусть так! Но если говорящие кусты – не колдовство, почему же твоя ожившая молодость – непременно колдовство? Мария – женщина, конечно, весьма необычная, но мне бы не пришло в голову, что она – ведьма. Я бы скорей предположил, что она – языческая богиня… если, конечно, ты, равви, готов признать разницу.
НИКОДИМ. Быть может, я не вполне понимаю тебя, Лука…
ЛУКА. Ты знаешь историю Изиды и Озириса?
НИКОДИМ. Понаслышке. В фарисейских школах не поощряется египетская ученость.
ЛУКА. Видишь ли, Лазарь умер загадочно. Не открывая глаз, он сказал: "Вижу тебя, друг мой Иисус!". Потом он попросил Марию обнять его, шепнул ей что-то и испустил дух.
НИКОДИМ. Он не подозвал родную сестру?
ЛУКА. Нет. Но удивительно было другое. Я помогал сестрам пеленать труп и увидел чудо: Лазарь умер с затвердевшей мужской статью! И затвердение осталось!
НИКОДИМ. Возможно ли такое?!
ЛУКА. Ты сам сказал: нет невозможного для Бога. Но ведь тогда и человеку все возможно с Божьей помощью! Я верю, что Озирис был человеком, но так сильно желал стать богом, что стал им. Я верю, что Изида была женщиной, но, полюбив Озириса, стала богиней. Любовь дала ей крылья, и они понесли ее над Нилом: так сильно желала она собрать рассеченное тело Озириса. Убийца раскидал куски его по всей реке. Изида нашла их все и соединила волшебным составом. Не хватало лишь одной части: в песке Нила навсегда затерялся фаллос Озириса. И знаешь, что сделала Изида?
НИКОДИМ. Она вырезала детородный орган из дерева и прирастила к мертвому телу. Затем она зачала от трупа и родила Озириса заново. Но к чему эта чудовищная басня?
ЛУКА. В этой чудовищной, невозможной истории скрыта некая возможность… Может быть, надежда.… Знаешь, почему Мария не плакала? Она верит, что Лазарь вернется.
НИКОДИМ. Бедняжка!
ЛУКА. Скажу тебе больше: ее мысли все время заняты им: она верит, что помогает ему.
НИКОДИМ. Значит, все-таки, рассудок ее пострадал!
ЛУКА. Так что же ты скажешь Рахили, Никодим?
НИКОДИМ. (Со вздохом). Я скажу Рахили, что Мария плачет; это успокоит ее. Я скажу моей Рахили, что ведьма не может любить так, как любит Мария. И еще я скажу жене моей Рахили, что люблю ее, мою Рахиль, всем сердцем, но что любовь моя под зноем лет стала высохшим цветком, который кто-то вдруг полил живою водой. Прощай, Лука, ослик мой застоялся, и солнце уже совсем низко. (Уходит).
ЛУКА. Прощай, Никодим.
Входит Савл.
И что заставляет тебя прятаться от твоих учителей? Что на этот раз?
САВЛ. Я ухожу, Лука! Прямо сейчас! Я покидаю Иерусалим!..
ЛУКА. Жаль.
САВЛ. Единственное, чего жаль мне, Лука, так это – расстаться с тобой!
ЛУКА. Ты разлюбил Иерусалим?
САВЛ. Я люблю Иерусалим. Я дышу им. Но в Тар-се живет девушка, которая дышит только мной. И она хочет умереть, потому что меня нет рядом с ней… Это так просто, Лука! Я все понял, когда Мария сказала о Лазаре: "Мне бы только быть подле него, и ничего мне не нужно больше".
ЛУКА. Погоди… А где ты слышал эти слова Марии?
САВЛ. Я должен просить у тебя прощения, Лука…
ЛУКА. За что?.. Ты подсматривал?!!
САВЛ. Нечаянно. Я видел вас с Марией там, под оливами, на пути в Вифанию…
ЛУКА. Зачем?
САВЛ. Мне так хотелось ее видеть! Я воображал себя праведником, Лука, а оказался обыкновенным грешником. Знаешь, от ее прикосновений во мне будто огонь запылал! В ее руках – огонь, Лука!
ЛУКА. Она вся – огонь…
САВЛ. Не говори мне этого!.. Когда вы с ней ушли, на меня напало безумие: я не мог ни о чем думать, кроме как о ее руках, которые меня обнимали, о ее губах, которые меня целовали. Теперь это прошло: я молился, и Господь не дал греху завладеть мной.
ЛУКА. М-да-а!.. А я-то не мог взять в толк: что это Мария так печется о твоих сердечных делах, когда ее собственные – хуже некуда?
САВЛ. Она говорила с тобой обо мне?!
