Мы зарабатывали огромные деньги. Но при этом занимались творчеством. Мы заново придумывали повседневную жизнь человека. Переосмысляли быт и делали это на очень высоком уровне. Мы всегда помнили о том, что мы – художники, мы занимаемся искусством.
У моих сотрудников были очень хорошие условия труда. Каждый получал довольно большой оклад и плюс проценты от продаж. Кроме того, мастерская оплачивала путешествия, походы в музеи, покупку литературы, а также обучение. Если кто-то считал, что ему нужно изучать квантовую физику – мы не задавали вопросов, мы просто платили за это. У наших сотрудников было все, что им нужно для работы.
Я говорю "мы", потому что… потому что.
Пауза.
Таким образом, к 2004-му году мы изготовили 472 предмета. Двести девяносто шесть из них были проданы в общей сложности примерно за девятьсот миллионов долларов. Остальные оставались в собственности мастерской.
В октябре 2004 года я объявил своим сотрудникам, что проект "Z" завершен. Конечно, они были расстроены, но их настроение немного улучшилось, когда они узнали, что каждый их них получит премию в размере пятилетнего оклада.
Когда коллекционеры узнали, что новых предметов "Z" не будет, все проданные ранее предметы выросли в цене в среднем на пятнадцать-двадцать процентов.
Через полтора года в Лондоне открылся музей "Z", где были выставлены работы, принадлежащие мастерской. Согласно данным опроса критиков, которые провела газета "Нью Йорк Таймс", это стало главным культурным событием десятилетия.
Следующие восемь лет я отдыхал. Путешествовал, читал книги, ходил по музеям, рыбачил. Словом, жил в свое удовольствие.
И вот теперь настало время перейти к следующему этапу моего плана. Я хочу рассказать всему миру, что "Z" – это я. Я хочу…
Мужчина 2 встает, выключает камеру, достает кассету и разбивает ее каблуком. Потом собирает осколки и складывает их в мусорную корзину.
Мужчина 1. Что вы делаете? Вы с ума сошли?
Мужчина 2 достает из кармана новую кассету, вставляет ее в видеокамеру, включает ее, садится за стол и смотрит на мужчину 1.
Мужчина 1. Нет, так не годится. Я на это не согласен. Что вы себе позволяете? Я в конце концов просто буду… я буду молчать.
Пауза.
Мужчина 1. Что вы от меня ждете? Что вы хотите, чтобы я рассказал?
Пауза.
Мужчина 1. Нет. Я буду молчать.
Мужчина 2 выключает камеру, берет ее за штатив и выходит. Мужчина 1 встает и ходит взад и вперед. Останавливается напротив стены и начинает тихонько биться о стену головой. Затемнение.
2
Из затемнения – Мужчина сидит у стены. Входит мужчина 2. В руках он держит видеокамеру на штативе. Он устанавливает штатив, достает из кармана видеокассету, вставляет ее в камеру, включает. Направляет камеру на мужчину 1, сидящего у стены и наблюдающего за его действиями. Садится за стол.
Мужчина 1. Вы знаете, что такое отчаяние?
Пауза.
Мужчина 1. Я родился в небольшом поселке на севере. В детстве я никуда не выезжал и не видел никакой другой жизни. То есть я знал, что есть какие-то другие города и другие страны, но для меня все это было… так, чисто теоретически.
Однажды я пошел в магазин и увидел на заборе афишу: "Сергей Сам (город Санкт-Петербург) исполняет песни Александра Башлачева". Я уже знал, кто такой Башлачев, читал его стихи в журнале "Юность", но песен не слышал. Конечно, вечером я пришел на концерт. И оказалось, что я – единственный зритель в зале. Единственный. На сцене горела свеча, стоял портрет Башлачева и сидел нервный бородатый человек с гитарой. Мы познакомились. Я рассказал ему, что хочу стать писателем. Его действительно звали Сергей. Но фамилия была другая, Сам – это был псевдоним. И он был не из Питера, а из Череповца. Но хотел, чтобы все думали, что он из Питера. В наш поселок он приехал к другу на лето.
