Доктор. Я, знаете ли, тоже почитываю прессу. Не знаю, что ему может не нравиться в новой жизни. Может быть, он тоскует по высокому слогу? "Разве ему может быть лучше с другой?" Типичная ошибка брошенной женщины!
Джеки. Зачем вы так?
Доктор. Я сказал, будет больно. Вы отказались от наркоза, так что терпите. Он предлагал вам разойтись?
Джеки. Я же говорила – к нам не доходят письма.
Доктор. И одно это заставляет вас думать, что рано или поздно, он к вам вернется? Забудьте его! Он растоптал вашу любовь, превратив вашу жизнь в ад! (Себе) Ну, Джонатан, ты разошелся! (Джеки) Он вас недостоин!
Джеки. Все может быть и так, но при этом, не я ушла от него, а он от меня. Не знаете почему?
Доктор. От женщины, которая столько сделала для вас, сколько вы для Ника, не уходят к другой, только потому, что на стенах ее жилища висят подлинники Тициана. Поищите ответ в себе.
Джеки. В течении двенадцати лет я сдувала пылинки с этого бесценного экспоната. С ним надо крайне осторожно, даже когда он вдрызг пьян, поэтому, шестеро его держат, а одна дует. Ему разрешалось все и не запрещалось ничего, и при этом надо было делать вид, что ты поощряешь все то, что заставило бы любую другую позеленеть от злости. Пять лет назад Ник неожиданно утратил интерес к живописи. До него это случалось со многими, и почти все, передохнув в базовом лагере на высоте пяти километров, продолжали штурмовать Эверест. Он не продолжил. Поскольку имя Ника Сальвадора к тому времени было достаточно известным и обещало прогреметь в будущем, надо было что-то предпринимать. Художник может периодически исчезать на короткий срок, но никогда – на продолжительный, не давая отчета о сделанном, иначе его забудут. Я перебрала все возможные варианты – заметьте, я, а не он! – и, в конце концов, остановилась на единственно возможном. Когда-то в ту далекую пору, когда мы вместе ходили на этюды, многие отмечали сходство наших манер. Я решила этим воспользоваться.
Доктор. Этого не может быть!
Джеки. Может, Джонатан! Может!.. Первые несколько работ я забраковала – они мне показались "не в стиле". А потом была удачная серия: ни публика, ни коллекционеры, ни агенты Ника, ни он сам не обнаружили подвоха. Ему самому к тому времени было все равно. Он застрял в бронзовом лесу.
Доктор. "Веселые полотна"… Представляю, что творилось у вас в душе!
Джеки. Не представляете!.. Впрочем, когда я бралась за кисти, мрак отступал. Вероятно, потому и картины такие солнечные.
Доктор. Я вам не верю!
Джеки. Правильно делаете! Сама не знаю почему, но я привыкла пробовать краски на ощупь: так, знаете ли, лучше ощущаешь цвет. Не вы ли постоянно обращали внимание на мои руки? Что ж я по-вашему все эти годы перекрашивала стены?
Доктор. И что теперь?
Джеки. А теперь все! Мне надоело играть под чужим именем, тем более, тот, которого я прикрывала, оказался этого недостоин. Отныне на всемирной распродаже талантов я буду фигурировать под собственным именем. Те пять полотен Ника Сальвадора, представленных на вернисаже в Париже, завершали эксперимент.
Доктор. Ключевая фраза?
Джеки. Не понимаю.
Доктор. Никогда не ставьте на кон все сразу! Один неверный ход, вы проигрываете и, пошатываясь, отходите от стола безо всякой надежды отыграться. Вы хотите знать, почему от вас ушел Ник? Позволяя ему делать все, что заблагорассудится, вы лишили его возможности делать то, ради чего он появился на свет – писать картины. Вы пытались его спасти, ради него вы пошли так далеко, насколько простиралась ваша любовь к нему, но этим самым вы его и погубили. Человек может перестать быть собой по собственной инициативе, но еще ужасней, если он сделает это с чьей-то помощью. В бронзовом лесу можно заблудиться, как в настоящем, но из него почти невозможно выбраться. Ник попытался, и у него получилось. Вы по-прежнему склонны его винить?
Джеки. Ему плохо там, где он теперь! Я знаю!
