Доктор. Мне это как-то не пришло в голову. Итак, вы пересекли океан, потом вернулись, не найдя успокоения ни там, ни тут. Недовольство окружающим миром – это всего лишь попытка замаскировать недовольство самим собой.
Ник. Неочевидно, старина! Я, например, собой доволен! Изменится мир – и мы с ним будем в полной гармонии!
Доктор. А сами вы не пробовали его изменить?
Ник. Любая попытка изменить мир ухудшает нас самих!
Доктор. Любопытная логика. Значит, если мы пытаемся его ухудшить мы становимся лучше сами?
Ник. Именно!
Доктор. Если можно, пример.
Ник. Не догоняете, доктор?
Доктор. Не догоняю.
Ник. Только что я на ваших глазах бросил пить. Хорошо ли это для процесса художественного творчества, который, как известно, является составной частью планетарных процессов? Бесспорно!.. Ну, а мне от этого лучше?
Доктор ошалело осушает стакан.
Ник (комментируя увиденное). Хорошо, да? На мир, стало быть, нам уже наплевать. Пойду к себе – появились некоторые мысли. Это, между прочим, благодаря вам! Умеете вы расположить к себе собеседника.
Ник встает из-за стола и, балансируя, как в шторм, начинает подниматься на второй этаж.
Доктор. Вам помочь?
Ник. Сохраняйте спокойствие, старина! Впереди трудный путь.
Благополучно завершив подъем, Ник исчезает за дверью второго этажа.
Появляется Джеки с корзиной выстиранного белья. Ставит корзину на ближайший к ней стол.
Доктор (о Нике). – Куда это он?
Джеки. Пошел вздремнуть перед обедом. У нас теперь облегченное расписание. Нам нельзя напрягаться – сердце, знаете ли.
Доктор. Как врач могу сказать, что Ник серьезно болен. Скорее всего, это результат. некоторых злоупотреблений, имевших место в последний год, но я не стал бы исключать и последствий экстремальных трюков на склонах известного вам холма. Не мешало бы провести более детальное обследование, но я уверен, оно подтвердит диагноз, уточнив лишь пути его приобретения. Впрочем, когда человек серьезно болен, вопрос о том, как он до этого докатился, отступает на второй план. Его надо лечить.
Джеки. Для меня важны все подробности. Я знаю, кого мне благодарить, но хотела бы получить этому подтверждение.
Доктор. Человек вправе принять или отвергнуть любые предложения, в том числе, самые, что-ни-на-есть, заманчивые. Это его собственный выбор и ничей другой. Ник предпочел накачиваться шампанским, не спать много ночей, питаться всякими изысками и когда придется. Что ему мешало ложиться до полуночи и трезвым, спать не менее восьми часов, прогуливаться на свежем воздухе и грызть капусту?
Джеки. Капусту грызите сами. Я знаю, что мне надо делать, и я буду это делать, независимо от того, поможете ли вы мне или нет. Я вытащу его!
Доктор. Лучше пошлите его ко всем чертям.
Джеки. Чтобы он тут же отправился к Дороти?
Доктор (себе). А потом снова вернулся к вам? Ему что же, всю жизнь болтаться от одного берега к другому, в ожидании сладостного момента, когда посреди Атлантики его посудина даст течь? (Джеки) Что же вас все-таки заботит больше: чтобы Ник был жив, или чтобы он был жив в вашем обществе? Он должен работать, должен писать. Любая терапия, что ваша, что моя, будет бессильной, если пациент отказывается идти на поправку.
Джеки. А мы будем писать. Художника Ника Сальвадора когда-нибудь обязательно назовут "великим". В конце концов, какая разница, кто скрывается за этим именем – он или я? Я его глаза, его руки.
Доктор. И его костыли. Один человек писал прекрасную музыку, будучи глухим. Другой – прекрасные стихи, оставаясь незрячим. Жизнь можно не слышать, не видеть, но при этом чувствовать и переживать, но, сами по себе ни зрение, ни слух не дают человеку возможность переживать и чувствовать. Вы обе приложили руки к тому, чтобы Ник утратил эти качества, а без них нет художника.
Джеки. Какие только обвинения в свой адрес не приходилось слышать!.. А потом обвинитель, явившись под утро, размазывал слезы по небритым щекам и бессвязно толковал о том, что его неправильно поняли. Может, и мне выступить в роли прокурора? Вот вы, доктор, чем не объект для обвинения?
Доктор. И в чем же вы собираетесь меня обвинить?
Джеки. Поискать, так найдется. Только, боюсь суд к моим обвинениям не прислушается.
Доктор. Это почему же?
Джеки. У вас очень хороший адвокат – он вас отмажет. Мне с ним трудно тягаться – не хватает самоуверенности.
Доктор. Хотелось бы узнать – кто же это? Вдруг, когда-нибудь понадобится.
Джеки. Вы сами.