ЛУКА. Она сказала: "Ему лучше вернуться к своей девочке, иначе не будет ему покоя".
САВЛ. Вот видишь!.. Мария – удивительная женщина… Наверное, она очень добра…
ЛУКА. Это я уже сегодня слышал.
САВЛ. Лука, она поняла меня лучше, чем я сам! Я был дурак! Я хотел учить народ, я хотел спасать народ! Какой народ?! Я не могу спасти одну-единственную девушку!
ЛУКА. И ты отправляешься в такую даль, даже не попытавшись узнать, что с ней?
САВЛ. Я пытался, вчера.
ЛУКА. Но вчера был не твой день!
САВЛ. И все же я постарался. Видение получилось смутным, но оно было! В сером тумане я увидел очертания Юнии. Она двигалась, она жива!
ЛУКА. Это хорошо – и что она жива, и что ты трудишься над своим даром! Твои пятницы – не более, чем привычка, к чему-то привязанная! Ты можешь и не знать, к чему.
Проходит и уходит Стражник, возглашая: "Канун Субботы! Канун Субботы!"
Это может быть любой пустяк!.. Да вот – хоть бы этот стражник.
САВЛ. Ты смеешься! ЛУКА. Ничуть! Стражник проходит в одно и то же время. При этом, заметь, в канун Субботы повязка на его голове – не белая, как во все дни, а голубая, праздничная!
САВЛ. Ну и что? ЛУКА. Представь, что перед самым первым твоим озарением ты видел храмового стражника в голубой повязке. Ты мог не обратить на это внимания, но тайная, скрытая от тебя область твоего разума случайно связала эти два события воедино, вот и все!
САВЛ. Что, "все"? ЛУКА. А то, что после того ты уже не в силах напрячь свои способности, пока не увидишь голубой кидар на голове стражника!
САВЛ. Я буду скучать по тебе, Лука, по твоему острому уму!
ЛУКА. Приятно слышать. Но мы заболтались. Ты ведь… торопишься?
САВЛ. Я надеюсь за два дня добраться до Яффы и сесть на корабль. Если повезет с ветром, через неделю я буду в Тарсе.
ЛУКА. Тебе – на север, а ветер как раз – оттуда. Можно проплавать и месяц. Стоит ли бежать на ночь глядя? Яффская дорога – не лучшее место для ночных прогулок.
САВЛ. Я не могу ждать! Если я не застану ее в живых, я не прощу себе задержки. Если Господь дает мне случай спасти хотя бы одного человека, смею ли я медлить?
ЛУКА. Я шел к тебе с просьбой…
САВЛ. Для тебя я сделаю все, если… если это не слишком меня задержит, прости, Лука!
ЛУКА. Мне нужно, чтобы ты кое-что увидел для меня. Сегодня – твой день.
САВЛ. Хорошо. Что мне увидеть? Марию?
ЛУКА. Почти угадал. Но сначала я прошу тебя увидеть Юнию. Я настаиваю – как друг.
САВЛ. Хорошо! (Сосредоточивается).
Сцена темнеет. Видение: Юния, неподвижно лежащая на ложе, с закрытыми глазами.
Я вижу ее. Кажется, она спит…
Из тьмы возникает Плакальщица и приближается к Юнии.
Опять – эта тень!
ЛУКА. Что за тень?
САВЛ. Я уже видел ее… будто женщина, вся в черном… Но что она делает?!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. (Поет).
Если пойду я долиною смертной тени,
Не убоюсь зла, потому что со мною Ты:
Твой жезл и Твой посох меня успокоят.
САВЛ. Господи! Она оплакивает Юнию! О, я несчастный!!
В видении появляется Андроник, оглядывает Юнию и Плакальщицу.
АНДРОНИК. (Плакальщице). Кто ты? И что делаешь?
ПЛАКАЛЬЩИЦА. (Всхлипывая). Разве ты не видишь? Я – плакальщица. Я оплакиваю бедную страдалицу. Уже ничто не связывает ее с этим жестоким миром!
АНДРОНИК. Но эта девица еще не умерла!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Ее измученная душа уже покидает тело, это пристанище скорби!
АНДРОНИК. Я знаю тебя! Иди прочь!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Меня нельзя прогнать. Я – везде. И нужно знать имя того, кого прогоняешь. А у меня нет имени: я – плакальщица.
АНДРОНИК. У тебя есть имя: Тьма Безысходная!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. И как ты меня прогонишь?
АНДРОНИК. Тебя и прогонять не нужно. Тебя просто нет!
Плакальщица растворяется во тьме. Андроник наклоняется к Юнии, берет ее за руку.
Господи, какой дивный лик Ты сотворил! Не попусти смерти разрушить до времени чудесное создание Твое, юное и невинное!.. Именем Иисуса Назарянина, Сына Воды и Огня, встань! Встань!