Доктор. В таком случае, ему остается вернуться, сесть в БМВ, взобраться на вершину холма и повторить попытку.
Джеки. Этому можно как-то помешать?
Доктор. Боюсь, что нет. В мире столько холмов. А уж автомобилей!..
Джеки. Что же мне делать, Джонатан?
Доктор. Мы сами себя затащили в эту жуть. Давайте и выбираться сами. Сыграем собственную жизнь. Большинство людей, кстати, делает это совершенно бездарно! А ведь неплохая пьеска, скажу я вам! И режиссер не последняя бездарь. И актеры подобрались хоть куда, хотя, конечно, все малость пообносились. Так чего же мы ждем!? Пишите картины. Изучайте судовождение. У меня, кажется, есть учебник по штурманскому делу – я принесу.
Джеки. Зачем он мне?
Доктор. Пригодится – вы ведь у нас теперь судовладелица! Осваивайте пиратский сленг – придется объясняться с матросами. Перекрасьте кухню, научите крокодилов кусаться – только не кисните! Или знаете, что, давайте мы с вами потанцуем!
Джеки. Я не настроена танцевать.
Доктор. А я – очень даже настроен! В конце концов, у меня привилегия приглашать, кого захочу – я ведь когда-то побеждал здесь на конкурсе. Чарльстон – необыкновенный танец, кульминация блестящего праздника – он не заинтересует публику, зашедшую в сельский трактир выпить стаканчик винца – так ведь и момент сейчас особый.
Джеки. Что в нем особенного?
Доктор. Мы только что расставили все по своим местам.
Джеки. По-вашему, это повод для праздника?
Доктор. Это танец всеобщего веселья, в нем нет тревожного ожидания, как в танго или рок-энд-рольного хаоса, все стремительно и легко, женщины обворожительно распущены, мужчины подчеркнуто элегантны, вы еще не в воздухе, но уже не на земле, вы стремительно несетесь куда-то, пытаясь взлететь, это повторяется бесконечное количество раз, вы можете меняться партнерами, что, конечно, не обязательно, но возможно, и, в конце концов, вы обнаруживаете себя не там, где начали и не с той, с кем стартовали, да, и вы сами уже немного другой. Джеки, пойдемте танцевать!
Звучит мелодия чарльстона. Она усиливается. Доктор начинает танцевать, пытаясь привлечь к этому Джеки. Она отказывается. Он продолжает сам. Джеки хмуро на него смотрит.
Мелодия стихает, заставляя угомониться доктора. Снаружи доносится шум мотора.
Джеки. Кто-то приехал.
Доктор подходит к окну и смотрит.
Доктор. Вас не интересует, кто?
Джеки. В последнее время я утратила интерес к неожиданным визитам. Это плохо сказывается на цвете лица. Если постояльцы, примите их. Если кто-нибудь заблудился, будьте столь любезны, доктор, проводите их до того места, где они проскочили поворот, пожалейте им счастливого пути и проследите, чтобы двинулись в нужном направлении. Я буду у себя.
Джеки поднимается по лестнице на второй этаж и уходит.
Доктор. Вам плохо, вы не находите себе места, вас бросает в холод от неизвестности и в жар, когда наступает определенность, а врач во всех проявлениях вашего эго должен сопереживать. Зачем я выбрал такую жуткую профессию?..
Входит Ник Сальватор, одетый в элегантное пальто.
Ник. Привет, док!
Доктор. Когда вы уходили, вы забыли проститься.
Ник. Прощайте, док!
Доктор. Пока, Ник!
Ник. А теперь здравствуйте!
Доктор (в сторону). В конце концов, он бросил не меня. (Нику) Боже мой, Ник!
Доктор с Ником обнимаются.
Ник. Как вы думаете, могу я снять пальто?
Доктор. Снимите, тогда узнаем.
Ник сбрасывает пальто и оказывается в элегантном костюме. Пальто он швыряет на спинку стула.
Доктор. Какой прикид!..
Ник. Да, уж, положено!..
Доктор. А… Какими ветрами? Бразильскими?
Ник. Ветер нынче дул с гор. Сильный встречный ветер. У меня сложилось впечатление, что он меня не пускает.
Доктор. А ветру то вы чем насолили?
Ник. Здесь, я гляжу, ничего не изменилось.