Они жили в небольшом домике на берегу реки, и я стал у них бывать. Жена его друга работала в местной комсомольской организации. Ее работа заключалась в том, чтобы просматривать видеофильмы, которые собирались крутить в прокате и давать свое заключение: несут они вредную идеологическую нагрузку или нет. Такое было время… странное. Мы курили, пили чай, смотрели видик, читали книги, слушали музыку. Тогда как раз в журнале "Трезвость и культура" напечатали "Москву-Петушки". Мы читали ее вслух по очереди.
Сергей написал мне список литературы для чтения: Фазиль Искандер, Гладилин, Гранин, Аксенов, Окуджава и иностранцев – Пруст, Кафка, Джойс. Тогда я увидел, что есть другая жизнь и есть другие люди. Все другое, не такое, как у нас в поселке. И что то, другое – это норма. А то, как живет наш поселок – это убожество, нищета, пьянство, тупость – это не норма.
Осенью они все уехали. Дом у реки опустел. Однажды вечером я подошел к пустому дому. Перелез через забор. Дверь была заперта. Через окно в туалете я залез внутрь. Я стоял посреди пустого дома и курил. Это был первый раз, когда я почувствовал настоящее отчаяние. Это была такая чистая, яркая боль, которая… которая сжигает заживо. Нет ничего, что может облегчить эту боль, сделать ее терпимой…
Даже когда умирали близкие люди, не было такой боли.
Второй раз это было, когда я познакомился с Катей. Это было на даче. Вернее, это у нее была дача, на которой она отдыхала с родителями. А у меня это была ферма, на которой я вламывал вместе с отцом. Катя была симпатичная девушка. Она училась в Питере и этого было достаточно, чтобы я влюбился в нее по уши. Мы встречались по вечерам. Она приходила к нам за молоком, а потом я провожал ее обратно. Она, конечно, чувствовала, что я влюблен в нее, но… понятно дело, зачем ей эти проблемы?
Потом ко мне приехали мои друзья. Двое пацанов из поселка. Мы хотели попьянствовать на свежем воздухе. Поставили палатку чуть в стороне от фермы, развели костер. У нас была полуторалитровая бутыль спирта "Рояль". Посуды не было, пили из яблока с вырезанной сердцевиной. Я позвал Катю, которую представил пацанам как мою девушку.
Когда мы выпили, Катя начала кокетничать с одним из моих пацанов. Я взял нож и сказал, что зарежу нахер обоих. Пацаны посмеялись, а Катя засобиралась домой. Я пошел вместе с ней. По дороге мы поцеловались. Я был счастлив. Но на самом-то деле все было кончено. Только я, дурак, этого не понимал.
На следующий день мы погрузили сено в телегу и поехали домой. Пацаны устроились на сене, мы с отцом – в кабине. Когда мы отъехали от фермы километра на два, я обернулся и увидел, что телеги сзади нет. Мы развернулись и погнали назад. И вскоре увидели наших пацанов, которые сидели на обочине. Телега отцепилась и перевернулась. Сено смягчило удар. Обошлось даже без синяков.
Нам пришлось вернуться на ферму. Отец пошел искать бульдозер, пацаны остались у трактора, а я пошел к Кате. Она сидела на крыльце своего дома и читала роман Фейхтвангера "Гойя". Увидев меня, она закрыла книгу и посмотрела на меня с ненавистью.
Никогда не забуду этот взгляд. Она ненавидела меня за свою проявленную слабость, но еще больше за то, что я не воспользовался ее слабостью. Она ненавидела меня за то, что я, недостойный ее, повел себя так, как будто это она недостойна меня.
Неважно, что там было дальше. Вот этот момент отчаяния, когда я увидел ненависть в ее глазах, я навсегда сохранил в моем сердце.