Джеки подхватывает корзину с бельем и скрывается за дверью в кухню.
Доктор. Они никогда не признаются, что испортили ему жизнь – ни одна, ни другая. Правда, мы не слышали леди Чалмерс, и надежда, пусть слабая, остается, вдруг по ту сторону Атлантики погода переменилась к лучшему? Но сейчас леди находится на днях высокой моды в Милане, где ее появление вызывает не меньший ажиотаж, чем сами Дни, и показаний дать не может.
Снаружи слышны звуки, сопровождающие подъезжающий автомобиль. Доктор спешит к окну.
Доктор. Она не в Милане!.. Вторая машина за последние две недели. Такое оживление не в сезон?..
Входит Дороти Чалмерс, чья неотразимость лишает возможности сообразить, что это – всего лишь результат усилий косметолога и кутюрье.
Дороти. Привет, паренек!
Доктор. Мадам!..
Дороти. Сидите здесь с прошлого года?.. Или нет?.. Точно!.. На вас тогда был другой наряд, еще более идиотский, чем этот. Что стоите, как баобаб?
Доктор. Почему "баобаб"?
Дороти. А он что, лежит? Одичали вы тут, на своем острове!.. Помогите даме снять пальто!
Доктор. Баобаб, и тот бы сообразил.
Дороти. Вот именно!
Доктор помогает Дороти снять пальто.
Доктор. Что вас привело в нашу глушь, леди Чалмерс?
Дороти. Я приехала за своей собственностью.
Доктор. Если вы имеете ввиду ваше судно, то оно стоит на берегу. Команда ожидает вас в баре. Я там недавно был – матросики начинают нервничать.
Дороти. Ничего, подождут!.. Вы прекрасно понимаете, кого я имела ввиду!
Доктор. С каких это пор человек считается чьей-то собственностью?
Дороти. С тех самых, Джонатан, когда расходы на него становятся крупным капиталовложением. Вы – ничья собственность, оттого вы такой унылый! Итак, Ник здесь?
Доктор. Было бы глупо это отрицать.
Дороти. Положительно, док! Ваш рейтинг несомненно вырастет еще больше, если вы поможете доставить его сюда.
Доктор. Ник отдыхает.
Дороти. С чего бы это он вдруг переутомился?
Доктор. У него больное сердце.
Дороти. Это ваш диагноз, доктор. А теперь послушайте мой. У человека, способного в течении одной ночи осушить ящик шампанского, сердце болеть не может!
Доктор. Боюсь, дополнительно обследование нам не понадобится.
Дороти. Поторопитесь, доктор! Если за поиски возьмусь я, Нику придется лечить не только сердце, но и голову. Он серьезно подставил меня, неожиданно исчезнув две недели назад. Не в его интересах усугублять ситуацию еще больше.
Доктор. Вы думаете, вам позволят учинить здесь погром?
Дороти. Это гостиница, доктор! Постоялец может делать здесь что угодно, если он в состоянии заплатить. В конце концов, я просто куплю это.
Доктор. А что, если послать вас к черту?
Дороти. Вот это уже не в ваших интересах, доктор. Вы в свое время лечили Ника. Не ставя под сомнение вашу профессиональную репутацию, я готова выписать вам чек, адекватный вашим усилиям. Но если вы и дальше будете гнуть свою линию, я легко докажу, что вы только навредили его здоровью, и тогда уж платить придется вам.
Доктор. Зряшное это дело – тратить время на сотрясание воздуха.
Дороти. Абсолютно с вами согласна. Тащите его сюда!
Появляется Джеки. Она видит Дороти. Дороти – ее. Несколько секунд женщины молча перемещаются по комнате, занимая позиции для атаки.
Дороти. Дорогая Джеки!
Джеки. Похоже, кто-то опять сбил указатель поворота на Милан. Доктор!
Доктор. Да?
Джеки. Ваших рук дело?
Доктор. Само собой!
Джеки. Я так и думала!
Дороти. Вижу, мне здесь не рады. Может быть, обрадуетесь моим деньгам?
Джеки. Я ничего не продаю.
Дороти. А я никогда не расшвыриваюсь деньгами только для того, чтобы посмотреть, как на кого-то они падают с неба. Есть нечто такое, чем обладаете вы, Джеки, и за что я согласна заплатить.
Доктор. Она имеет ввиду Ника.
Дороти. Причем здесь Ник? Меня интересуете вы, Джеки. Я покупаю все картины, которые вы напишите когда-нибудь впредь.
Джеки. Картины, подписанные Ником Сальватором?
Дороти. Это мы обсудим наедине.
Джеки (о докторе). Он в курсе!
Доктор. Джеки! Вы даете мне возможность заработать? Обычно, мне платят за то, что я говорю, но я никогда ничего не получал за свое молчание.
Дороти. Положительно, док. (Джеки) Итак?