Юния открывает глаза и поднимается на ложе.
ЮНИЯ. Кто ты? Я не знаю тебя!
АНДРОНИК. Мое имя – Андроник. Всего три дня, как я в Тарсе. Я вылечил здесь одного человека, который уже не мог ходить. Об этом пошли слухи, а сегодня мне сказали, что по соседству умирает, неведомо от чего, девица, молодая и невинная. А я вижу, что ты и прекрасна, что не видел я прежде такой прекрасной девицы… Твои родные плакали и просили, чтобы я вернул тебя им. Они поверили, что я могу это сделать, и я смог.
ЮНИЯ. Ты – врач?
АНДРОНИК. Нет, я – посланный.
ЮНИЯ. Куда посланный?! Кем ты послан?!
АНДРОНИК. Если ты захочешь пойти со мной, я приведу тебя к тому, кто послал меня.
ЮНИЯ. Как могу я с тобой пойти? Ты – человек мне чужой.
АНДРОНИК. О, как бы я хотел стать тебе не чужим, чтоб ты позволила взять тебя за руку и отвести!
ЮНИЯ. (Высвобождая свою руку из руки Андроника). Ты вернул мне жизнь, которая была мне не нужна, и, значит, она принадлежит тебе. Но моей руки ты должен просить не у родителей моих, а прежде – у человека, носящего иудейское имя Савл и римское имя Павел. Тебе придется отыскать его в Иерусалиме и испросить его согласия.
АНДРОНИК. Я отправлюсь теперь же!
Савл, в ужасе, отгоняет от себя видение. Видение исчезает, сцена светлеет.
ЛУКА. Ну что? Что ты видел? Перестань махать руками! Что с Юнией? Она умерла?
САВЛ. Юния… собирается замуж.
ЛУКА. Неплохая новость!
САВЛ. Что?!
ЛУКА. Ее намерение подсказывает мне, что она жива!.. И кто жених?
САВЛ. Некто Андроник. Он направляется в Иерусалим просить у меня ее руки!
ЛУКА. Выходит, тебе не надо плыть в Тарс. А то вы разминетесь.
САВЛ. Лука, ты что-нибудь знаешь об Иисусе Назарянине?
ЛУКА. Что именно хочешь знать ты?
САВЛ. Значит, ты знаешь о нем много?!
ЛУКА. Не слишком. Но что тебе до него?
САВЛ. Я без конца слышу это имя. Оно то и дело врывается в мою жизнь!
ЛУКА. А не хочешь по порядку? Ты словно сам с собой разговариваешь. Будь добр, сделай усилие, чтоб я тебя понял!
САВЛ. Послушай, Лука: трибун Луций, твой приятель, почитает Иисуса Назарянина за живого бога, потому что тот вылечил его сына! Мой учитель Гамлиэль, утверждает, что Иисус Назарянин – развратитель народа, которого нужно найти и схватить, как разбойника! А моя Юния отдает себя в жены заклинателю, который излечил ее от лихорадки именем Иисуса Назарянина! Он меня преследует! Словно он меня знает и чего-то хочет от меня! А я даже не видел его никогда!
ЛУКА. Ты видел его.
САВЛ. Как?! Где?!
ЛУКА. Вспомни то видение, которое было тебе непонятно: по ту сторону Масличной Горы, в селе Вифания, высокий человек поднимается по склону и говорит: "Здравствуй, Лазарь, вот – Мария, пусть она будет тебе сестрой".
САВЛ. Так это был он?! Высокий человек с волосами до плеч?!
ЛУКА. В том нет сомнения.
САВЛ. Но как ты объяснишь, что перед тем Юния сказала мне: "Савл, взгляни на гору"?!
ЛУКА. Возможно, тебе показалось, что это сказала она? Она ведь не зовет тебя Савлом!
САВЛ. Ты меня пугаешь… По-твоему, это он говорил со мной голосом Юнии?!
ЛУКА. Я просил тебя дать мне время разобраться, и сейчас я шел к тебе с этим.
САВЛ. Говори! ЛУКА. Мне все не давало покоя это "путешествие туда и обратно", которое Назарянин предложил Лазарю. Случай привел меня в дом Лазаря. Представь, я не нашел в нем никакой болезни. Он отказывался от пищи, но умер не от голода, а потому что хотел умереть. Он сам мне об этом сказал – чтоб я не пытался его врачевать.
САВЛ. Разве человек может быть властен над смертью?
ЛУКА. И я спросил его о том же! Он отвечал: "Это – смотря какой человек". И добавил, что говорит не о себе, но что есть у него друг, имеющий такую власть!
САВЛ. Иисус Назарянин!