Доктор. Что может измениться в местности, где беспрерывно предаются веселью или коротают время в ожидании его начала?
Ник. Довелось побывать в нескольких местах, где занимаются тем же – там то же самое.
Доктор. Мы здесь, значит – в русле общих тенденций.
Ник. Конкуренция обостряется.
Доктор. Старый добрый чарльстон – в моде, как и сто лет назад.
Ник. Погодка нынче ничего, правда?
Доктор. Будь все время такая же, как сейчас – зверье передохло б от переохлаждения.
Ник. А люди?
Доктор. Вывезли бы морем в Бразилию.
Ник. Европа ближе.
Доктор. Там уже плюнуть негде. А этих кенийцев знаете, сколько?
Ник. Кстати, о Кении. Как Джеки?
Доктор. По-моему, замечательно. Сезон был очень удачным – много приезжих. Пришлось брать несколько человек на подмогу. Сейчас здесь посвободней. Джеки много времени уделяет живописи.
Ник. Она начала писать?
Доктор. Я бы сказал – продолжила.
Ник. И что?.. Я имею ввиду, что у нее получается?
Доктор. Есть кое-что в манере, напоминающей вашу, что меня, кстати, совершенно не удивляет. Есть нечто, совершенно особенное. Знаете, как будто человек очень долго болел, а потом вдруг выздоровел.
Ник. Толкование живописи с точки зрения медицины?
Доктор. Почему бы и нет? Вас же не удивляет, когда успешные занятия живописью приводят кое-кого в объятья медицины. Джеки пригласили участвовать в выставках, двух или трех.
Ник. Она отказалась?
Доктор. Она согласилась.
Ник. Неразумный поступок. Очень плохо быть хуже кого-то.
Доктор. Наше существование – это цепь неразумных поступков, не находите, старина? Но однажды один из них переворачивает жизнь. Почему хуже? Джеки делает это гораздо лучше многих.
Ник. Намекаете на то, что я начал сдавать?
Доктор. Если речь идет о физическом состоянии, не могу ничего сказать, пока не обследую вас.
Ник. Сердце побаливает.
Доктор. Вы приехали сюда подлечиться?
Ник. Хотите знать, зачем я сюда приехал? Джеки не скажите?
Доктор. Боюсь, что это ее уже не интересует.
Ник. Так же, как и она, я могу считать это место своим. Я вернулся к себе.
Доктор. Когда мы говорили о месте в том смысле, в котором сейчас высказывались вы, то имели ввиду пространство, насыщенное предметами и людьми. Не знаю, как с предметами, но кое-кто из обитателей этого дома вам не обрадуется.
Ник. Ерунда! Вы не знаете Джеки, так как ее знаю я. Я не моралист, док. Я знаю, что поступил с ней паршиво, но не умею извиняться. Засела бы где-нибудь с ружьем и встретила мое появление хорошим выстрелом. Это было бы не худшим решением проблемы, но это не в характере Джеки. Что же нам остается?
Доктор. Продолжить с того места, где вас прервали.
Ник. Что-то вроде. Хотя, я не сторонник слепо следовать партитуре. Мне нравится импровизировать.
Доктор. Ваша жизнь с Джеки не была похожа на импровизацию.
Ник. На импровизацию не была похожа моя жизнь с Дороти. Там все было расписано по минутам, начиная с высадки союзных войск в Нормандии и заканчивая моим утренним появлением за мольбертом. Никаких возражений не принималось: ни ухудшение погоды в районе высадки, ни дрожание рук вследствие экспериментов с шампанским на каком-то званом вечере накануне. Можете представить, как это вдохновляло?
Доктор. А, знаете, ваша работодательница была права! Художник должен вкалывать, как проклятый, без ссылок на природную лень и выпитое накануне.
Ник. Но, я не могу работать без вдохновения!
Доктор. Вы надеетесь обрести его здесь?
Ник. У меня болит сердце, Джонатан.
Доктор. Если вас не уложат с первого выстрела, и вы сумеете продержаться на позициях денек – другой, я, пожалуй, вами займусь.
На площадке второго этажа появляется Джеки. Обнаружив внизу Ника, она каменеет, судорожно вцепившись в перила.
В свою очередь, замирает и Ник, увидав жену.
Следует продолжительная пауза.