У меня бывали сложные моменты. Например, когда мы с женой приехали к моей маме и увидели, что она лежит на постели, парализованная после инсульта. В доме шаром покати, денег ни копейки. Я пошел в лес, собирать березовый сок, а жена сварила суп из хлебный крошек и бульонного кубика. Представляете себе, суп из хлебных крошек? Это было… реально стремно, но я не испытывал отчаяния. Тогда я был готов бороться. И я боролся.
Я не боялся работы. Я за волосы тянул себя из этого болота. Газета, телевидение, радио. И все это время я не забывал основную цель – я ведь хотел стать писателем. Рассказы, пьесы, романы. Я приходил на работу к восьми утра и до десяти писал свое, потом день работал, потом ехал на другой конец города и вел ночной эфир на радио. День за днем, без выходных и отпусков.
Помню тот день, когда я закончил свой первый роман. Это была осень. Солнце. Золотые листья под ногами. Деревья прозрачные. Небо синее. С утра передали по радио, что погибла принцесса Диана. Но мне было не жалко глупую принцессу. Я написал роман. Я писатель.
Я отправил роман в издательство и даже не удивился, когда через пару месяцев пришел ответ, что роман будет издан, и я могу приехать в Москву и подписать договор. В издательстве мне наговорили комплиментов и сказали, что есть только один небольшой нюанс – в этой серии уже есть автор с фамилией как у меня. Мне предложили взять псевдоним. Я назвал девичью фамилию матери. Мне заплатили очень скромную сумму денег. Хотя в редакции я столько зарабатывал за три месяца. Я немедленно уволился и сел писать следующий роман.
Когда мой роман вышел, я отправился в магазин и увидел огромный стеллаж на всю стену. Все это были книги криминальной серии. Где-то там среди всего это разнообразия была и моя книга. Я ее так и не нашел в тот день.
Я вернулся домой и сел за компьютер. Я работал как одержимый. Если я заканчивал один роман утром – то после обеда начинал новый. За шесть лет я написал двадцать семь романов. Все они были изданы. Но странное дело – это не принесло мне ни славы, ни денег. Более того, за каждый следующий роман издательство платило мне все меньше и меньше. Это было как шагреневая кожа наоборот – чем больше я работал, тем меньше получал.
А деньги мне были ох как нужны. К тому времени я переехал в Москву, нужно было платить за квартиру, нужно было платить алименты, расходы, расходы. Поэтому, когда мне предложили написать роман под именем одного довольно известного писателя, я согласился, не раздумывая. Гонорар был почти вдвое больше, чем я обычно получал за свой роман. Книга, которую я написал, понравилась титульному автору и со мной заключили договор на двенадцать романов в год. Это было то, к чему я всегда стремился – стабильный доход. К тому же я всегда мог подработать. Я писал диссертации, мемуары и автобиографии политиков и звезд экрана. Я стал по-настоящему известен в узких кругах. Люди стояли в очередь, чтобы меня заполучить. Без ложной скромности могу сказать, что я стал самым известным литературным негром в стране. Вот почему я получил эту работу.
Сначала это выглядело как обычный заказ. Со мной связался агент какого-то эмигранта, который хотел, чтобы я написал его автобиографию. Мы согласовали сроки, объем, деньги. Не скажу, кстати, что гонорар был сумасшедший. Обычный гонорар, средний по рынку. Я освободил в своем графике пять недель – вполне достаточно для такой работы.
Потом мне перевели аванс, а еще через две недели прилетел мой герой. Это был мужчина лет сорока, невысокий, лысеющий, толстеющий… совершенно невзрачный. Он много лет жил за границей и говорил по-русски с легким акцентом. Он снял охотничий домик в Подмосковье, и мы начали работать. Мы встречались около обеда, гуляли по лесу и он рассказывал мне свою историю. Потом расходились по своим комнатам, и я коротенько, конспективно записывал его рассказ. Утром садился за ноутбук и писал начисто.