Джеки. Отрицательно, детка! Я надеюсь взобраться на Олимп под своим собственным именем.
Дороти. С вашей подписью эта мазня гроша ломаного не стоит. Авторство Ника Сальвадора рано или поздно сделает его работы бес-ценными!
Доктор. Удачное помещение капитала всегда маскировали рас-суждениями о высоком! Как в этом смысле, Дороти?
Дороти. У меня нет от вас секретов, друзья! Ни богатство, ни знатность не поднимут курса ваших акций после того, как вы отправитесь играть на небесной бирже. Оценим лишь поступок!.. И неважно, что вызвало его – врожденный идиотизм или всплеск разума. Знаете, что говорят о моем покойном муже – аристократе черт-те там в каком поколении, владельце огромного состояния, и прочее, и прочее, и прочее?.. "Это тот старый маразматик, который женился на молоденькой шлюшке из трущоб". Да, я из трущоб, и приключений в моей жизни было хоть отбавляй, – не знаю, почему их называют таким не возвышенным словом "шляться". Но когда придет мой черед прогуляться на небеса, последний циник, вроде вас, доктор, с почтением скажет: "Это та самая Дороти Чалмерс", которая была спутницей жизни великого Ника Сальвадора и вдохновительницей его лучших работ".
Доктор. Браво, Дороти! Вам надо забыть о сленге – он не ваша стихия. Вытрите глаза, Джеки. Ну, не вы вдохновляли Ника – что ж теперь с этим делать? Вы всего лишь писали за него!
Дороти. Последнее предложение, Джеки: сколько бы вы не запросили – я плачу вдвое!
Доктор. С картинами все, более-менее ясно. (Дороти) – А как же с Ником? Вы предпочитаете вдохновлять его на расстоянии?
На площадке второго этажа, незамеченный участниками дискуссии, появляется Ник.
Дороти. Возьму его с собой.
Джеки. Ник не уедет отсюда.
Дороти. В любой момент, когда я этого захочу! (Замечает Ника) Привет, Ник! Давай, спускайся!.. У нас мало времени – мы едем в Вену!
Джеки. Не слушай эту богатую дуру, Ник!
Доктор. Неверно сформулировано, Джеки. Она очень богата!
Дороти. Положительно, док! (Нику) Ты знаешь, я предлагаю только однажды, Ник. Но сейчас я готова нарушить свое правило. Ты едешь?
Джеки. Ты остаешься?
Ник начинает спускаться. Достигнув первого этажа, он делает один неуверенный шаг, затем второй и рушится на пол. Присутствующие бросаются к нему.
Джеки. Боже мой, что с ним?
Дороти. Помогите же ему, доктор! Скорее!..
Доктор щупает пульс упавшего, пытается услышать стук его сердца.
Доктор. Он в пути, мадам!
Скорбная тишина. Три коленопреклоненные фигуры у тела Ника.
Голос Джеки. Похороны очень сблизили нас с Дороти. Мы обе как-то сразу ощутили потребность друг в друге. Взаимная симпатия, родившаяся из взаимной ненависти, соединила нас, и вот уже три года мы неразлучны. Болтают о нас всякое, но мне все – равно, а Дороти тем более. Мы живем в Англии, много путешествуем, я занимаюсь живописью, и Дороти всячески поощряет это. Участие в нескольких выставках и прекрасные отзывы в прессе сразу же сделали нас с ней известными. Я говорю: "нас", потому что не представляю, как бы это могло произойти без нее.
Гостиницу купил доктор Блисс – не знаю, где он взял деньги, да и зачем мне знать? Бронзовый лес мы не стали перевозить в Шотландию – для нас обоих это было бы слишком тягостным воспоминанием, неуместным в нашей нынешней жизни. Гостиница процветает. Доктор сам проводит экскурсии по лесу. Огромное количество людей приезжают взглянуть на последнее творение великого Ника Сальвадора. Крокодилы, которые не кусаются, вызывают неизменный восторг.
Голос Ника. Доктор Блисс превосходно мне подыграл – вы не представляете, сколько пришлось ему за это заплатить. Гробовщик тоже оказался на высоте и тоже небескорыстно. Я не платил только за слезы участников похоронной процессии. Надеюсь, они были настоящими.
Нынче я не живу в каком-то определенном месте, предпочитая ездить по миру, нигде без особых причин не задерживаясь. Оставшись без опеки, я снова обрел интерес к живописи. Когда денежки подходят к концу, я причаливаю к какому-нибудь берегу, закрываюсь в четырех стенах и становлюсь к мольберту. Некоторое время спустя какой-нибудь "счастливчик" совершает сенсационную находку у себя на чердаке, и ведущие знаменитых аукционов, срывают голоса, называя сумму, предложенную за "неизвестную ранее картину Ника Сальвадора", которого теперь называют не иначе, как "великим", потому что он умер.
Занавес