Доктор. Эй вы, оба, самое время что-нибудь сказать!
Ник. Ты зарядила карабин. Джеки?
Джеки. Ты готов снова прыгнуть с холма, Ник?
Доктор. Он взглянул на нее и понял, что должен ответить "да", иначе она его не воспримет. Отрицательно, детки! Не стойте, как истуканы. Просто, скажите друг другу: "Здравствуй!"
Занавес
Картина четвертая
Ресторан гостиницы "Чарльстон". Миновало еще две недели. Наступление зимы заметно лишь по одежде присутствующих. Ник в свитере. Доктор Блисс в теплой куртке. На столе перед каждым – стакан с выпивкой. К своему Ник прикладывался значительно чаще доктора.
Доктор. По-моему, вы форсируете события, Ник.
Ник. Тому есть несколько причин. Снаружи похолодало. Надо же как-то этому противостоять. С работой на сегодня я закончил.
Доктор. А начинали?
Ник. Вообще-то говоря – нет. Но я пытался.
Доктор. А как же больное сердце?
Ник. Когда пьешь – ничего не болит. Это, кстати, еще один весомый аргумент в пользу нашего времяпровождения.
Доктор. Зато завтра оно разболится больше.
Ник. Значит, надо пить постоянно.
Доктор. Благодаря таким, как вы, очередь в мой кабинет никогда не иссякнет. Знаете, за что я вас уважаю?
Ник. Вообще-то мне плевать, уважает меня кто-нибудь или нет, но если речь о вас.
Доктор. Все, что вы делаете, вы делаете аргументировано. Вы сбежали от Джеки.
Ник. Дорогая Джеки!..
Доктор. …объяснив этот поступок острой необходимостью находиться где угодно, только не здесь. Год вы продержались в обществе Дороти.
Ник. Дорогая Дороти!..
Доктор. Ваша восторженная реакция на любое женское имя – вероятно, одна из причин, по которой все любительницы живописи от вас без ума.
Ник. Всего лишь один год? Целую вечность, мой друг. Целую вечность!
Доктор. Для вас целая вечность в обществе кого угодно – само по себе достаточный аргумент, чтобы вернуться к Джеки.
Ник. Дорогая Джеки!.. Впрочем, это я уже говорил.
Доктор. Свое общение с Бахусом вы аргументировали очень убедительно!
Ник. А разве к этому занятию можно подходить как-то иначе? Слушайте, док, к чему вы пытаетесь меня склонить?
Доктор. Сбросьте обороты, дружище! Есть вещи, которые лучше обсуждать на трезвую голову.
Ник. А мы что делаем? Это не по-дружески, Джонатан. Вы все время пытаетесь выставить меня хуже, чем я есть.
Доктор. С чего вы взяли?
Ник. Вы постоянно рекомендуете мне бросить пить. На себя посмотрите!.. (Переворачивает стакан, ставит на стол) Все, бросил!.. Я опять становлюсь абсолютно неинтересным человеком, косноязычным, мрачным.
Доктор. Мы, вроде, и до сих пор не очень веселились.
Ник. …занудой и брюзгой, начну жаловаться на жизнь.
Доктор. Вам-то чего жаловаться?
Ник. Кому же, как не мне? Я пустился в плавание с Дороти, потому что надеялся найти по ту сторону океана – кстати говоря, периодически довольно милого.
Доктор. Вы о ком? Об океане?
Ник. О чем же еще? Так вот – я с того места, на котором вы меня прервали – потому что надеялся найти то, чего мне не хватало. Я вернулся к этим берегам, полагая застать все то, что когда-то составляло смысл моей жизни – и нашел – но зачем мне это, если это у меня уже было?
Доктор. В море дома. На берегу в гостях. Вам никогда не хотелось стать моряком, Ник?
Ник. А что, заметно? Сидишь себе в баре, дегустируешь ром.
Доктор. Разве мы заняты не тем же?
Ник. А романтика?
Доктор. Вот тут вы в самую точку!
Ник. А-а-а!.. Мне нравится такой оппонент, как вы, но не нравится, что вы избегаете споров. Сыпаните какой-нибудь тезис, с которым я буду не согласен. Это сразу придаст остроту нашей беседе и вызовет интерес у окружающих.
Доктор. Где вы видите окружающих?
Ник. А вы?