У него была цепкая память, он помнил действительно ценные детали. Он был неплохим рассказчиком, умел выстраивать внутреннюю логику повествования. Поэтому сначала все шло как по маслу. Мы встречались после обеда, он рассказывал, я задавал уточняющие вопросы. Потом записывал, потом переписывал… книга росла сама собой, естественно, как дерево. За первые две недели я узнал все о мировом рынке современного искусства. А потом… потом я почувствовал, что мы зашли в тупик. Сначала я даже не понял, что пошло не так.
Пауза.
Все, что он рассказывал, а я записывал, было неправдой.
То есть, он не врал. Видимо, все так и было, как он рассказывал. Прага, черный стул, каталоги, красный штамп, миллионные обороты. Но он не мог быть "Z". Я изучил его. Он был… то есть, конечно, это был он, я не сомневался в этом. Это он придумал всю эту историю с анонимным художником и осуществил ее. Но это мог быть и не он. Мог быть кто угодно. Например, я.
А почему бы и нет. Чем я хуже? Или по-другому поставим вопрос – какая разница? Для меня, для него, для человечества, в конце концов. Художник никогда не пользуется плодами своих трудов. Профит всегда получают наследники. А он решил сам стать своим собственным наследником и получить все. Сначала деньги, а потом и славу. Почему он должен получить все, а я – ничего? Кто это решил? Господь бог?
Бога можно обмануть. Евреи в ветхом завете много раз его обманывали и ничего, это каждый раз сходило им с рук.
К концу пятой недели моя книга была закончена. И тогда, сидя в своей комнате в охотничьем домике, и глядя на файл под названием "Z. doc" на рабочем столе моего ноутбука, я испытал отчаяние в третий раз в жизни…
Пауза.
Все, я устал. Выключайте.
Мужчина 2 встает, выключает камеру, достает кассету, бросает ее на пол и разбивает ее каблуком.
Мужчина 1. Кто бы сомневался.
Мужчина 2 выбрасывает остатки кассеты в мусорную корзину, берет камеру и выходит. Мужчина 1 остается сидеть у стены. Затемнение.
3
Из затемнения – Мужчина 1 ходит взад и вперед. Входит мужчина 2 со штативом в руках. Ставит штатив, устанавливает на нем камеру. Достает из кармана кассету, заряжает ее в камеру. Включает камеру, направляет ее на мужчину 1. Поправляет фокус так, чтобы мужчина 1 всегда оставался в кадре. Садится и смотрит на него.
Мужчина 1. Она заказала мне билет на самолет компании "Air Berlin". Это вам не "Люфтганза". Дешевая компания. Дешевые билеты. Неудобное время вылета. Огромная очередь на регистрацию. В полете подают только сэндвичи с сыром и сок, причем томатного на всех не хватает. Я беру такси, приезжаю на площадь Жандарменмаркт, поднимаюсь в 11-комнатый пентхаус. Она встречает меня в халате, который стоит, как хороший автомобиль. Демонстрирует мне лицо, за которое три пластических хирурга купили себе по хорошему автомобилю. После чего предлагает мне работу, за которую готова заплатить, как за два хороших обеда в ресторане. И ведет себя при этом так, как будто она хозяйка положения. А это совсем не так, потому что я могу в любой момент встать и уйти. А она из своего пентхауса даже уйти не может, поскольку расследование не закончено. И при этом она даже адвоката себе нормального не может нанять, потому что все счета арестованы. Короче, дамочка в полном жизненном тупике и единственный, кто может ее из этого тупика вывести – это ваш покорный я. Обожаю такие ситуации! В общем, моей первой задачей было сбить с нее спесь и довести до ее скудного сознания простую мысль, что мои услуги будут стоить несколько дороже, чем сумма, которую она обозначила. То, что сейчас у нее нет доступа к деньгам, меня совершенно не беспокоило. После того, как моя работа будет сделана, счета разблокируют и тогда… а сейчас от нее требовалось лишь написать расписку с указанием суммы, сроков, адресата и условий выплаты. Сумма в четыреста тысяч евро показалась мне вполне адекватной. И после некоторых размышлений она с этим согласилась. Я позвонил знакомому юристу и попросил подготовить договор и прислать с курьером. Юрист сказал, что это займет около трех часов. Меня это устраивало, поскольку я собирался получить от клиентки кое-что сверх договора. При этом для меня было важно, чтобы она не просто легла и раздвинула ноги. Может быть, кому-то этого было бы достаточно, но не мне. В конце концов, если вам нужно только это – вы можете это получить от обычной резиновой куклы из секс-шопа. Нет, мне нужно было, чтобы она отдала мне себя всю, до самого донышка. Чтобы стала не просто покорной моим желаниям, а чтобы угадывала их, чтобы охотилась за моими желаниями, искала их, вынюхивала и находила такие желания, о которых я и сам не подозревал, что они у меня есть. И… и я остался доволен. Она свое дело знала. Уходя, я сказал, что, разумеется, она должна быть готова повторить это в любой момент. Я не хотел, чтобы она стала моей постоянной любовницей, боже упаси. Просто мне хотелось посмотреть на то, как вспыхнет ярость в ее глазах. Я едва удержался от того, чтобы не шлепнуть ее пониже спины. Удержался, да. Потому что это было бы слишком. Нельзя перебарщивать.
Договор, который мы с ней подписали, был передан нотариусу и я взялся за дело. Прежде всего я отправился по адресу, который она мне назвала. Двухэтажное здание в переулке рядом с Лейпцигер-штрассе. Она пару раз подвозила его сюда и была уверена в том, что здесь находится банк, где он работает. Разумеется, по указанному адресу не было никакого банка, здесь размещался офис транспортной компании, в которой про ее мужа знать не знали. Очевидно, что он ее обманывал.
Современный человек оставляет за собой много следов, которые нетрудно отыскать, если знать, где искать. Купил билет на самолет, поселился в отеле, даже просто выпил чашку кофе – и где-то, в каком-то журнале, на каком-то сервере, в какой-то базе данных об этом осталась запись.
Придя в отель, я сделал пару звонков. Теперь мне оставалось только ждать. Я принял душ, включил телевизор, полистал каналы, посмотрел в окно… потом вызвал такси и попросил отвезти меня на Жандарменмаркт. Кто сам без греха, пусть первый бросит в меня камень.
Работа, которую для меня делали очень хорошие ребята из Минска, заняла чуть больше времени, чем я думал. Утром я уходил и гулял по Берлину, сидел в кафешках, пару раз зашел в кино. Но этот немецкий язык… любое кино звучит, как порнофильм. Неудивительно, что каждый вечер я возвращался на Жандарменмаркт. Она ничего не могла с этим поделать. Когда бы я ни пришел – она всегда была дома. Подписка о невыезде.
На четвертый день мне прислали распечатку. Из нее следовало, что человек, которого я ищу, никогда не покидал Берлин. Но этого не могло быть. Она сказала мне, что он часто летал в командировки. Значит, если он куда-то летал, то под другой фамилией.
В его автомобиле был навигатор. Ребята отследили его перемещения по Берлину и назвали мне адрес, по которому он бывал чаще всего. Небольшой офисный центр. Она дала мне связку его ключей и один подошел. Маленькая комната без окна. Стол, кресло. Ноутбук. Одна программа на рабочем столе. И сразу же окошечко: введите пароль.
Офис был арендован на имя Андреаса Фишера. Я снова позвонил в Минск, и ребята обрадовали меня: четыре месяца назад герр Фишер вылетел в Москву авиарейсом компании "Люфтганза". Мое расследование было почти закончено.
Через десять часов я стоял перед пепелищем охотничьего домика, в котором три месяца назад было найдено обгоревшее тело неизвестного мужчины. Местные менты оформили все как несчастный случай. У них такая лабуда каждые выходные. Поехал мужик на дачу, выпил, заснул с сигаретой. Обычное дело.
От соседей я узнал, что немец жил в охотничьем домике не один. Они думали – мало ли, все-таки из Европы люди, у них там мужики не только вместе живут, но еще и женятся и детей усыновляют.